Максим Соколов — тот, кто любит созидание
Прошли те времена, когда ежедневная газета, сообщавшая свежие новости, считалась в нашей стране партийным органом, а чтение этого средства информации — чем-то вроде глотка полезного рыбьего жира. Основополагающие принципы отношения советского человека к окружающей действительности: оптимистический взгляд на все происходящее в СССР и беспощадная критика хищного мира капитала,— сменились на многообразие противоречивых воззрений на одну и ту же проблему. Читать газеты стало так же интересно, как решать кроссворд. При этом появились люди, делающие это на свой манер и предлагающие свое мнение на суд широкой общественности. Их назвали красивым словом «обозреватели». Максим Соколов, отвечающий сегодня на вопросы нашей газеты,— как раз такой обозреватель. Политический. И, пожалуй, самый известный из всех своих собратьев по перу.
Как-то в одной из своих заметок Максим Юрьевич написал: «Умение пользоваться словом отличает нас от скотов». Его умение пользоваться словом выдает наследника русской и европейской культуры. И — носителя христианского мировоззрения, которое так или иначе проявляется даже сквозь самые беспощадные строчки, написанные им на актуальную политическую тему. Как соединяются такие, кажется, несоединимые вещи — публицистика, христианство и политика? Что за человек смог их соединить? Каково его мнение по животрепещущим вопросам современной жизни Церкви? Это основные моменты, которые были затронуты в беседе с Максимом Соколовым. На заданные вопросы журналист «Известий» отвечал кратко, но емко, по существу. В своей обычной манере.
— Максим Юрьевич, после окончания филологического факультета Вы долгое время работали программистом. Потом оказались в сфере журналистики. Как и почему это произошло? Отчего Вы выбрали именно жанр фельетона, публицистической заметки «на злобу дня»?
— Не сказать, чтобы очень долго работал, да и «работал» — громко сказано. Как говорили тогда, «где бы ни работать, лишь бы не работать». А в отношении журналистики… Просто какая-то склонность к перу у меня всегда была. В конце 80-х такая склонность была востребована, и в 1989 меня позвали принять участие в создаваемой тогда газете «Коммерсантъ». Так оно и пошло. А в газетах всегда пишут преимущественно на злобу дня — таков уж жанр.
— В Ваших заметках и очерках нет-нет, да мелькнет слово о «правде Христовой». При этом даже в фельетонах, посвященных «узкому» поводу, так или иначе, без морализаторства и пафоса, всегда дается указатель: «Выход к свету». Вы — верующий человек? И если мое предположение верно, то что это для Вас значит?
— Для меня это значит, что я — православный верующий, и эта вера в той или иной степени отражается в моих размышлениях, ибо при рассуждении о существенных проблемах нашей жизни никак невозможно вовсе удаляться от вопросов религиозной истины. Другое дело, что верующий я ленивый и неисправный, и это не делает мне чести.
— Каким образом Вы определяете «злобу дня» в многоголосом и порой хаотичном потоке информации? Как находите свою тему? Вы вольны выбирать ее самостоятельно или приходится «соответствовать» формату издания, для которого пишете, его приоритетам?
— Есть какие-то темы, которые давно уже свои, и тут достаточно отслеживать их развитие. Есть темы, важность которых определяется интуитивно — все-таки, когда пятнадцать лет при этом деле, появляются автоматические навыки. В подавляющем большинстве случаев тема определяется мною самостоятельно, хотя, если редактор спросит, что я думаю по такому-то вопросу, и если вопрос в самом деле интересен, можно и написать, что я думаю.
— Как обычному человеку не заблудится в джунглях информации, дезинформации? Как прийти к верному заключению?
— Наверное, ему придется тратить время на сбор каких-то сведений и на их логическое осмысливание. Главное — не бояться собственных логических суждений. Оболваниватели достигают своей цели, когда они имеют дело с людьми, чей образ мысли определяется принципом «будьте кротки, как змии, и мудры, как голуби», тогда как Спаситель заповедал обратное.
— Для кого Вы пишете? Как Вы себе представляете своего читателя?
— У меня не получается собирательного образа. Наверное, мои читатели довольно разные. Единственное, что может объединять их,— это любовь к чтению, потому что у меня довольно запутанный синтаксис. Человек, и вообще-то читающий без охоты, меня читать не станет тем более.
— После прочтения Ваших заметок остается не только знание о том, что думает по поводу того или иного события умный человек, но и ощущение какой-то странной уверенности, спокойствия, ясности. Откуда Вы сами берете эту ясность: ясность изложения, мысли? Ясность принципов, наконец?
— Когда я начинал свое газетное поприще, мне несколько раз указывали, что писать надо по возможности спокойно и рассудительно, ибо рвать страсть в клочья — это негодный стиль. Возможно, указания возымели некоторое действие.
— Вы пишете и говорите о себе: «консерватор», «спокойный националист». Объясните, пожалуйста, что это значит. Ведь в наше время подмены понятий слово «националист» звучит как-то устрашающе…
— «Консерватор» — тот, кто любит созидание, не любит разрушения и понимает всю ограниченность человеческих планов и человеческих деяний. «Пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших» (Ис. 55, 9).
«Спокойный националист» — в том смысле, что любить свою землю и отстаивать ее интересы необходимо, но превращать эту любовь и эту защиту в неистовое беснование недопустимо. Всякая любовь бывает удобопревратна, и любовь к родной земле — тоже. Если при слове «националист» иным представляется озверевший субъект с дрекольем, то отчасти это результат сознательной лжи тех, кто в силу тех или иных причин не любит Россию, отчасти же — расплата за грехи тех, кто любит Россию, но каким-то антиобщественным образом.
— Максим Юрьевич, Вы не боитесь собственных слов. Не боитесь своей беспощадности в суждениях. Эта беспощадность — оправдана? Это стилистическая необходимость или принцип?
— Есть французский оборот «disons le mot». Дословно — «скажем слово», то есть «назовем вещи своими именами». Думаю, что называть кошку кошкой — это принцип.
— Вам все равно, что думают о Ваших нетипичных взглядах, принципах? Как Вы относитесь к своим идеологическим, если это слово уместно, противникам?
— Подвергаться критике, когда справедливой, когда не очень — удел всякого человека, выступающего публично. С этим надо жить и относиться к этому спокойно. Что до противников, то они бывают разные. Сильный противник изощряет ум и помогает усовершенствовать свою позицию. Глупый противник хуже, потому что соблазняет впасть в грех самодовольства.
— Максим Юрьевич, если внимательно следить за Вашим творчеством, складывается ощущение, что Вы редко выезжаете дальше МКАД. Однако при этом хорошо знаете, чем дышит Россия (а иногда уже не дышит). Как это получается?
— Все-таки постоянно езжу в свою тверскую деревню — 250 км от Москвы, сейчас, в распутицу, последние пять километров — в тракторной телеге. Что-то при этом видишь, что-то узнаешь. Хотя, конечно, езжу по родной стране очень мало, гораздо меньше, чем следует. Возможно, дело не в том, что я езжу много и знаю много, а в том, что многие мои коллеги ездят и знают еще меньше. Что, конечно, ни меня, ни их не украшает.
— Формы жизни бывают разные. Политическая жизнь — тоже форма. Но можно ли жить в политике по евангельским заповедям, или ее законы такой возможности для человека не оставляют?
— В полной мере по евангельским заповедям жил лишь один Человек, все остальные против них более или менее погрешали. Если говорить о политике, то задача в том, чтобы, по крайней мере, помнить о евангельских заповедях и не считать, что занятия политикой дают абсолютную индульгенцию.
— Верно ли ощущение, что Ваша позиция как публициста, журналиста — позиция арбитра, который равно воздает всем конфликтующим сторонам, если они того достойны. Эта позиция сознательна?
— В общем и целом — да. «Пристрастной ревности друзей не в силах снесть, я знамени врага оказывал бы честь».
— Игра формой — дань филологическому образованию или… так просто получилось?
— Любовь к русскому языку и русской словесности появилась, наверное, раньше, чем я поступил на филологический факультет университета.
— Максим Юрьевич, сегодня много говорят о «православном фундаментализме»? Что это такое, как Вы полагаете? Где, в чем коренится это явление, какие последствия оно будет иметь, если разрастется и окрепнет?
— Словом «православный фундаментализм» разные люди обозначают разные вещи. Для одних православный фундаментализм — все, что хоть на йоту отклоняется от теплохладной политкорректности. Такие способны объявить фундаментализмом и крестный ход, и колокольный звон на Пасху — не говоря уже об открытом исповедании Никео-Цареградского Символа Веры.
Такого рода расширительные толкования фундаментализма способны затушевать действительно реальный соблазн подмены веры злобным и нетерпимым обрядоверием, зачастую сводящимся к сугубому этнославию. Другое дело, что для различения православной веры от этнославного соблазна надо самому обладать толикой веры и толикой разума. У огульных критиков «православного фундаментализма» это не всегда получается.
— Чем обусловлен современный разрыв между «властью и народом» в России, между светской и церковной интеллигенцией? Или это явление не сегодня возникло? Есть ли у двух крайностей общая платформа? Смогут ли они мирно и плодотворно совместно существовать?
— Возникло явление, конечно же, не сегодня. А найти общую платформу всегда можно — при наличии разума и доброй воли. Церковной интеллигенции, наверное, надо больше помнить о своей ответственности, чтобы не оправдалось на ней слово апостола «Ради вас имя Божие хулится у язычников» (Рим. 2, 24), интеллигенции светской — больше уважать отеческие предания. На почве общей любви к России, ее истории и культуре тогда отчего же не сосуществовать?
— Как нам обустроить Россию? И каково место Православной Церкви в этом обустройстве, на Ваш взгляд?
— Вопрос не на маленькое интервью, а на большой трактат. Если же вкратце, то, страшно сказать, ответ был дан Вольтером: «Il faut cultiver son jardin» — «Надо возделывать свой сад». Надо любить, строить, работать, и, хоть не сразу, но дело сладится. А место Церкви в том, чтобы благословлять добрых работников, молиться за них и помогать в различении бесов. Потому что в обустройстве родной страны бесы — плохие помощники.
— В одной из Ваших биографий прочитала, что Ваши любимые занятия — «собирание грибов, путешествия, кулинария и чтение книг». Не хочется все бросить, уехать в деревню Александровку, поросшую лесом, собирать не только грибы, но и ягоды, ходить пешком, солить огурцы и рыжики, перечитывать «Князя Серебряного»?
— Очень хочется, но деревня — это прорва, пожирающая деньги, и в городе приходится зарабатывать пищу для этой прорвы.
Cправка
Максим Юрьевич Соколов родился в 1959 году в Москве. В 1981 окончил филологический факультет МГУ. Специалист по русскому фольклору и русской литературе XVIII-XIX веков.
После окончания университета работал программистом в столичных научно-исследовательских институтах. В 1988-1989 гг. занимался частным репетиторством. С момента создания в 1989 году еженедельника «Коммерсантъ» являлся его корреспондентом — до мая 1997. Кроме «Коммерсанта», печатался в «Независимой газете», газетах «Атмода» (Рига), «Сегодня» и журналах «Век XX и мир», «Октябрь» и «Soviet analyst» (Великобритания). Выступал с комментариями в телепрограммах «Намедни» (НТВ), «Пресс-экспресс», «Однако» (ОРТ).
За освещение событий августа 1991 был награжден медалью «Защитнику свободной России». По итогам международного фестиваля СМИ «Гонг-94» признан лучшим пишущим журналистом 1994 года.
С момента основания в 1997 и до закрытия в 1998 работал политическим обозревателем в газете «Русский Телеграф». С января 1998 — автор журнала «Эксперт». С 1998 — автор журнала «Культ личностей». С того же года и до сего дня — политический обозреватель газеты «Известия».
В политических организациях не состоит. К любым формам общественной активности — избирательным кампаниям, забастовкам, голодовкам, митингам и так далее,— проявляет интерес исключительно как журналист.
Источник: Информационно-аналитический портал Саратовской епархии