Мы с мамой едем в ЦПП.
ЦПП — это центр паллиативной помощи.
На сайте ЦПП написано: «Центр оказывает паллиативную медицинскую помощь (избавление от боли, облегчение тяжелых проявлений заболеваний) гражданам в стационаре и на дому. Зона ответственности Центра — г. Москва».
Маме 82 года, и она — «полиморбидный больной». На практике это значит, что у мамы очень много проблем, и вылечить ее, в общем, нельзя. Никакая медицина не умеет возвращать цветущие 25, теплый апрель, платье в горошек, встречу Гагарина, вернувшегося из космоса, любовь, комсомол и весну. Паллиативная умеет сделать так, чтобы стало легче.
При первом упоминании о больнице мама плачет. Ей страшно, больно и унизительно.
Она всю жизнь проработала во Внешторге, она была в Германии, Франции и Швейцарии, она «все может сама», и не надо ей «всего вот этого»: койки в коридоре, переименования из уважаемой Валентины Яковлевны в «бабулю», а то и «бабку»…
Я уговариваю. Уговаривает врач. Да и состояние тоже «уговаривает»…
Назначаем день: это воскресенье.
— Там нет никого в воскресенье под вечер, что я там, на лавке ночевать буду? — плачет мама.
Я говорю твердо: из больницы приедет машина.
— Какая еще машина, так не бывает!
Машина приезжает. От двери беленького больничного «фордика» начинается наша Большая Паника.
— Почему водитель такой внимательный? В чем дело?! — шепчет мне перепуганная мама, впервые услышав про «дорогую Валентину Яковлевну» от незнакомого мужчины.
В приемном покое нам навстречу поднимается улыбчивая женщина в белом халате и мгновенно приводит маму в транс несложным предложением:
— А, вот и вы, дорогая. Мы уж думаем — куда вы пропали?
Тут оказывается УЖАСНОЕ: мама забыла некую важную бумажку.
Мама бледнеет. «Господи, что же делать? Надо ехать назад?»
Весь наличный состав, включая охранника и шофера, кидается успокаивать, утверждая, что вообще ничего страшного нет. Бумажку можно привезти завтра, сфотографировать, послать по почте, да о чем вы вообще, не беспокойтесь ни разу!
Мама смотрит по сторонам, прижимая к груди сумку.
В палате медсестры усаживают, приглашают, спрашивают, удобно ли.
— Почему они так со мной разговаривают?!
— Мама, помнишь, внизу на стене висел портрет женщины с короткой стрижкой?
— При чем тут эта женщина?
— Это Вера, мама. Вера Миллионщикова. Я много раз пыталась тебе про нее рассказать…
— При чем тут…
Появляется дежурный врач. Произносит невероятное: «Вы не возражаете, если я вас осмотрю? Может, вы устали, и мне попозже прийти?»
Врач слушает маму с большим интересом, записывая что-то в свой блокнот.
Уходит.
На пороге появляется медсестра. В руках у нее апельсин: «Это вам!»
— Куда ты меня привезла?! — страшным шепотом кричит мама. — Я БОЮСЬ!
Боженька, Боженька…
На выходе дежурная спрашивает:
— Ну, как вы устроились? Как мама?
— В панике мама, — отвечаю я, — за час никто ни разу не нагавкал. Не понимает, почему, строит страшные догадки.
— Не переживайте, — смеется дежурная, — если уж очень надо, мы с вами порепетируем, и я ей скажу что-нибудь сердитое…
Мы лежим в ЦПП вторую неделю.
Мамина соседка по палате парализована. Она не говорит и не шевелится. Мама сурова:
— Зачем они с нею разговаривают? Все равно она ничего не соображает…
— Откуда ты знаешь? — аккуратно спрашиваю я.
— Что я, не вижу?
— Не видишь. Ты знаешь, что у нее в голове?
— Как будто ты знаешь.
— Предполагаю.
— И что?
— Сиреневый сад, калитка, дом над рекой, и ей восемь лет, и война только что кончилась…
Мама отворачивается. С этого дня соседку она зовет не словом «она», а так, как написано над кроватью: Анна Ивановна.
Через пару дней мама впервые расспрашивает меня про Веру и Нюту.
Слушает напряженно и очень внимательно. Спрашивает, как удалось добиться того, что к людям относятся вот так. Невероятно. Поразительно. Непостижимо.
Причем к тем, кто раздражает. Не соображает и проливает суп.
Я цитирую Нюту: «Просто люди поняли, что можно не хамить!»
Мама молчит с минуту: «Я даже представить не могу, насколько это непросто!»
Звоню утром поздравить с Днем Победы.
Мама, сторонница «сильной руки» и «товарища Сталина», восторженно рассказывает про парад. Они смотрели по телевизору. Воодушевленно говорит про танки, пушки и авиацию.
Я, конечно, поддакиваю. Что уж…
Потом пауза. Секунды три.
— Вот бы в конце они вывезли на эту большую площадь маленькую тележку, а в тележке коробку с ампулами. И сказали бы: «А вот изобретенное нами средство от рака!»
Вам, наверное, это ничего особенного.
А для меня… Вы даже не знаете, что это значит для меня…
И еще: «Не забудь, в пятницу у НАШЕЙ Нюточки день рождения!»
Нюточка, вы говорили, что не отмечаете…
Но я все-таки написала вам и тем, кто работает с вами, эту поздравительную открытку.
Храни вас Бог.