«Мама вернулась домой». Ангелину Антонову осудили на 8 лет за убийство мужа, но выпустили из тюрьмы через год

Попал в суд — будешь осужден

Перед Новым годом адвокатам «Консорциума женских неправительственных объединений» — правозащитной организации, защищающей женщин, пострадавших от домашнего насилия, — удалось добиться справедливости: Ангелину выпустили на свободу. Она рассказала «Правмиру» о том, что ей пришлось пережить.

— 23 октября 2023 года я заехала в колонию, а 8 октября 2024-го выехала. Просидела почти 12 месяцев. А до того — 7 месяцев в СИЗО. В заключении мне исполнилось 39 лет.

Как бывший сотрудник правоохранительных органов я кое-что понимаю в обвинительных актах. Все видели, что приговор целиком строится на предположениях, слова вырваны из контекста, за основание взята свидетельская база. Я все время говорила себе: «А что, так можно?» Но, говорят, это теперь частая практика — обвинительный уклон и никакой состязательности сторон. Попал в суд — будешь осужден. Судьи так и понимают свою работу. 

Первая любовь: Виктор

…Когда мне было 22, я познакомилась с Виктором, это были мои первые настоящие отношения. Ему было 35, у него была своя ювелирная мастерская. Это был очень активный и деятельный человек, но в 90-х он перенес пневмонию, и с тех пор в легких накапливалась жидкость. К тому же он плавил золото и вдыхал ядовитые пары. Образовалась неоперабельная туберкулема. Три года я моталась с Витей по больницам, а потом его не стало. 

Я увидела его во сне перед судебным заседанием 12 сентября, и это еще больше укрепило меня в мысли, что я выйду на свободу. 

Витя ни разу в жизни меня не обманул. В том возрасте, когда мои ровесницы носились по клубам, я жила со взрослым мужчиной, который, можно сказать, меня воспитал. Он, кстати, всегда говорил, что клубы — не самый правильный образ жизни. Зато, когда я просто приходила с подружками в кафе, выяснялось, что столик для нас уже заказан. Я жила с ним, как за каменной стеной. На праздники Витя мне дарил золотые серьги, цепочки, браслеты. Я обожала кулон с ангелочком, который он сделал специально для меня. 

Уже потом, когда я вышла замуж за Женю и у нас пошли конфликты, первым серьезным звонком стало даже не то, что он поднял на меня руку, а то, что все мое золото куда-то исчезло. А я так хотела передать его Веронике! 

Незадолго до смерти, когда Витя уже совсем не мог работать, я решила надеть погоны, чтобы заработать на жизнь. Юридическое образование у меня есть, надо было только дополнительно отучиться несколько месяцев в Высшей школе полиции и потом пройти практику. Я патриотка, хочу служить своей стране, и правоохранительные органы, как казалось, — вполне подходящее для этого место. Да и платили 50 тысяч в месяц. 

Ангелина со своим первым гражданским мужем Виктором.

Витя сразу мне сказал: «Ты не сможешь» — и оказался прав. Я вообще не представляла себе, куда иду. Я увидела лишь палочную систему. Никогда не понимала, как можно вешать вину на невиновного, и старалась, где это возможно, закрывать дела за примирением сторон. В 2015 году Витя умер, и я ушла из полиции. 

Перед смертью он завещал мне квартиру, в которой мы вместе жили и делали ремонт, но оставаться там после его смерти было тяжело. В марте 2018 года я продала ее и купила квартиру у отца Жени. Так мы с Женей и познакомились. Когда я впервые увидела его, мне показалось, что он удивительно похож на Виктора. Еще удивительней то, что Вероника родилась в день рождения Вити. Все эти совпадения казались мне не случайными. 

Муж Женя

Женя был 1986 года рождения, младше меня на год. Так случилось, что мы ненадолго оказались под одной крышей, потому что я свою квартиру уже продала, а он еще не нашел себе новую. Периодически Женя просился переночевать, а я уезжала к маме. Другой бы на моем месте потребовал отдать ключи, но не на улицу же выставлять человека. Я привыкла верить людям на слово. Всегда кажется, что если ты никого не обманываешь, то и тебя не обманут. 

В конце концов Женя съехал, перед уходом подключил печку и стиралку, а потом еще приходил собрать мебель. Все, естественно, бесплатно. Он купил себе небольшую квартиру в соседнем доме и стал ко мне все чаще заглядывать. С апреля мы начали жить вместе. Лето пролетело незаметно — по выходным мы ездили загорать, пару раз выбирались на Байкал и выглядели как счастливая пара. 

Говорит тихо, спокойно, как настоящий джентльмен, никто ни разу не видел его пьяным. Он, правда, был чуть ниже меня ростом, но в нашем возрасте на такие мелочи не обращаешь внимания. Осенью он сделал предложение, и я согласилась. В 33 года мне уже очень хотелось ребенка. 

В декабре мы отыграли свадьбу, и вот тогда-то мама впервые сказала:

— Знаешь, мне кажется, что у него проблемы с алкоголем.

— Да ладно, мам, не придирайся. На мне это никак не отражается.

В январе я узнала, что беременна. 

Ангелина с Женей.

С деньгами стало туго из-за пандемии. Муж по заказу управляющих компаний делал ремонты в многоквартирных домах, но зарплату платить перестали, страну посадили на карантин. С 2021 года Женя резко начал пить. Во время следствия меня спросили, не изменял ли он. Я сказала, что точно нет. Следователь сказал: 

— Вы только не волнуйтесь, но у него, кроме вас, была девушка, и тому есть официальные подтверждения. 

Она давала против меня показания, а потом еще и приходила на суд. Было так стыдно и противно, словно об меня ноги вытерли. Лучше бы я узнала о ее существовании раньше, и это не застало бы меня врасплох. Думаю, она появилась в тот момент, когда мы ссорились, жили в разных комнатах, но ради дочки еще старались оставаться друзьями. 

У Жени была первая жена, которая не разрешала ему общаться с сыном, и мне очень не хотелось повторять этот опыт. Ребенку нужен папа. При этом я все время говорила Жене, что он свободен. Казалось бы, вот тут и скажи мне, что есть другая. Но он повторял:

— Я только с вами, вы — мои любимые девочки. 

Еще одно потрясение, которое ждало меня во время следствия — это Женина судимость. Сама я знала только, что он тоже в какой-то момент работал в органах. Он говорил мне, что судим никогда не был.  

Мне до сих пор трудно охарактеризовать Женю. Наверное, это был человек-хамелеон. Загулы у него случались часто, но домой он, как правило, возвращался трезвым. 

Мягкий, нежный, обходительный, ну прямо как кот: напакостил, а потом мурчит. 

В первый раз, когда муж поднял на меня руку, он рассек мне висок. Я позвонила его отцу, Юрию Анатольевичу. Тот сказал:

— Не выясняй с ним отношения, я сам проведу профилактическую беседу. Такого больше не повторится. 

Но все повторялось снова и снова. В полицию я никогда не жаловалась, стыдно. Я ведь там работала и всех знаю. Только что такая счастливая выходила замуж, родила — и нате вам: меня бьет муж.  

Но после того первого случая Женя вернулся с поджатым хвостом. Видимо, отец на него надавил. Отношения у них были враждебные, а я всегда старалась их помирить ради Вероники. Она не виновата и не должна видеть наших разногласий. 

Юрий Анатольевич

Когда я попала в ИВС, мне сказали: «Ты что, не в курсе, кто твой свекор?» Оказывается, до того, как уйти на пенсию, он работал в полиции начальником наркоконтроля, был очень могущественным человеком, чуть ли не серым кардиналом, и у него было много врагов. В конце 2013 года, когда я пришла на работу в полицию, ни Жени, ни его отца там уже не было.

Юрий Анатольевич был родом из глухой деревни, но, благодаря службе в МВД, ему удалось подняться и почувствовать свою власть. Поначалу у нас были нормальные отношения, хотя это был очень жесткий человек, который не терпел, чтобы с ним спорили. Слово поперек — и он превращался в деспота, это отмечали даже воспитательницы детского сада. 

Ангелина с Женей незадолго до рождения Вероники.

Женина мать умерла лет за пять до того, как мы познакомились, вроде бы от рака, хотя в ее смерти Женя тоже винил отца. Через несколько лет Юрий Анатольевич женился на женщине моего возраста, но она вскоре сбежала в Иркутск, развелась с ним дистанционно и прислала свидетельство о расторжении брака. То, что Юрию Анатольевичу швырнули в лицо развод, стало для него унижением. Что люди подумают? 

Свое раздражение он решил выместить на нас. Прибежал к нам домой и закатил скандал. Было 10 утра, мы только встали, даже одеться не успели. Он стал трезвонить в дверь, и я пошла ему открывать в майке и в шортах, на улице была жара. Потом на суде Юрий Анатольевич говорил, что я ему нарочно ж… показывала. Вот прямо так и выражался на судебном заседании. В то утро они с Женей сильно поругались, Юрий Анатольевич сказал: «Ты мне больше не сын». Я за мужа заступилась и говорю: 

— Почему вы себе позволяете врываться без предупреждения, кричать, пугать двухлетнюю внучку?  

После той истории Юрий Анатольевич перестал со мной разговаривать, а с Женей они окончательно стали врагами, иногда даже дрались. Позже, в суде, Юрий Анатольевич выглядел как убитый горем отец.

В ту ночь 

В тот последний день мы съездили с Женей и с Вероникой по магазинам, потом он машину помыл. Машина была моя, но он часто ее у меня одалживал. Муж сидел у себя в комнате, выпивал и говорил с кем-то по телефону. Я только-только уложила ребенка и погасила свет. 

Услышав, что он собирается выходить из дома, я выскочила за ним, чтобы забрать ключи от машины. Он же пьяный и может ее разбить, а мне потом ни Веронику в садик отвезти, ни риелтором подработать. Он хлопнул дверью, я стала с балкона ему кричать, чтобы он не брал машину и вернул мне банковскую карту (у него счета были заблокированы, и он пользовался моей). Женя уехал, я звоню раз, другой, третий — не отвечает. Перед уходом он порвал фотографию отца.  

Я заснула, а проснулась от того, что он стоит надо мной и дышит перегаром: «Ангелина, пойдем поговорим». Я поплелась за ним. Спать очень хочется, встаю я рано, вместе с Вероникой. Да и разговоры эти надоели до тошноты. Ты, говорю, взрослый мужик, а ведешь себя как ребенок. Оставь меня в покое и сам за себя отвечай. Мы с Вероникой скоро съедем.

И тут началось. Он шатается, глаза стеклянные, зрачки расширены, и возбуждение какое-то необычное — после алкоголя такого как будто и не бывает. 

Я очнулась и попыталась пройти в комнату, он пошел за мной с ножом. Тогда я заперла Веронику, чтобы она, не дай Бог, ничего не услышала, и увела Женю в ванную, в надежде его там закрыть. Толкнула его, он упал, его рука застряла в дверном проеме, нож выпал. Я подняла нож, а Женя в этот момент встал на ноги. Вероника заплакала. Когда слышишь плач своего ребенка, мозг отключается. Понимаешь, что надо бежать к ней. Я начинаю размахивать ножом из стороны в сторону — не для того, чтобы ударить, а чтобы он не приближался. Но он пер грудью на меня, пытался отнять нож, поранил правую руку. А потом подошел совсем близко и, видимо, нож попал ему в область сердца… 

Я даже не поняла, что произошло. Помню, что бросила нож и побежала к ребенку. Он зашел в комнату, держась за грудь, и говорит: «Вызови скорую». Глаза у него вдруг стали нормальные, не стеклянные. У меня все внутри затряслось. Потом просит: «Дай попить». Я ему принесла минералки, а у него язык весь синий. 

Скорая приехала, начала оказывать первую помощь, но спустить его вниз не успели, он умер у врачей на руках. Потом они зафиксировали, что к моменту их приезда он уже был мертвый. Им так проще потом по документам проводить. 

Затем медики вызвали СОГ (следственно-оперативную группу), начался осмотр места происшествия, а труп увезли в морг. Я позвонила Юрию Анатольевичу. Он приехал и сказал:

— Не бойся, Ангелина. Тебя не заберут. Увезут, допросят — и вернешься.

Разорванную фотографию он почему-то унес с собой. Хотел ли скрыть свой собственный конфликт с сыном? У Жени была, как потом выяснилось, только что зашитая рана на ноге. Скорее всего, в ту ночь он был у отца, у них случилась драка, а потом он обратился в травмпункт. Рукоприкладство в этой семье было не редкостью, хотя от следствия они это всячески скрывали. У Жени были конфликты и с его младшим братом, который однажды позвонил мне: «Ты прости, я твоему нос сильно разбил». Женя часто приходил то с перевязанной ногой, то с выбитыми пальцами. Я не задавала вопросов. Все равно разъезжаемся.

Битва за Веронику

Когда пришла полиция, Вероника не спала. Я понимала, что если сейчас начну рыдать, то напугаю ее еще больше. Дом и так полон посторонних: криминалисты, следователи, медики, опера. Я ее беру на руки, прижимаю к себе, чтобы успокоить. Юрий Анатольевич сказал:

— Собери Веронику, она поедет со мной.

Что мне было делать? У меня медицинское освидетельствование, допрос, в 8 утра меня отвозят в ИВС. Я даже маме не сообщила — не было ни сил, ни слов. Она узнала на следующий день и спросила, почему я не отдала Веронику ей. Но в состоянии шока сразу всего не сообразишь. В ту ночь мне еще казалось, что Юрий Анатольевич на моей стороне. 

Ангелина с Женей и Вероникой.

Через сутки с небольшим меня выпустили из ИВС под подписку о невыезде, я сразу перебралась к маме и попросила Юрия Анатольевича привезти мне Веронику. Он сказал: «Погоди, я занят». Я хотела забрать ее сама, но мне сказали, что не откроют дверь. Потом я узнала, что из Иркутска приехала его бывшая жена — та самая, которая по почте присылала развод. Вечером свекор приехал со своей бывшей женой, и именно она передала мне Веронику из рук в руки. На прощание мы обнялись, она пожелала мне сил и прибавила, что будет за меня молиться. Тогда я поняла, что меня ждет что-то очень плохое. 

А внучка стала бояться деда. Не знаю, что случилось за то время, что она была у него. Скорее всего, она не могла уснуть без моей груди, плакала, а он оставлял ее в комнате одну и гасил свет. Когда Юрий Анатольевич приехал к нам с мамой, Вероника говорила: «Уходи! Уходи!», жалась ко мне и даже попыталась закрыть перед ним дверь.

С этого момента все начало меняться. Я поняла, что бывший свекор мне враг. Он сказал: 

— На тебя повесят все его раны, ты сядешь на 15 лет. 

И действительно, все раны, в том числе на ноге, мне вменили в рамках 115-й статьи [умышленное причинение легкого вреда здоровью с применением оружия или предметов, использованных в качестве оружия], утяжелив мою 105-ю [умышленное убийство]. Получилось, что я своего мужа не только убила, но перед этим и покалечила. 

Свекор съездил к врачам на станцию скорой помощи, после чего одна из фельдшеров показала, что, дескать, у Жени был распорот живот. Всего со стороны Юрия Анатольевича было 20 человек, которые свидетельствовали против меня. В их числе была даже первая жена Жени, с которой мы не были знакомы и никогда не виделись. По всем этим показаниям меня и осудили. 

С детдомом ничего не вышло, и тогда он решил зайти с другой стороны. Как только меня закрыли, мама сразу же начала оформлять опеку. Отдать девочку бабушке, у которой она прописана и с которой вместе проживала, более чем логично. Но свекор стал давить на опекунский совет: на каком основании ребенка сразу отдали бабушке, если у него с ней по закону равные права? Если вопрос не решат, то он напишет жалобу и опеке назначат проверку. Позже он стал судиться с моей мамой за право встречаться с Вероникой и рассказывал, что мы с ней виноваты в том, что у ребенка больное сердце. На самом деле у Вероники был врожденный порок сердца, о чем я узнала вскоре после ее рождения. Только что мы благополучно сделали ей операцию.

Свекор даже не постеснялся выставить в исковом заявлении моральный ущерб за то, что он не видел внучку. И это при том, что, пока я работала, я отчисляла ему каждый месяц 8 тысяч — неплохая прибавка к пенсии. 

Пока я находилась в заключении, Юрий Анатольевич женился в третий раз на 45-летней женщине с двумя детьми. Теперь он мог предъявить суду полноценную семью, но тут меня выпустили, и судиться ему пришлось бы уже не с моей мамой, а со мной. Так у него ничего и не вышло. 

Как я сидела 

В СИЗО я встретила двух важных для себя людей: Надежду Владимировну и Юлю.

В камере я находилась одна, потому что сотрудник органов, даже бывший, может сидеть только с сотрудником органов, и на тот момент для меня сокамерницы не нашлось. Сейчас понимаю, что условия были хорошие, мне даже дали постельное белье. Но человеку, только что вырванному из дома, все кажется чудовищным. Я была подавлена и не могла есть. Однажды ко мне через окошечко в двери заглянула женщина. У нее были карие глаза, мягкий, но очень внимательный взгляд и приятный голос. Женщина сказала, что она тюремный психолог, и предложила заполнить какие-то тесты. Наверное, ей было важно посмотреть, что я за человек и в каком состоянии нахожусь. Потом она стала давать мне книги из тюремной библиотеки и приглашать к себе в кабинет. О чем только мы не разговаривали с Надеждой Владимировной — о жизни, о работе, об образовании. Постепенно она вывела меня из депрессии.

Юля содержалась в соседней камере (клетке, как мы их называли), и однажды мы перекинулись двумя словами. Она сказала: 

— Не бойся, здесь все не так страшно, как в кино показывают. 

Потом мы с ней несколько раз ездили на заседания — у нас была одна судья. Я обратила внимание, что Юля всегда ухожена и накрашена. 

— А что, — спрашиваю, — здесь краситься можно?

— Конечно, мы хоть и в тюрьме, но жизнь-то продолжается.

У Юли 162-я, 4-я [разбой с применением насилия], ей дали 13 лет. Перед Новым годом я отвозила передачу, ее колония недалеко от Иркутска.

А вот в моей колонии у меня отношения ни с кем не сложились. Это было исправительное учреждение в Хакасии для бывших сотрудников силовых структур. У нас в отряде были гособвинители, судьи, адвокаты, приставы, налоговики и работники ФСИН. Очень разношерстный состав, но все отмечены определенной профдеформацией. Люди не могут смириться с тем, что их высокая должность давно в прошлом и что начальник оперслужбы, мальчишка 26 лет, может отдавать им приказы. Или что какая-то «дознавалка» вроде меня на равных делит с ними нары. 

Меня цепляли, но я старалась не обращать внимания или отшучиваться. Все равно мы вместе 24/7, мне не нужны лишние неприятности, я должна беречь себя ради семьи. А у других девчонок часто и близких-то никого, им даже посылки не приходят. Делиться продуктами запрещено правилами внутреннего распорядка. Того, кто их нарушает, могут за административную провинность заткнуть на полгода в отряд с более жесткой дисциплиной. И вот сидит Света, которой из дома присылают авокадо, и Оля, у которой даже чайного пакетика нет. Какие у них могут быть отношения? 

В колонии я по-прежнему старалась не опускаться и ухаживала за собой, да и другие девчонки тоже. Мы красили друг другу волосы, у нас были щипцы для завивки, а когда мы варили кофе, то гущу не выбрасывали, а делали из нее маски для лица. Все это приветствовалось. Начальник колонии любил повторять:

— Девчонки, не забывайте, что вы — женщины.

Самая тяжелая работа у нас была — черная кочегарка, где вручную возишь уголь и загружаешь его в котлы, но мне ее не назначали по состоянию здоровья. Я работала в основном в столовой и на других объектах. 

Благоустройством в колонии занимаются сами заключенные, других рабочих рук нет. Из развлечений только телевизор — Муз-ТВ, «Домашний» «Культура» и новости на Первом канале. Один раз мы выпросили себе фильм, и нам в новогодние каникулы нон-стоп крутили «Один дома», мы его уже видеть не могли.

От СИЗО колония отличается в лучшую сторону тем, что ты не торчишь в четырех стенах, а все же находишься на вольном воздухе. Вокруг сопки, Енисей, а когда смотришь на вечернее небо, кажется, что звезды совсем близко. Очень красиво, только заборы мешают. И ветра там такие, что душу выдувают.  

А радость одна — звонки домой: два видеозвонка в месяц и три аудиозвонка в неделю.

Как вернулась 

13 сентября 2023 года прошла апелляция, и, несмотря на очень веские доводы, приговор оставили без изменений. 27 февраля, когда я уже находилась в колонии, состоялась первая кассация. Я надеялась на непредвзятое отношение, поскольку кассация — это коллегиальное, а не единоличное решение. К тому же на этом этапе к моему делу подключился «Консорциум женских неправительственных объединений», дело получило огласку, мне стали сочувствовать незнакомые люди. Но приговор вновь остался в силе. Я решила больше ни на что не надеяться и принять то, что случилось. 

Перед повторной кассацией твердо сказала себе: «Будет отказ». Обычно он занимает месяца два. Но, когда пошел третий месяц, я позвонила брату и попросила его проверить в интернете статус заявления. Он говорит: «Дело запрошено в Москву». И тут в душе все же пробился росточек надежды. 

Судебное заседание назначено на 12 сентября 2024 года. У меня вихрь мыслей: радоваться или огорчаться? Вдруг пересмотрят в сторону увеличения? Я еще не знала, что Верховный суд согласился с доводами защиты и удовлетворил кассационную жалобу на приговор. Дело направлялось в апелляционную инстанцию, где его должны были рассмотреть снова, но уже учитывая доводы, связанные с необходимой обороной.

Наконец приходит постановление, а там черным по белому: «Отсутствует состав 105-й статьи». Меня аж в жар бросило. Я сложила эту бумагу, убрала в свой шкаф и ни словом ни с кем о ней не обмолвилась. Только адвокату позвонила: 

— Оксана Валерьевна, что это?!

А она тоже поверить не может: 

— Так, погоди, давай дождемся заседания.

12 сентября было заседание по ВКС [видеоконференцсвязь], которое заняло всего несколько минут. Генеральный прокурор зачитала постановление полностью и в заключение произнесла: «Прошу отменить приговор, вернуть рассмотрение дела в апелляционную комиссию и этапировать заключенную в СИЗО по месту прописки». Связь отключилась. Вряд ли со мной будут возиться и этапировать обратно лишь для того, чтобы внести в приговор незначительные изменения. Неужто освобождают? С того дня я в колонии была уже, что называется, на чемоданах. Ждали бумаги с синей печатью, наконец она пришла. 

Добравшись до СИЗО в Ангарске (ближайшее к Усолью-Сибирскому, где я живу), написала маме: «Я дома». А Игорь, мой брат, уже готовил мне передачу с чем-то вкусненьким, что невозможно было отправить в колонию. 

Мне даже приятно было вернуться в знакомое СИЗО. С 2022 года меня многие помнили, история-то была громкая. Мой свекор Юрий Анатольевич, который, по-видимому, приложил все усилия к тому, чтобы мне дали немалый срок, еще на воле объяснял всем и каждому, что я асоциальная алкоголичка и сумасшедшая. Эта черная репутация пришла за мной и в СИЗО, но многие ей не верили. Я не пыталась никому ничего объяснять, но даже ребята-конвоиры говорили: «Да ладно, вроде нормальная девчонка». Теперь все эти люди были рады, что не ошиблись.

Заседание откладывалось 4 раза, но 5 декабря в 10 утра оно состоялось. Судья зачитала постановление: «Немедленно освободить из-под стражи» и спросила:

— Ангелина Сергеевна, вы хорошо услышали приговор?

Как же мне понравилось это слово — «немедленно»! Неужели через 2 часа я выйду из этого помещения? 

Вбегаю в СИЗО — ну все, говорю, освободили, еду домой. Быстро собираю вещи, сумка полупустая, потому что те же шампуни, например, я отправила в колонию — кому-то пригодится. Сижу готовая. Заглядывает сотрудница, говорит, что брат уже ждет. Меня выводят в холл, все поздравляют, атмосфера как будто праздничная. А я вдруг размякла, словно из меня стержень выдернули, и такая усталость накатила, как будто все тяготы мира упали на мои плечи. За эти два часа я постарела на 10 лет.

Ангелина сразу после освобождения (слева) и через две недели после.

Дома мама так и ахнула: «Ты же вся черная!» Я и сама себя в зеркале не узнала. С тех пор, как мой муж Женя ударил меня об ванную, у меня в голове стала скапливаться жидкость, и в моменты стресса на лице появляется отек. Даже положительные эмоции плохо сказываются на организме. Недавно я закончила целый курс капельниц, и отеки стали понемногу проходить.

Моя мама даже как следует не подготовилась к моему возвращению. Она очень боялась, что оно снова сорвется. 

— Уж сколько раз я тебя ждала после этих судов. Квартиру намою, нажарю-напеку всего, а тебя нет. Решила, пока порог не переступишь, не поверю, что ты дома. 

Игорь сразу побежал в сад за дочкой. Говорит ей: «Мама дома!» — а она и понять не может: «Как это — дома?» У меня есть видео, где Вероника подбирает на улице палку, размахивает ею и колдует: «Мама, приди! Мама, появись!» А потом садится на лавочку и говорит: «Кажется, не сработало». Наверное, она в какой-то момент устала меня ждать. 

Мне было страшно выходить к ним навстречу. Как Вероника на меня отреагирует? Беру ее на руки, целую и говорю: 

— Доченька, пойдем домой!

— А ты больше не уедешь? — и смотрит на меня. 

— Нет, я больше никуда не уеду. Буду только с тобой.

Двое суток она не верила. Подходила и заглядывала мне в лицо, практически без эмоций. Мы спали вместе, но осознать, что я рядом, она никак не могла. А когда до нее наконец дошло, она стала возвращаться вспять, на полтора года назад, и вспоминать все наши былые привычки. Говорила: «Делай так! А теперь вот так!»

Я ведь не видела ее год и семь месяцев, пропустила два ее дня рождения. Оглянуться не успела, а ей уже пять.

В детском саду Вероника гордо говорила: 

— А за мной моя мама пришла! 

Однажды во второй половине дня я поехала в пенсионный фонд, и ее забирала бабушка. Как же она испугалась, моя бедная девочка. Они гуляли во дворе возле дома и ждали меня. Когда я подошла, Вероника бросилась ко мне с криком: «Мама!» У меня сердце болит от этого ее страха, а с другой стороны, я счастлива, что она меня так любит. Вероника — смысл моей жизни. Я родила ее в 34 года. Рожала для себя, а не для того, чтобы мужчину удержать. 

Что дальше 

После полиции я была администратором в Доме культуры «Мир», где организовывала праздничные мероприятия и кружки для детей. Эта работа казалась мне раем, но потом я ушла в декретный отпуск и уволилась. 

Находясь под следствием, я работала на АЗС рядом с домом. Мои родные буквально силой заставили меня выйти, чтобы хоть как-то отвлечь от кошмара, который происходил в моей жизни. Я начинала оператором-кассиром, а потом, когда снова оказалась в состоянии что-либо соображать, меня повысили до администратора зала. Иногда приходилось работать сверхурочно, но зато в месяц выходило 70 тысяч, что для нашего региона совсем неплохо. Меня готовы были взять и на более высокую ставку после того, как закончится следствие. Никто не ожидал, что мне дадут реальный срок. Теперь меня ждут обратно после Нового года.

После смерти Жени все краски мира для меня как будто померкли, жить не хотелось — главным образом из-за угрызений совести. Как ни странно, следствие и суды даже в чем-то приносили облегчение. На воле, среди обычных людей, я бы чувствовала себя совершенно чужой, и вина просто съела бы меня изнутри. А в тюрьме все так же, как я, прошли через ужасный опыт. За прошедший год я сильно закалилась, мне стало неважно, что обо мне думают. В колонии перестаешь переживать о том, хорошо ли к тебе относятся. Мне надо жить ради дочки, какой смысл себя доводить? Я взяла себя в руки, у меня появилась какая-то тяга к жизни. 

Я ни от кого не скрываю, что была в заключении. Такой вот поворот судьбы. Гордиться тут нечем, но и стыдиться не за что. Это тоже опыт. Возможно, он научит меня лучше разбираться в людях. 

Я ездила на исповедь и встретила батюшку, к которому сразу потянулась душой. Он сказал, что даже если это была самозащита, все равно это большой грех, который надо отмаливать всю жизнь. Веронику я крестила. Когда она повзрослеет, я обязательно расскажу ей правду, причем первая заведу разговор. Про Женю плохо говорить не буду. Во-первых, это ее папа, и его больше нет. Во-вторых, я не хочу, чтобы ее разрушали недобрые чувства, как ее отца и деда.

Если Юрий Анатольевич даже сейчас, после всего случившегося, поговорит со мной по-человечески, я его приму. Мне даже кажется, что когда-нибудь он придет ко мне — жизнь непредсказуема, и мы порой доставляем боль в первую очередь именно тем, кто может нам потом протянуть руку помощи. 

Недавно я звала свекра заехать, чтобы повидать внучку, но он так и не появился. 

Фото: из личного архива Ангелины Антоновой