Монахиня Людмила (Пряшникова)
Часа полтора назад закончилась праздничная служба, и собор, полный духовенства (а тогда съехались со всей епархии – поздравлять владыку Тихона, вернувшегося из поездки в Москву уже архиепископом) и народа, теперь сделался пуст.
Было тихо – так, как бывает днем после литургии в большом соборе.
Чьи-то непривычные к тишине шаги гулко отлетают от полов. Приглушенные голоса. Ну, может быть, упадет свечка или звякнет о стекло прилавка монетка. И снова тихо, шепот: «Мне, пожалуйста, свечку за 10 рублей».
Солнечный свет ложился на каменный пол и мягко подсвечивал белые колонны. В этот момент в храм быстрой походкой зашел человек. Никто и не заметил, что в руках у него было нечто невозможное – помповое ружье.
Как там всё было, мы не знаем. Знаем только, что на звуки выстрелов первым рванулся человек с паперти – не старый, лет, может быть, сорока, из тех, кого обычно гонят от храмов, когда они просят Христа ради. Рванулся и принял на себя четыре пули. Душу положил за други своя.
Второй убитой стала монахиня, всего-то месяца за полтора до этого и принявшая постриг. Как всегда, она была на своем посту – в иконной лавке. Все говорят: могла убежать, ничего не мешало. Видела, главное, как был убит раб Божий Владимир. А не тронулась с места. Еще звонила – в соседний Духовно-просветительский центр: предупредить, что в храме стреляет убийца.
«Всё было как в революционные годы – когда врывались в храмы с ружьями. Расстреляны иконы – в лики. Расстреляна икона Воскресения Христова на центральном аналое. Расстреляна Владимирская икона Божией Матери – в лик. Попали пули и в Горнее место», – рассказывали очевидцы.
И голова кружилась от того, как в одной точке Господь разом свел столько знаков, – потому что всё это произошло в день Новомучеников и Исповедников Церкви Русской, и когда в Москве начали служить благословленные Святейшим Патриархом Кириллом панихиды, на них уже поминали убиенных на Сахалине. И то, что еще вчера казалось многим главой учебника истории, оживало зримо, словно говоря: история готова повториться в любой момент.
Теперь, за множеством произошедших с того дня событий, для кого-то эта трагедия сама успела стать историей – мы живем в очень быстрое время. Только сейчас мы попробуем его остановить – чтобы вспомнить, какой была монахиня Людмила, сподобившаяся мученической кончины в особый день вместе с рабом Божиим Владимиром, о котором, к сожалению, почти ничего не известно.
Новых мучеников за веру вспоминает сын убиенной матушки Людмилы игумен Филарет (Пряшников).
***
Игумен Филарет (Пряшников)
– Отец Филарет, кто кого привел в храм: ваша мама – вас или вы – маму?
– Первым в Церковь пришел я – в 11 лет: покрестился и так в храме и остался.
Мамин приход к вере стал итогом некоторых событий в нашей жизни. Она пришла в храм через ряд потерь. Сначала ее любящий муж, потом дочь. Это стало неким толчком к шествию ко Христу. А дальше был путь, который проходят все: борьба с грехами, осознание своего места в этом мире.
В 2000 году – я тогда уже был диаконом, служил на Сахалине – мама переехала ко мне.
По благословению стала работать в иконной лавке. Служение непростое, требует знания основ христианства – ведь нужно отвечать на разные вопросы, – и вот мама начинает много читать, воцерковляться.
Можно считать это точкой начала ее религиозного пути. А через год мы с ней уехали на приход в город Томари, где прожили 11,5 лет и где на ее плечи легло очень многое.
Проблема и особенность маленьких приходов состоит в том, что каждый человек здесь на вес золота – исполняет массу послушаний.
Моя мама тогда возложила на себя полную заботу обо мне как сыне и как священнике. Она помогала матушкам в иконной лавке, следила за порядком, пекла просфоры. А что говорить об организаторских способностях! Перед праздниками или приездом гостей приход начинал жить вокруг нее: общение с прихожанами по поводу трапезы, украшение храма… В этих вопросах я ей полностью доверял и был спокоен. Одним словом, она была моим Ангелом Хранителем тогда.
– Расскажите, какой была ваша семья.
– Обычная среднестатистическая советская семья. О вере вообще не говорили, хотя предки у нас были православные: отец родом из Тульской губернии, а мама – из Тюменской.
Однако хоть семья была и нерелигиозной, но родители всегда учили нас добру, основам: уважать старших, добывать хлеб своим трудом, не завидовать.
Все вместе мы обрабатывали большой огород, ухаживали за хозяйством. Ведь мы жили очень бедно. Лимонад и сладости родители могли дать своим детям (нас было трое: старшая сестра, младший брат и я) только в день получения заработной платы. Но никогда я не слышал, чтобы был ропот или злоба.
Родители успели обвенчаться – в Свято-Никольской церкви поселка Ванино, где я тогда мальчиком уже прислуживал. Я помню свое впечатление: под венцами стояло два счастливых человека, проживших довольно долгую жизнь, а рядом – их дети.
Несмотря на то, что мама пришла к вере не так давно, всего лишь 13 лет назад, все годы, что ей оставались после этого, она полностью посвятила служению Церкви и Богу, до конца пройдя этот путь, встретив Христа.
– Чем ваша мама занималась в молодые годы, до того, как переехала к вам? Каким было ее жизненное служение?
– Закончила кулинарный техникум и большую часть своей жизни отдала служению людям. Работала в общепите. Сначала – в военной столовой (мы жили в военном гарнизоне). Затем – в детском садике, поваром.
Трудилась в военной пекарне, пекла хлеб. Это очень непростая работа: горячий цех – мама даже стала плохо видеть, – но она ее очень любила. Вся жизнь у нее была связана, так сказать, с пищей телесной.
– Ваш отец был офицером?
– Нет, он был гражданским, но работал на военном аэродроме, а потому мы и жили гарнизоне: Хабаровский край, Ванинский район, поселок Монгохто.
– Как же вы сами в 11 лет пришли ко Христу?
– У меня было не очень много друзей. И вот однажды, когда мы с мамой приехали в районный центр – в 1991 году, – я увидел, что строят храм, и спросил: «Мама, а что это за здание интересное?» Она ответила: «Церковь».
Вот после этого я вдруг стал интересоваться верой. Бабушка очень много мне рассказывала, хотя сама в храм не ходила. И я попросил, чтобы меня покрестили.
Игумен Филарет (Пряшников)
– Кто на вас оказал большее влияние: мама или папа?
– Нас воспитывала мама. Отец нами практически не занимался: некогда, много работал; а мама вела нас по жизни. Она была очень деловая, активная.
Конечно, для меня, как для сына, она была примером во всем. Между нами всегда существовала духовная связь, мы чувствовали друг друга.
Она всегда могла выслушать, дать нужный совет в трудную минуту жизни.
Удивительно: она могла найти подход к любому человеку, у нее очень много было друзей и знакомых. Даже такой пример: когда мы шли по улице, она постоянно останавливалась и с кем-то разговаривала.
Наверное, потому что могла выслушать человека, разделить его боль, посочувствовать. И эти характерные черты она пронесла через всю свою жизнь.
– Выслушать другого – дар, редко сегодня встречающийся. Нам матушка Илариона рассказывала о вашей маме как о совершенно удивительном человеке. Говорила, что она никогда не встречала такого смиренного человека.
– Ее самые любимые слова были «Слава Богу за всё». Всегда с улыбкой это повторяла, хотя на душе могли быть тревоги и скорби. Всегда радушная, готовая объять каждого своей заботой.
Матушки, несущие послушание за свечным ящиком, первыми встречают людей, пришедших в храм, – и поверьте, им часто бывает очень непросто.
И если поначалу она делилась трудными минутами своего послушания, то со временем у нее появилось терпение и молчаливость. Конечно, когда было тяжеловато, мы уходили с ней вдвоем в город, были вместе, разговаривали о жизни. В ее глазах стала сиять радость и спокойствие.
– А когда к вам пришло решение избрать монашество, как она это восприняла? Мамы часто по-разному к этому относятся.
– Родители согласились с моим выбором и не препятствовали, хотя монашество я принял в 18 лет.
– А как она сама пришла к монашеству?
– Она переживала сначала иночество, а потом и монашество как крайне важные события своей жизни.
Принять иночество и стать монашествующей было ей предложено нашим владыкой Тихоном – он был ее духовным руководителем.
Сомнений – принимать или нет – у нее не было. Было переживание: сможет ли понести, получится ли быть настоящей?
Спрашивала у меня: «Сынок, как мне быть: соглашаться или нет?» Но окончательное решение она приняла именно сама. Я ничего не советовал.
Вы знаете, что интересно: у нее было прозвище такое ласковое: мама-матушка. В этом прозвище, наверное, всё заключено: любовь людей, духовенства, простых прихожан – мама-матушка.
– Вы заметили в ней какое-либо видимое изменение после пострига?
М. Людмила в день монашеского пострига
– В монашестве она пробыла всего полтора месяца. И я видел разительные изменения. Для нее обеты, которые она принесла,
настолько были важны, что, допустим, отработав целый день на ногах, она не ложилась спать, пока не исполнит свое монашеское правило. Не считала зазорным – вот это ее поразительная услужливость – после работы пойти убрать оставшуюся посуду в трапезной, привести в порядок столы. Делала это сама, незаметно и как-то легко.
Духовный рост был в ней очень заметен. Она всё это серьезно очень воспринимала, очень серьезно.
В моей памяти всплывает последняя неделя. Я приехал из командировки из Санкт-Петербурга. У нее был рабочий день – как всегда, за свечным ящиком в соборе. Как только я приехал, сразу поспешил к ней. Она выбежала мне навстречу, обняла и сказала: «Где ты так долго был?» Она старалась не показывать эмоции, но в этот день я увидел, как она рада нашей встрече. Запомнился ее взгляд, последний взгляд в день памяти святых Новомучеников и Исповедников Церкви Русской.
– Есть такое впечатление, что Господь приуготовлял ее к этому подвигу. И монашество приняла совсем незадолго. И собор часа за полтора до трагедии был полон духовенства, а когда пришел убийца, из служителей была только она одна…
– Вы знаете, я до сих пор задаю вопрос: почему в этот момент в храме были именно они – матушка Людмила и Владимир? А мы, очевидцы (мы сразу прибежали на выстрелы), были на улице. В своей жизни я не испытывал, конечно, ничего страшного до момента, когда услышал выстрелы из храма, в котором находилась мама.
Наш владыка сказал очень мудрые слова: «Они были готовы к такой смерти, а мы – нет». Это святая смерть.
И несмотря на то, что я испытываю боль разлуки с самым дорогим, любимым человеком, я и радуюсь как христианин, что у меня появилась молитвенница на небесах, которая, как и прежде, будет воспринимать меня как своего сына. И владыка наш тоже говорит, что сейчас у нас с ней другие отношения – я это чувствую, я это вижу.
– Господь попустил случиться этому в особый день – когда Святая Церковь празднует день Новомучеников и Исповедников Российских. Очевидцы говорили, что произошедшее в тот день вызывало в памяти события после революции 1917 года. Знаки более чем очевидные – не говорят ли они о том, что времена исповедничества могут повториться?
– Я считаю, что это чрезвычайно символично. Мало того, в монашестве мама была пострижена в память новомученицы Людмилы Петровой. У нее в бумагах я нашел ее фотографию и жизнеописание.
Без сомнения, аналогия с теми страшными страницами в жизни нашей Церкви есть. Мне вспоминается рассказ о расстреле священнослужителей на Бутовском полигоне.
К свежевырытой яме тихо шла вереница людей – это были представители духовенства. На краю стоял чекист с револьвером. Приговоренного ставили на колени, звучал вопрос: «Ну что, говори: есть ли Бог?» «Есть», – слышался ответ, и раздавался выстрел.
Мы постоянно сталкиваемся с вопросом: а сегодня, в наш современный век, есть ли мученики за веру, есть ли люди, готовые даже до смерти исповедовать веру во Христа? Но я думаю, что событие, которое произошло 9 февраля в нашем кафедральном соборе, говорит утвердительно: все-таки – да.
Вот в последнее время очень многие говорят, что в Церкви то не так, это не эдак. Буквально в первые дни после события я прочел где-то, что произошедшее у нас в соборе было фейерверком веры Христовой.
Есть, есть и сегодня такие люди – соль Церкви: они тихие, незаметные, мы часто не видим подвига этих простых служителей. Но вот этот подвиг открыл новую страницу в нашей Церкви.
На похоронах матушки Людмилы и раба Божия Владимира
– Скажите, а что за человек был Владимир?
– У него была очень непростая жизненная ситуация. Конечно, много сейчас чего говорится, но он даже не был нашим прихожанином.
Он был просто человеком, который стоял у собора и просил милостыню. Но человеком с очень большим сердцем.
Когда он услышал, что стреляют, не раздумывая бросился туда. И ведь он спас людей. Его первого расстрелял этот человек.
И как понять маму? Ведь она всё это видела. Почему она не ушла? Она осталась до конца.
Сейчас в интернете есть ролики, где видно, как всё происходит, как он стреляет, но я не могу это смотреть, потому что для меня это невыносимо.
Но как понять подвиг?
– Многим кажется, что гонения на Церковь – глава в учебнике истории. Но эта трагедия говорит нам о том, что они могут и вернуться.
– Да, действительно, это так. Я закончил Свято-Тихоновский гуманитарный университет, и один преподаватель сказал нам как-то очень важную и, я считаю, умную вещь: мы живем сейчас за счет крови новомучеников.
Церковь живет сейчас как бы в аванс – за то, что дали нам эти люди. Сейчас пост, святые отцы называют его духовной весной, временем переоценки своей жизни. Дай Бог, чтобы у каждого из нас было время на покаяние в своих грехах, на изменение своих сердец, на очищение своих душ. А в этом у нас есть примеры для подражания.
С игуменом Филаретом (Пряшниковым)
беседовала Анастасия Рахлина