По утрам я смотрела, дышит ли мама
Каждую весну мы с дочерью ждем первых листиков и травинок. Время раскисшей земли, запаха сырости и окаменевшего грязного льда может растягиваться в Петербурге на весь март, захватывая апрель. Кончается все это обычно к Пасхе.
Каждый раз Вероника говорит мне:
— Мама, какое чудо, что из этой грязи растет маленькая зеленая жизнь. Деревья стоят как мертвые, а потом вдруг оживают. Это как ты лежишь-лежишь, плачешь и просишь принести водичку, а потом снова делаешься живой веселой мамой.
— Тебе страшно, когда я так лежу? — спрашиваю я, наблюдая травинку, которая пробилась возле люка на асфальте.
Такая тоненькая и крохотная травинка. Но мы садимся на корточки и рассматриваем с двух сторон, какая она зеленая, пристроилась на полоске теплой земли.
— Очень страшно, — серьезно отвечает мне Вероника. — Я даже не могу плакать. Но ты же сказала, что даже если ты умрешь, ты не перестанешь быть моей мамой.
— Ты будешь как Гарри Поттер, — соглашаюсь я. — Со шрамом, но со всей моей любовью внутри. С волшебной защитой.
— Мама, кстати, а ты не можешь больше не болеть? — в который раз с надеждой спрашивает дочь.
— Нет, котенок, я живая, все мамы живые и могут болеть, — твердо говорю я.
Каждый год случается такое, что я по несколько дней не могу толком вставать, с трудом пью воду, выдерживаю день на лекарствах и думаю, как хрупка наша жизнь. Никаких гарантий не дает ни молодость, ни хорошая наследственность, ни деньги. В ночь сию возьмут душу твою у тебя.
Свою маму я не застала здоровой, даже и не знаю, что это такое — не смотреть на родителя с ужасом и страхом, не бояться остаться сиротой. Когда мама родила моего младшего брата, она совсем слегла, могла не вставать по несколько дней, молчала неделями, и я лет в одиннадцать уже спала с телефоном, поставив его возле подушки, а утром на цыпочках ходила смотреть, дышит ли мама.
Зеленый леопард, далматин и Спящая красавица
Этот Чистый понедельник начался с ветрянки. Я никогда не думала, что во взрослом возрасте от детской инфекции можно так сильно страдать. Дни в ознобе и страшном зуде, как будто кожу натирают битым стеклом. Кажется, что умираешь, температура не хочет сбиваться. Больно было лежать, надевать и снимать одежду, больно пить воду, а ночью от жара начинались галлюцинации.
Раньше, когда дочь была маленькая, я держала няню на такие случаи, но время идет, Веронике скоро в первый класс, а няню я больше не могу себе позволить. Как-то незаметно мы перешли в то время, когда такая помощь не всем доступна.
И теперь нас бывает трое: я, дочь и моя болезнь. «Помилуй мя, Господи, видя немощь души моея».
Всякий раз, когда я болею, ребенок испытывает огромную тревогу. Это естественно для детской психики. Дети очень боятся потери контакта с Главным Взрослым, потому что единственное условие их безопасности — иметь кого-то большого, с которым все в порядке, и он может защитить и позаботиться. Тогда мир огромен, приветлив, полон интересных вещей и возможных новых знакомств.
Когда я не могу вставать от боли, зову дочь принести мне воды (лучше сразу целый кувшин) и говорю, что встану как-нибудь потом, а сейчас никак не могу этого сделать, Вероника бегает кругами, не может играть, есть и смотреть мультики, пытается хватать телефон и тянет меня за волосы, чтобы я все-таки встала.
Лежащая мама, как я сама помню из своего детства, это символ рушащегося мира. Все пропало, и никто не спасет.
Если осознать, что даже в болезни возможно оставаться сильным альфа-родителем, а болезнь вполне реально превращать в игру, то картина вырисовывается совсем не такая мрачная.
Я говорю дочери:
— Вероника, играем в художников. Тащи кисточку. На мне надо нарисовать зеленого леопарда.
— А может, давай намажем тебя белой штукой, и ты будешь далматином? — в восторге подскакивает ребенок.
— Давай и зеленым, и белым, — предлагаю я.
Следующие двадцать минут на мне кисточкой рисуют всех вышеупомянутых зверей. Я корчусь, конечно, от боли, но на вопросы, чего мама дергается, отвечаю:
— Это леопард потягивается, сейчас побежит на охоту.
Или:
— Это далматин готовится бежать спасать своих щенков из плена. Ему щекотно.
Когда я училась в институте Ньюфелда, на лекциях по теории привязанности нам говорили, что пока взрослый способен сохранять главенствующую позицию и удерживать внимание ребенка в пространстве игры, детям не страшно, даже если вокруг концлагерь (про это, между прочим, есть интересный фильм «Жизнь прекрасна»). Если я хожу по квартире, шатаясь и ноя, что я голодная и мне больно жевать, то ребенка переполняет невыносимая тревога, и она уходит играть в то, что ее любимый коалик страдает и умирает, а она, конечно, родит себе нового младенца. Поэтому лет с четырех я на вопрос «мама, почему ты лежишь в кровати и совсем не ешь» говорю:
— Так я же леопард, который засел в засаде в кровати и охотится. На голодный желудок леопард быстрее прыгает на жертву. Схвачу тебя! Беги! Аааа, я тебя поймала, сейчас сгрызу твою ногу! И коалика съем!
Выразить все раздражение и агрессию, которая в нас скапливается во время болезни, можно в игре.
Дети обожают, когда родитель понарошку превращается в монстра и кидается их ловить. Во-первых, это помогает им самим выразить накопленный страх и желание убежать от такого смурного и сердитого родителя, а во-вторых, игра тем и хороша, что ее можно остановить в любой момент. И выйти из слишком сильных, захлестывающих эмоций.
Мамы все живые и могут очень страдать, и детский шум и дерганье действительно очень перегружают нас, если мы больны и мечтаем проспать трое суток. Когда мне любой ценой надо поспать, иначе все вокруг пострадают, я применяю последнюю военную хитрость. Говорю, что если махнуть волшебной палочкой и погрузить меня в волшебный сон, как Спящую красавицу, то я проснусь намного более здоровая и потом целый час смогу играть во что угодно. И даже сделаю блины.
Ради такого светлого будущего ребенок только рад махнуть волшебной палочкой и выдержать час Спящей красавицы. Главное — после пробуждения строго соблюсти договоренность. Переодеться в чистое, пойти мешать блины, рассказывать волшебный сон, где лейкоциты побежали топтать вирусы маленькими белыми ножками, поиграть в дуэль волшебников палочками и героически вымыть сковородку после блинов.
Я уйду, но любовь не перестанет
— Мама, с кем из твоих подруг я буду жить, если ты умрешь? — спрашивает тревожно Вероника, когда я в очередной раз лежу в засаде в кровати и прошу ее принести мне не вот эти таблетки, а другие, нет, еще другие.
— Ты будешь жить с крестной, — включаю я режим сказки. — Представляешь, будешь там самая старшая сестра! Как малыши ее тебя будут обожать, ты же умеешь читать и столько игр придумываешь.
Фото: shutterstock
— Да, и Лиза меня любит! — обрадованно говорит дочь. — И у нее второй муж такой добрый, как сказочный принц Алладин, и ковер-самолет у него есть в машине, я спрашивала, почему они так быстро приезжают, а Лиза сказала, что это потому, что у него под педалями газа волшебный ковер-самолет.
— А как же, — соглашаюсь я. — С ковром-самолетом вы точно не пропадете.
Если Веронике совсем не уйти от мыслей, что мама хрупкая, а смерть где-то недалеко, мы читаем с ней книгу Астрид Линдгрен «Братья Львиное Сердце», где старший Юнатан утешает больного туберкулезом младшего брата, Карла по прозвищу Сухарик.
«Тогда Юнатан сказал, что в Нангияле время совсем другое, чем на Земле. Даже если он проживет до девяноста лет, мне покажется, будто его не было со мной всего два дня. Ведь время там не настоящее, как у нас.
— Уж два-то дня ты потерпеть один сможешь, — сказал он. — Будешь лазить по деревьям, сидеть у костра в лесу или удить рыбу на берегу какой-нибудь речушки, ведь тебе всегда этого хотелось. Только ты вытащишь окуня, как я уже тут как тут, прилетел! А ты спрашиваешь: “Никак ты уже здесь, Юнатан?”»
Конечно, я не рассказываю ребенку в подробностях, как на самом деле изменится ее жизнь, если я действительно уйду в ее юном возрасте.
Незачем погружаться в этот мрак, который рассеивать будет не она. Рассеют его время, опекуны и Тот, Кто победил мир. А от меня останутся воспоминания о зеленом леопарде, который сидел в засаде в кровати, о чтении Астрид Линдгрен и немного о блинах. Все это станет любовью, которая греет и защищает изнутри.
Главное, что надо передать детям, — даже если мама больна или уходит от них, любовь никогда не перестает. Пусть и шрам останется. Но любовь будет жить внутри, прорастая маленькими зелеными травинками.