Блин на лицо и кепку в гроб. Протоиерей Виталий Шинкарь — о похоронах и любви
Мытарства и занавешенные зеркала
— Почему вокруг смерти так много суеверий, традиций, обрядов?
— Это искренняя языческая религиозность. Языческая — в хорошем смысле слова, то есть народная. У каждого народа есть «любовь к отеческим гробам», и культ мертвых — это, по сути, высочайший естественный культ. Мне кажется, он во все времена будет соблюдаться, даже если люди потеряют всякую связь с религиозностью. И чем эмоциональнее народ, чем он южнее и жарче, тем этот культ живописнее.
Конечно, в сельской местности эти традиции сильнее, и перемолоть их не может никакая церковь. Хотя у нас самих полно легендарных историй о том, что происходит с душой на девятый и сороковой дни и так далее. Тут самим священникам иногда приходится что-то придумывать, но мы же понимаем, что это фольклор.
— Так а что с душой происходит? Говорят, до сорокового дня она бродит по дому и вокруг да около, а на сороковой форточка хлопнет — и душа улетит.
— Здесь не может быть канонических объяснений, все они будут нашими домыслами. Я так понимаю, что цифры — просто неотъемлемая часть религиозного сознания. У каждого народа есть важные дни. Видимо, эти цифры обладают какой-то полнотой в Священном Писании. Христос постился 40 дней, евреи скитались по пустыне 40 лет…
Здесь возможно представление, что в это время умерший узнает о себе все добро и все зло, каким он был на самом деле, как его видели люди вокруг. Кого я мучил? Кто меня терпеть не мог? От этого, вероятно, и родилась идея мытарств — она противоречит канонам, но людям почему-то нравится.
Вот и приходится натягивать сову на глобус, истолковывать, зная, что в Писании про это нет вообще ни единого слова, и что-то учительное придумывать, чтобы у человека был минимальный набор переживаний, как ему жить и что делать.
— На похоронах часто в гроб кладут вещи: одежду, очки, украшения, деньги, а на могилу — сигареты, например, если покойник курил. Зачем это, если все понимают, что на том свете оно не понадобится?
— Однажды у нас хоронили славного дедушку. Закрывают крышку — и вдруг вспоминают, что кепку в гроб не положили. Среди родных начинается шорох: «Кто взял кепку? Кепку!» Какая-то бабка, профессор этих традиций, кричит: «Немедленно кепку! Быстро! Не положим кепку — вернется!» Я стараюсь на похоронах не шутить, но иногда удержаться невозможно, поэтому спрашиваю: «А что, у вас были случаи?»
Фото: rbth.com
У нас цыгане в этом плане впереди планеты всей: кто побогаче, кладут и компьютеры, и мобильные телефоны… Люди исходят не из того, что эти вещи там будут нужны. Я думаю, и египетские фараоны это понимали. Но для них это естественная часть жизни.
Сколько раз ко мне приходили и жаловались в духе: «Мне снится мама, говорит, что я кофту в гроб не дала и ей холодно. Что делать?» Мне как священнику будет неправильно проводить ликбез о том, что кофта тут ни при чем. Чтобы психологически человека разгрузить, я говорю: «Давайте найдем какую-нибудь бабушку, подарим ей, это будет честная жертва». Отлично, срабатывает.
На одних похоронах бабушка говорит: «А можно я положу деньги своему мужу?» — «Ну кладите». Думаю, положит символически лей-два. Если переводить, молдавские 20 леев — где-то один доллар. А она достает из кармана 500 леев и кладет в нагрудный карман: «Не могу, батюшка, он так деньги любил!» Каждый человек делает это от понимания своего места в жизни. Люблю я тебя, дорогой, ну что я могу тебе дать в дорогу?
— Есть страшилка о том, что блин нужно положить покойнику на лицо, а потом тайно скормить священнику. Вы с таким сталкивались?
— Это какой-то российский трэш. У нас очень бережно обходятся со священниками. Но логика понятна: батюшка воспринимается как некий оракул.
Когда я был молодым священником, как-то пошел на маслособорование — так уж случилось, что это считается предсмертной процедурой, хотя на самом деле оно смерти не касается. Пособоровал бабушку, выхожу на улицу, подбегает родственница: «Пэринте, а какая там буква? Красная или черная?» Я этих штук не знал, пришел в церковь, спрашиваю священников: «Отцы, чего она хочет?» — «Да ты молодой, не в курсе. Она пытается узнать, на какой букве открылась книга. Если на красной — будет жить, если на черной — умрет».
С блинами та же история. Съест батюшка — значит, угодил покойник Богу. Если нет — все плохо.
— Почему блины в народном представлении связаны со смертью, с поминками?
— Напрашивается, что круг — символ вечности. В Молдавии, например, главный гастрономический атрибут погребения — калач. Калачи везде: их раздают родственникам, могут по краям гроба положить, часто в них втыкают свечи. Когда идут на поминальную трапезу, каждому еще раз дарят калач со свечами, маленькими подарочками. Но почему именно калач?
Фото: rbth.com
Вот пример, как прокачиваются догматикой традиционные вещи, которые имеют глубоко языческие корни. Мало того что у калача круглая форма, так он еще плетется из двух колбасок текста. И я как священник, чтобы дать этому кошмару какую-нибудь терапию — а беготня с калачами может занять до 99,9% содержания всех похорон, — рассказываю людям, что этот калач намекает нам на природу Христа, что Он Бог и человек. «Вот, вы должны прийти домой, разложить эти калачи, помянуть покойного и вспомнить о Христе».
— С едой вообще много суеверий. В день похорон крошки с поминального стола надо отнести на свежую могилу, налить водку на могильный холм или поставить в доме рюмку, накрытую хлебушком — покойному.
— Смерть пугает, и все эти магические формы сознания естественны. Балканские народы, прежде чем выпить за упокой, должны обязательно брызнуть на землю из стакана. Если что-то разбивается или проливается — значит, мертвые просят. И с этим связана куча страхов. Не дай Бог что-то не так сделать, всю жизнь потом нести проклятие!
Но в каком-то смысле и само христианское изобилие всякой атрибутики дает повод для такого магизма. У нас и разрешительную молитву надо прочитать, и крестик в руку положить, и венчик на лоб… В таком мире, если неаккуратно плюнул, сразу попал в святыньку. И этот мир очень удобен для людей простого, народного сознания.
— Когда кто-то умирает, есть традиция завешивать зеркала. Никто же не верит, что там покойника можно увидеть. Зачем?
— Я видел, что в городах завешивают, в деревнях реже. До сих пор не знаю сам, зачем это делают. У меня ощущение, что раньше завешивали, потому что это был дорогой предмет. Мы тут не бедны, обратите внимание. Еще надо часы останавливать, не бриться…
— А бриться почему нельзя?
— Ну как можно выходить с красивой мордой, когда у тебя кто-то умер? Из христианского понимания смерти мы перекочевали в языческое, где смерть — это трагедия. В христианстве мы скорбим, потому что расстаемся с любимым человеком, но мы видим в этом свет, понимая, что все не бессмысленно.
Конечно, в день похорон надо понимать, что ты пришел к покойному постоять перед Богом на Его суде, вот это единственное, что важно. Если человек это понял, все остальное сложилось. Я не просто свечку держу, я стою на суде Божьем. Исходя из этой серьезности, человек и поймет, что соответствует ситуации, а что нет.
Кладбище Святого Лазаря в Кишиневе. Фото: APImages.com
Панихида под Джо Дассена
— Расскажите какой-нибудь случай с похорон, который вам запомнился.
— Самый фантастический был с цыганскими похоронами. Я провожал одну нашу прихожанку в зале для прощания, а за стеной прощались с цыганской бабушкой. Цыгане снимают зал практически на сутки, приносят ящики вина-конфет-коньяка, возле гроба женщины следят, чтобы никто ничего не наколдовал.
Но самое веселое — что при покойном играет оркестр. Правда, чем беднее компания, тем оркестр дешевле. В нашем случае были аккордеон, истерическая труба и барабан — все это усиливалось динамиком. И вот я отпеваю прихожанку, а за стеной — очень громкая музыка. Когда кончились цыганские мелодии, они заиграли то, что знали. В какой-то момент начали Джо Дассена.
А у меня паршивый, заунывный шестой глас и, к сожалению, музыкальный слух. Чувствую, что уже не могу этот шестой глас держать, и запел панихиду на Джо Дассена: «Господи, Господи поми-илуй». Все прекрасно легло.
— Как у вас в Молдавии принято хоронить?
— Вообще молдавские похороны очень щедрые, с большим столом, на котором блюда должны быть горячие, потому что, если нет пара, душа никуда не пойдет и похороны будут недействительны. Можно считать, что зря хоронили.
Главным блюдом будут молдавские гóлубцы, это вообще мистическое блюдо, они присутствуют на всех церковных таинствах. Молдаване их делают из виноградного листа и, когда приходят в храм на панихиду, приносят их в термосах, чтобы стоял пар. Если нет пара — дело дрянь.
На Балканах могилу могут крестообразно полить святой водой. Молдаване же поливают покойного жидкостью, которую называют апаус — в этом составе масло и вино. Старые молдаване утверждают, что в бедные времена, когда переживали, что покойника могут выкопать и снять с него одежду, ее специально портили. Но, как и любая традиция, прижившись, она становится обязательной. Теперь не дай Господь не полить, опять-таки похороны недействительны.
Обязательно на похоронах должны быть плакальщицы — что вижу, то пою: «Ножки твои куда ходили, ручки твои что делали, куда ты уходишь, вернись». Это почти бесслезное завывание очень красиво, и в нем человек еще успевает отдавать распоряжения: «Куда ж ты пошел… Куда голубцы несешь, дура, поставь на место! Вернись… Крышку гроба надо сюда!»
Однажды была смешная история. Мой настоятель ходил с тростью, у него был артроз. Мы идем за гробом, и эта причиталица поет: «Ой, какая погода плохая, ой, все небо плачет по тебе. Ой, смотри, как все печалятся, какая кругом тоска! И даже поп хромой за твоим гробом идет». Хромой поп, вот такая беда.
Кладбище Святого Лазаря в Кишиневе. Фото: APImages.com
— Вы боретесь со всем этим?
— Раньше боролся, теперь нет, я уже сам получаю удовольствие! А по молодости воспитывал: «Что это за язычество? Безобразие!» Потом понял: я же им все равно не могу ничего взамен предложить. Они единый народ, это их дом, их традиции, в них все спокойно участвуют. И неважно зачем, это просто должно быть. Особенно интересны стычки бабушек-профессоров: «А у нас в деревне так» — «А у нас вот так».
Это очень фольклорно-зрелищно, когда идут взрослые мужики, в шортах, с крест-накрест повязанными пледами через одно плечо, через другое — с полотенцами, ведрами. Взрослые люди, приехавшие на Mercedes и BMW, с какими-то тряпками, с бесконечными калачами, голубцами… Это красиво. Мне все больше и больше нравится. Ты видишь людей, которые не первую сотню лет так живут. Что тут сказать, приезжайте к нам на похороны.
«Чтоб вам на могилу такие поманы дали»
— Как вы относитесь к тому, что люди носят еду на кладбище, чтобы там поминать, угощать всех?
— Это традиция повсеместная. У нас в Молдавии устраивают настоящие пиры с полной подачей блюд — первое, второе, третье. И кофе еще в термосе могут принести. Ну раз мертвые просят — надо. И опять все зависит от меры. Если это оторвано от хотя бы мало-мальски религиозного сознания, оно выглядит некрасиво, а иногда и дико. Но когда все ходят с могилки на могилку, выпивают, едят, а мимо еще и священники пробегают, служат панихиды… Что-то в этом есть. Я не ругаюсь.
Фантастика в том, что эти традиции удерживают людей вместе. До тех пор, пока мы знаем, что и как вместе сделать, мы народ. Почему мы любим Новый год? Потому что ты знаешь, что надо нарубать оливье, селедку под шубой — ты в традиции. Наши молдаване в родительские дни прилетают из-за границы, одеваются в самые красивые одежды и идут на кладбище. Даже есть шутка, что потом выбирают главную модель.
Это невероятное зрелище. Если мы не дворняжки, у нас должна быть и культура жизни, и культура смерти. Да, в связи с этим есть и много перегибов. Часто традиция нам важнее, чем духовная составляющая.
— А например?
— В Молдавии очень важная часть похорон — дары, которые называются поманы, от слова «помянуть». Тебе дают калач с кулечком, в котором будут чашечка, мисочка, тряпочка, конфетки — это все поманы.
Недавно в одной деревне моя знакомая была на похоронах, и там раздали эти самые поманы. Всем дается просто кулек, но есть еще отдельные поманы для родственников, и чем родственники ближе, тем поманы дороже: дарят стулья, столы, ковры. Представьте, насколько все серьезно, если наутро семья проснулась, а весь их забор увешен кульками с поманами. Им все вернули, как бы говоря: «Чтоб вам на могилу такие поманы дали. Что это за нищебродство?»
Похороны сопровождаются по-прежнему очень языческими штучками, но прокачанными по-христиански. Должно присутствовать древо жизни, помул веций. Это рогатина с тремя ответвлениями, ее украшают сладостями. Видел, что вешают спортивные штаны, трусы, натыкают яблоки, привязывают чашки, иногда даже деньги. Если древо жизни одно — это бедные похороны, если три — круто. Каждый изгаляется как может. В городах трусы-носки не вешают, но полно фруктов, конфет, потом эту ветку кому-то из родных дарят.
Фото: К. Мазилу/adevarul.ro
— У некоторых пожилых людей есть такая фишка — собрать «на смерть» костюм, туфли, дать подробные распоряжения о своих похоронах. Уместно ли самому все так организовывать?
— Прекрасно, обожаю! Эти бабушки хотят даже после смерти никому не доставить неудобств. У нас настоятель любит разворачивать свой «смертный тюк». Раз в пару лет он в нем что-то меняет: «В этом меня похороните, а вот этого чтоб не было».
И у нас есть такие бабулечки, иногда в их тюках находятся очень смешные вещи. Волосы собирают — считают, что из этих волос Богородица сплетет канатик и вытащит тебя из ада. Это умилительно. Прекрасно иметь свой тюк. Это означает, что человек думает о своей смерти. Правда, себе я пока его не собрал, но это по разгильдяйству и лени.
«Смерть — хороший воспитатель»
— Как готовиться к уходу родных, можно ли это делать в течение жизни, чтобы смерть не стала внезапным кошмаром?
— Есть замечательный кусочек интервью Бродского, где он едет по Нью-Йорку в машине с девушкой-журналистом. Она его спрашивает: «Иосиф, а вы не боитесь?» — «Конечно, боюсь, вы заметили, чем все заканчивается?»
Смерть — это то, к чему мы всю жизнь как люди верующие должны готовиться, здесь нужна грань серьезности. Ко мне десятки раз приходили люди со словами: «Знаете, я ухаживал за своим родственником, и это меня изменило. Я его с другой стороны открыл, а он меня, я что-то увидел в себе…»
Знаю случай, когда очень богатый человек пытался по-христиански что-то из себя сделать. Духовник отправил его в хоспис поухаживать за одним умирающим дедушкой. И он не смог — было так противно, что он сбежал. Потом тайно ходил, никому не рассказывал, ухаживал и в конце концов этого дедушку похоронил. Человек понял, что сам из себя ничего не представлял — и стал христианином. Вот это очень важно. Важно увидеть чужую смерть, помочь человеку умереть — через это мы становимся людьми.
— Что вы говорите тем, кто умирает?
— С умирающим человеком вообще очень тяжело. Обычно, когда приходишь, предупреждают: «Только он ничего не знает!» Как ничего не знает, когда у него отовсюду трубки торчат, а ему по-прежнему говорят, что у него насморк?
Иногда, если вижу, что человек может принять, я настаиваю, чтобы рассказали правду, а это уже облегчает дело. Но чаще он уже без сознания, и нужно напутствие на исход души. «Как это на исход, — спрашивают родственники, — мы что, помолимся, чтобы он умер?» Да, представьте себе, именно об этом. Это поучительно. Смерть — хороший воспитатель, что еще нас учит любить так сильно?
— Как рассказать о смерти детям, объяснить им уход родных?
— Мне кажется, дети вообще нормально реагируют. Чем раньше они это видят, тем у них спокойнее все в сердце вживается. У сельских детей вообще нет проблем. Они тысячу раз видят, как кошечка умерла, как коровку пустили на праздничный стол. Мне бабушки рассказывали, как в детстве они слышали погребальный звон: «Мы знали, что там коливо из большого котла дают, и бежали к храму. Нам на бумажку шлеп — и сладко целый день».
Вот детям и нужно дать чем-то поразвлекаться. Свечи зажечь, потушить — на здоровье. Они живут в сказке, и не надо раньше времени ее разрушать. Лучше всегда говорить таким же сказочным образом: «Вот наш дедушка, у него тоже был свой дедушка, теперь они вместе».
Детям вообще не нужны сложности. Они принимают это как часть своей жизни, а вопросы возникают потом. Если возникают сразу — не углубляться ни в коем случае. Можно забить голову ребенка такой чушью, что потом он будет обвинять Фрейда и весь мир в своих травмах. Главное — уберечь их от взрослых истерик с воплями, нашатырем и скорой.
— А взрослых вы как поддерживаете?
— Ну как, если ситуация светская, выпиваем вместе, закусываем. Прошу людей вставать, рассказывать что-нибудь о покойном, и тут родственник, который только что лил слезы, включается: «Да-да, так все и было». Для этого и нужно застолье. Чем отличается день рождения от поминок? Только тем, что на день рождения тебе врут в лицо, а на поминках — за спину.
Есть такой еврейский анекдот. Старый-старый еврей умер. Он был таким гадом, что никто не мог о нем сказать ничего хорошего. Все сидят за столом и молчат, никто не прикасается к еде. Раввин не выдерживает и говорит: «Евреи, так нельзя, надо что-то сказать». Самый мудрый в их общине встает, поднимает бокал: «Давайте выпьем, его брат был еще хуже».
— Интересно, у вас тема смерти всегда соседствует со смехом.
— Когда человек способен искренне иронизировать сам над собой и над смертью, это значит, что он психически здоров. И еще смех — это всегда свобода. Почему бесконечно спорят о том, смеялся ли Христос? Я уверен, что Он мог смеяться, но Ему было необязательно это делать, Он и так был свободен. А культура смеха по поводу смерти, боли — это живая культура. Она говорит о том, что мы не ханжи. Если наша вера вообще без радости, какой в ней смысл?