Из-за пьянки дом превращался в ад, а я вышла замуж за алкоголика
Ольга Раменская, Владимир, 40 лет:
— Главное воспоминание моего детства — отец, сидящий на кухне с бутылкой водки. На столе, прямо на газете — нарезанное сало, куски хлеба. Иногда он пил, не закусывая. Мама в такие дни спала в моей комнате, и я слышала, как она плачет ночами.
Иногда мама не выдерживала и начинала выговаривать ему, пьяному. Сейчас я понимаю, что она нарушала элементарную технику безопасности — нельзя лезть к пьяному, нельзя! Нервы ее сдавали и она кричала в сердцах: «Хоть бы ты сдох, тварь! Ненавижу тебя. Всю жизнь мне сломал!» Тогда отец, рассвирепев, выбивал двери, разбивал стекла. Один раз он силком затащил маму в ванную, бросил ее лицом на кран и начал поливать водой. Я просыпалась от шума и умоляла его: «Папа, не надо!»
Я до сих пор помню ужас от того, что самые родные люди так ведут себя. От того, что этот пьяный шатающийся человек — не папа. И воющая мама с зареванным лицом, с размазанной тушью, — не мама.
Однажды мы с мамой убежали из дома ночью. Бежали по темной осенней улице, меня она успела одеть, а сама выбежала в тапках. Ночевали у ее подруги, сквозь дрему я слышала, как мама жаловалась ей, а тетя Лариса убеждала уйти от отца.
Страх и стыд — главные спутники моего детства. Иногда отец мочился в кровать, и мне было стыдно за него. Даже я уже давно не писаюсь в постель, а ведь он взрослый, как же так?! Сначала мама стягивала с него мокрые трусы и брюки, потом перестала. Утром отец зло снимал с себя мокрое белье, устало шел в ванную. А в большой комнате еще несколько дней стоял тяжелый запах мужской мочи. Порой пьяный отец не доходил до туалета и мочился в комнате или коридоре. Его рвало в ванную, сам за собой он не убирал, это приходилось делать маме.
Его запои длились по 3–4 дня, и в такие дни дом превращался в ад. Получку он отдавал маме, а когда требовалось выпить, сначала клянчил, а потом и выбивал эти деньги из нее.
Он умер, когда мне было 15. Пьяный полез переплывать реку и утонул. Несмотря ни на что, я любила его, и его ранняя смерть стала для меня трагедией. Да и мама любила его и тяжело переживала раннюю гибель.
Тяжелые запои у отца случались несколько раз в год, в остальное время мы были обычной семьей — ходили в кино, зоопарк, летом ездили в лес. О бытовом алкоголизме отца знали только самые близкие люди. Для меня его болезнь была стыдной, и я ни с кем этим не делилась.
Я не стала пить, как мой отец, но стала жертвой, как мама. И в 22 года вышла замуж за запойного алкоголика. К сожалению, женщины действительно часто выбирают мужчин, похожих на отцов. Ничем другим я свое замужество объяснить не могу, дочери пьющих мужчин часто идут по этой дороге.
Как и отец, муж был социально успешен, и только самые близкие знали о нашей беде. Моя жизнь крутилась по спирали «живем хорошо — муж уходит в запой — трезвеет, кается, я его прощаю — живем хорошо — муж уходит в запой». В фильме «Москва слезам не верит» героиня Ирины Муравьевой говорит подругам: «Что я только не делала. К каким только врачам его не водила». Вот и я что только не делала — водила к наркологам, психотерапевтам, бабкам. Кодировала, подсыпала чудо-порошки, ничего не помогало. Муж напивался, потом трезвел, обнимал мои ноги и умолял простить. Я прощала. Он снова запивал. Я научилась делать капельницы. Покупала в аптеке раствор Рингера, глюкозу, мочегонное, вгоняла в его вену иглу и пару часов сидела рядом. Вечерние капельницы были нужны, чтобы утром он мог пойти на работу.
Я смогла уйти от него. Это случилось, когда он стал спать в обуви и терять память. Вечером надебоширит, а утром ничего не помнит. Кодирования хватало на 3–4 месяца. Я поняла, что мне больше не нужны его уверения в вечной любви и вообще больше ничего не нужно. Для детей развод стал драмой, но я попросила их понять меня.
За год из тревожного существа с запуганными глазами я превратилась в спокойную веселую женщину. У меня улучшилось здоровье, ушла бессонница. И я не понимаю, для чего, зачем, я почти 20 лет прожила в аду. Ведь у меня есть профессия, дети, жилье. Я работаю с психологом, чтобы окончательно избавиться от созависимости и не вступить снова в отношения с пьющим человеком. И я бы всем советовала: «Бегите, бегите, пока вы еще молоды и у вас есть силы бежать. Пьющий человек будет пить всегда».
Отчим сильно бил маму и выносил вещи из дома, когда не хватало на выпивку
Юлия Дубова, 45 лет, Ангарск:
— Осознание, что отец пьет, у меня появилось лет в пять, наверное. Мне об этом говорили другие родственники, когда я спрашивала, почему папа не смог забрать меня из детского сада. А папа просто спал пьяный. Меня воспитательница приводила домой, это был позор на весь двор.
Папа работал инженером-электриком на комбинате в Ангарской нефтехимической компании, его периодически пытались уволить. Работал он хорошо, но только трезвый, а в трезвом состоянии он был, возможно, половину всего времени. Но я папу не ненавидела, скорее, жалела. Он был человеком довольно тихим и безобидным, и проблемы доставлял больше другим родственникам, чем мне.
Мне было с кем сравнить папу — мама с ним развелась и снова вышла замуж. Отчим был алкоголиком громким, скандальным, каждая пьянка была с дракой, битьем посуды, ломанием мебели. Отчима я ненавидела лютой ненавистью, мне доставалось, когда я бросалась на него в попытках защитить мать. Маму он сильно бил. Все кончилось, когда у отчима случилось шесть подряд инсультов и инфаркт.
Сейчас я понимаю, что почти половину своей жизни провела в страхе и ненависти. Вот ты идешь домой и не знаешь, что тебя там ждет. Может, дома тихо и удастся пересидеть вечер тихонечко у себя в комнате за закрытой дверью. А, может, там пьянка и скандал. И отчим снова бьет кафель в ванной, колотит посуду. Иногда он при моих друзьях выпирался в одних трусах пьяный и начинал истерить, мне было очень стыдно.
Жили мы бедно: он таскал вещи из дома и продавал, когда денег на выпивку не было. Мама научилась выживать и в этих условиях: она практически из минимума делала более-менее приличную еду, макароны в ста видах, 50 блюд из картошки. Картошку и овощи мы сами выращивали на даче.
Не уходила она от отчима, потому что считала: одна с двумя детьми не справится. В 90-е лишилась работы в институте биофизики в Ангарске. И затем работала, где пришлось: полы мыла, на рынке торговала, репетиторством занималась. Вряд ли мама когда-то была счастлива. Ни отца, ни отчима давно нет в живых, мама ходит на кладбище к ним обоим.
Я сама не из тех, кто не берет ни капли в рот, но я пью совсем по чуть-чуть, что называется, больше для вкуса. У меня плохие сосуды, мне надо беречься. А вот мой муж не пьет совсем. Я его выбирала не за это, конечно, это просто оказалось дополнительным бонусом, что ли. Его братья и отец такие же — не пьют совсем.
Если я вижу где-то скандалящего алкоголика, у меня желание закрыть глаза, убежать, спрятаться, эти люди неприятны мне до сих пор. А когда вспоминаю свое детство, на меня накатывает тоска. Если бы оно было другим, мне было бы проще строить отношения с людьми. А самое грустное для меня — отсутствие опыта нормальных семейных отношений. Многие вещи, с которыми другим людям посчастливилось расти, я постигала сама во взрослом возрасте. И, как мне кажется, так до конца и не постигла. Но теперь уже как есть.
Мы прятали от деда ножи и со страхом ждали, когда он вернется с работы
Татьяна Михайлова, 47 лет, Санкт-Петербург:
— Впервые в четыре года я осознала, что мой дед — пьяница. Я жила с ним и бабушкой, мама с отчимом жили отдельно, но и они выпивали. Это было тихое бытовое пьянство, пили по вечерам, после работы.
А вот дед был агрессивным алкоголиком, угрожал оружием, ножи в доме приходилось прятать. Скандалы, драки, угрозы были обычным делом. Иногда его увозили на 15 суток, потом он возвращался и все начиналось заново. Пьяные разборки в семье, когда бабы скручивают расходящегося мужика, были нашей реальностью.
Главным чувством детства был страх. Дедушкиного возвращения с работы мы всегда ждали с напряжением. От того, как он зайдет в дом — либо по-человечески, либо открывая ее пинком, становилось понятно, каким будет вечер. Однажды дедушка попытался меня ударить и я ушла жить к маме.
А бабушка прожила с ним до самой смерти. И у меня на нее была обида за то, что она такую жизнь выбрала для себя и нас на нее обрекла. Стыдно было за своих пьющих родственников, было неловко подруг домой приводить. И я еще в детстве твердо решила: в моей жизни такого быть не должно, жить с пьющим человеком я не при каких условиях не буду.
Мой первый брак распался как раз из-за этого. Когда мы поженились, проблем не было, алкоголь появился в последние полтора года семейной жизни. Первый муж был талантливым творческим человеком, для них это, увы, свойственно. Мы прожили восемь лет, я ушла. Мой второй муж не пьет вообще. Я сама к алкоголю отношусь нейтрально, в состоянии опьянения не была много лет.
Как и любой ребенок алкоголиков, я выросла травматиком. И фактически вся моя жизнь оказалась стратегией по компенсации трудного детства: когда ты отыгрываешь детский страх и делаешь все, чтобы твои дети жили в других условиях, чтобы они не узнали, что такое унижение. У детей из других семей это получается само собой, а мне приходилось прикладывать для этого усилия. Это довольно энергозатратно, и я с удовольствием эту энергию потратила бы не на сохранение баланса, а на личностный рост, например.
Брат угрожал меня сжечь, когда не дала ему денег
Марина Щербакова, 35 лет, Красноярск:
— Отец работал водителем лесовоза, также он был охотником, имел ружье. Однажды, будучи пьяным, выстрелил из него дома. Пробил дыру в стене, упала картина, нам всем было страшно.
Когда я выросла, узнала, сколько бытовых убийств происходит на почве алкоголя. Он нас не бил, но иногда нам с мамой и братьями приходилось прятаться от него. Мне лет шесть было, когда я осознала: мой отец — пьяница. Поняла сама, не помню, чтобы мама мне об этом говорила. Он пил дома и я видела, что он пьет водку и становится не таким, как обычно.
Мама нашла в себе силы уйти от него и одна поднимала троих детей. Мне тогда было девять лет, братьям еще меньше. Нам было трудно, возникли проблемы с деньгами, отец не помогал, но мама со всем справилась. А отца убили на охоте. В последний раз я видела его, когда мне было лет 10. Сначала я ничего не чувствовала по этому поводу, потом винила себя, что не дала ему шанса. И себя, и его я простила, будучи уже взрослой.
Я сама практически не пью алкоголь. Однажды были отношения с мужчиной, который постоянно выпивал. Я быстро поняла, что он «тихий алкоголик», и отношения развалились. Когда я узнаю, что нравящийся мне мужчина любит выпить, перестаю с ним общаться. И мне это несложно. Повторения детского сценария не хочу ни в каком виде.
А вот один из моих братьев стал алкоголиком. Когда я после развода жила с детьми у мамы, он постоянно ей досаждал. Однажды, пьяный, разбил стекло моей машины. Через два дня звонил и как ни в чем не бывало просил денег. Много раз угрожал мне, например, сжечь меня. Он вообще не понимает, сколько боли причиняет близким людям, а потом имеет наглость просить у них денег.
Несколько раз по просьбе мамы и его бывшей жены я отвозила его в клинику, где ему очищали кровь и «зашивали». Но он быстро «расшивался» и все по новой начиналось. Сейчас я не хочу иметь с братом никаких дел, я, наверное, единственный человек, который ему говорит: «Нет, я не дам тебе денег». Он из-за этого терпеть меня не может, но зато перестал беспокоить. Второй брат, слава Богу, не пьет.
Отца парализовало, но он продолжает пить
Ксения Соколовская, 42 года, Новосибирск:
— 11 лет я прожила, не зная, что мой отец — запойный алкоголик. Он был закодирован или, как раньше говорили, «зашит». Ему даже настойку календулы или валерьянку на спирту было нельзя, он мог от этого умереть. Папа хотел второго ребенка и мама поставила ему условие: «Если хочешь дочь, бросаешь пить». Он «зашился» и я родилась.
А потом у старшего брата случилась свадьба, папа начал к ней готовиться к ней и потихоньку запил. Действие «торпеды» закончилось. И тогда-то на меня и обрушилась эта страшная тайна: мой папа — алкоголик. Это осознание далось мне очень тяжело. Мама с папой давай сразу разводиться, я очень сильно переживала, постоянно плакала, не хотела в это верить. Как и в то, что мой папа — пьет.
Он ушел в запой на два года. Когда не пил, построил дом родителям, купил три машины, мы на море ездили, вообще все хорошо было. А когда запил, пропил все машины и этот дом. И этот кошмар продолжался два года: он то приезжал, то уезжал, мама его выгоняла, куда-то сама уезжала. Мне было очень тяжело, но папу я не переставала любить.
Отец не просыхал в принципе. Его привезли, помню, к маме в полумертвом состоянии. У него все отказывало, печень почти не работала, мама его выхаживала, делала дома какие-то капельницы. Он тогда не ел, не пил, сильно похудел, опять зашился и много лет опять не пил.
Потом снова запил, и его парализовало 16 лет назад. Они так и не развелись, вместе 53 года. Отец продолжает пить. Сейчас он сидячий больной, ходит только с помощью ходунков. Иногда просит: «Принесите мне в комнату поесть, до стола тяжело мне идти». Но если речь идет о бутылочке или стопочке, он подлетит и подбежит, как будто у него с ногами все в порядке.
Когда я приезжаю к родителям, он мне всегда говорит: «Привези мне бутылку “Алазанской долины”». Если честно, в родительском доме всегда стоит алкоголь. Гости часто бывают, да и мама до сих пор любительница выпить.
Моя мама была мэром в нашем поселке. У них то презентации, то совещания, и постоянно коньяк в ее жизни присутствовал. Когда я выросла, поняла, что мама тоже алкоголичка. Кто-то в гости пришел или просто вечером заскочил и мама всегда: «А давайте рюмочку, 100 грамм, 100 грамм». Но она не напивается, она так, две-три рюмочки пропускает.
Я сама впервые попробовала алкоголь в подростковом возрасте. Это были 90-е и спирт «Royal». Я, конечно, пару раз напилась в свои 15–16. У меня сейчас детям 16 и 18 лет, мне даже страшно представить себе, что они могут прийти домой пьяные. А мы тогда вот так росли, с такими экспериментами. Но постепенно пришло понимание, куда я иду, зачем, что мне от жизни нужно. И я поняла, что алкоголь мне вообще не нужен.
В 22 года я замуж вышла, в 23 у меня ребенок старший родился. И постепенно все вечеринки с пивом и другими напитками сошли на нет, я вообще перестала переносить алкоголь. Я много лет на всех корпоративах и вечеринках пила морсы, и мне говорили: «Ты что, Ксюха, закодировалась?». Я смеялась: «Да, закодировалась». Это был самый простой способ избежать долгих объяснений. Два моих мужа не пили. Ну как не пили, была культура употребления — бутылка вина за семейным ужином.
А недавно мне Вселенная отправила молодого человека, который оказался алкоголиком. Два месяца последних он трезвый, но я понимаю, что от этого он не перестал быть алкоголиком. И мне бывает страшно, что тема алкоголизма в моей жизни снова проявилась. У меня сердце разрывалось на части от осознания этого. И у меня же чувства возникли, это для меня уже не чужой человек. Я слышу внутри себя голос: «Не теряй с ним время, что он тебе может дать? Это деградировавшая личность».
Я работала в центре профилактики наркомании и алкоголизма, сейчас я бизнес-тренер, занимаюсь вопросами личностного развития, я знаю, что такое деградация. И я поняла, что единственное, что могу сделать — не сливаться с ним, не вступать в созависимые отношения, не контролировать, не спасать, не лечить, беречь свои границы. Это единственный бережный для психики способ существования в отношениях с алкоголиком.
Но я сама не понимаю, зачем вступила в эти отношения. Может быть, чтобы ослабить излишний самоконтроль, перфекционизм? Пересмотреть свои какие-то амбициозные цели на соотношение материального и духовного?
Когда я съехала от родителей, то похудела на два размера — дома заедала обиды
Валерия Ланских, 26 лет, Подмосковье:
— Впервые я осознала, что мой отец пьет, в младшем школьном возрасте. У него резко менялось настроение. Трезвый папа — злой папа. Выпивший папа — добрый папа. И я старалась использовать это как-то для себя: просила новую игрушку, например.
Но к 13 годам я стала понимать, что алкогольное опьянение начало работать против меня. У пьяного папы возникало ко мне все большее количество претензий. Маленькой я была хорошей, а мама плохой. Со временем, когда я выросла и у меня стали появляться свои увлечения, друзья, вектор изменился. «Все плохие, а дочь хуже всех». Это активно транслировалось именно в момент употребления алкоголя.
И я напрямую связываю это с алкогольной деградацией — у отца заметно упала критичность мышления и понимание чужих границ. Когда в жизни возникали трудности, он предпочитал выпить, чтобы избавить себя от ответственности и иметь возможность выплескивать эмоции. Тогда-то я и поняла, что алкоголь полностью блокирует сострадание и способность понимать ближнего. Из-за этого я рано повзрослела, ведь полагаться я могла только на себя.
Это отсутствие опоры очень ранило. Потому что ты не мог прийти к родителям с неразделенной любовью, лишним весом, травмой, болезнью и попросить: «Папа, у меня такая проблема, помоги мне, пожалуйста, ее решить». Я не могла это сделать, потому что отец был неуправляемым агрессивным алкоголиком и знатным манипулятором. Он был ростом под два метра, и когда выпивал, становился просто опасен. Мог побить и не помнить потом этого. И это было самое страшное: когда ты вынужден реально взрослеть, учиться решать свои проблемы, и в то же время держать на расстоянии своего отца, чтобы хоть немного его контролировать.
При этом отец хорошо зарабатывал и с точки зрения общества выполнял все обязательства перед семьей и детьми. Дети алкоголиков, которые тащат все последнее из семьи, могут рассчитывать на социальное сочувствие. У меня такого права не было, и главный аргумент отца звучал так: «Я зарабатываю, значит, имею право». И социум тебе транслирует: у тебя очень хороший отец, он о тебе так заботится.
Этот диссонанс между домашней реальностью и социумом приводит к сложные психическим расстройствам. Я с этим обращалась к психологу, он подтвердил, что возник жесткий конфликт самооценки. Таже на психике сказалась постоянная жизнь в стрессе. Также психолог сказал, что использование алкоголизма как орудия, средства давления — очень популярная история в обеспеченных семьях. Когда в мои 19 у меня появился молодой человек, отец по этому поводу устроил специализированный запой.
Постепенно у меня появлялось ощущение клетки от того, что я полностью бессильна и беспомощна перед пьющим человеком. Он сильнее меня и я завишу от него финансово. И я ни у кого не могу попросить помощи, потому что все уверены: у меня все круто, а я сама по себе лентяйка и белоручка, и за меня все делает мой папа. У меня появились мысли о суициде, началась настоящая клиническая депрессия, которую я лечила у специалистов.
Но благодаря работе с психологом я проработала внутренние проблемы. Затем я нашла работу и сняла квартиру. Мне пришлось делать выбор: либо я нищеброд, но с хорошей самооценкой, либо я живу в обеспеченной семье, но у меня нет ни друзей, ни молодого человека, и меня постоянно травят. У меня прошел конфликт самооценки и синдром самозванца (мне казалось, что я сама по себе из себя ничего не представляю). С родителями я почти не общаюсь. Я очень много весила, когда жила с ними — заедала обиды. Съехав, я похудела на два размера.
У меня нет зависимости от алкоголя и я не бываю в алкогольных компаниях. Я уверена, что никогда не свяжу свою жизнь с пьющим человеком. Одно время мне нравились мужчины, похожие на моего отца легкой напористостью и агрессией. Сейчас мне нравятся уравновешенные добрые мужчины. Сломать семейный сценарий мне удалось только благодаря своей осознанности и работе с психологом. Я все это проработала и сейчас могу сказать, что я счастливый свободный человек.