Как родилась мечта
Ничто не предвещало. Ни моя работа и образование, ни круг общения, ни тем более детский сад, — там ни слова не было сказано о балете. Но ребенок захотел.
Тогда ей было всего три года, и мы случайно посмотрели французский мультфильм «Балерина». И мечта родилась.
— Мама, пойдем в балетную школу, я хочу стать балериной. Танцевать, мама. Когда будет просмотр? В августе? А скоро август? Нарисуй мне в календаре звездочку на том дне, когда начнутся занятия…
Я пробовала разные отвлекающие маневры. Брала ее на свои занятия, а мой любимый хастл и не менее любимый контемпорари очень мало похожи на балет. Показывала разные выступления с фестивалей ирландских танцев. Заманивала в спортивную и художественную гимнастику, объясняла, что ей слишком мало лет. Купила тренировочную юбочку в настоящем балетном магазине — мол, пускай дома в ней ходит, вот и балет. Читала сказки Илзе Лиепы про сложную театральную жизнь.
Потом пришлось уступить и взять ее в Мариинский театр на «Щелкунчика». Конечно же, эффект был неописуемый. Мечты ребенка умножились, и утром дочь первым делом спрашивала, когда мы идем на просмотр в балетную школу, в садике всем показывала, как она садится на поперечный шпагат (это не я, так и было, она родилась такая), а вечером выясняла, не завтра ли уже сентябрь, в котором уже точно можно будет начать заниматься балетом.
Ощущение прыжка и мифы о балете
Я знала только общеизвестные стереотипы. Что педагоги в балете злы и безжалостны, что конфеты и булки там не разрешают никакие никогда, что маму девочки-балеринки будут осматривать со всех сторон на предмет наследственности, что в классическом танце некогда спать, дышать и жить, а только надо сидеть на шпагате и питаться огурцами строго до пяти вечера, потому что в семь спектакль. Отдать в этот мир свою единственную дочь собственными руками было невозможно.
Поэтому за советом я отправилась к своей знакомой — преподавателю старинных танцев. Полонезы, мазурки, красота и счастье. Может быть, она знает, как отговорить ребенка от страшного слова «балет», думала я.
— Ты знаешь какую-нибудь бывшую балерину? — спросила я осторожно.
— Бывших балерин не бывает, — строго ответила моя знакомая и расправила плечи. — Я балерина. Семнадцать лет я провела у станка и в партере. Семнадцать! Старинные танцы — это да, но моя собственная внутренняя школа — балет.
Эта новая информация так огорошила меня, что я на всякий случай включила диктофон и испуганно замолчала.
— Да, ходят какие-то странные слухи насчет балета. Что-нибудь вроде того, что педагог не разрешает тебе учиться в школе, потому что это отнимает время танцев? Ничего подобного. Конечно, в какой-то момент ты слышишь требование отнестись к занятиям со всей серьезностью. Но вообще-то к любому обучению, где ты намерен достичь успехов и определенных результатов, полагается отнестись со всей серьезностью и поступиться некоторыми развлечениями.
Что английский язык, что химия, что балет, — либо ты упорно тренируешься, либо ничего в итоге не будет. Разве не так?
— Так, — согласилась я, вспоминая учебу в музыкальной школе и — неожиданно — кафедру физической культуры на филфаке университета. Даже там с нас требовали серьезного подхода.
— Насчет еды тоже глупости. Само собой, преподаватели советуют тебе есть не хлеб и сахар, а творог и овощи. Но я думаю, любой диетолог или гастроэнтеролог то же самое скажет! По поводу веса или фигуры я за семнадцать лет, пожалуй, один раз слышала замечание. Что-то вроде: «Да, милая моя, стройнее ты стала, но еще есть над чем работать». Но это было уже после 10 лет в балете, не меньше. Я была в том возрасте, когда постоянный вес уже сам собой не держится, и чтобы быть худенькой, приходится следить за питанием довольно строго.
— Конкуренция? Уж в ней дурного тем более не вижу. Никаких подстав, обид и мщений у нас в коллективе не было. Это, пожалуй, зависит от педагога, но скажи мне, какой руководитель станет намеренно разводить бои и интриги? А так, конечно же, всегда выделяются несколько лучших, и бывает обидно, если тебя не ставят в спектакль, но это всегда объективно. Конкурс на места никто не отменял. И ты сам видишь, как ты станцевал и как другие, и никто никого не задвигает. Соревнуешься не с другими балеринами. Соревнуешься с самой собой.
— О, здоровье! Это главная легенда, да? Все эти странные фотографии ног балерин в пуантах и рядом — в пластырях и бинтах, закрывающих страшные мозоли. Могу прямо сейчас показать свою ногу, ничего подобного нет. Суставы, конечно, нагрузку несут очень сильную, но тут как раз многое зависит от веса, и я до сих пор радуюсь, что приучена быть стройной, что семнадцать лет меня окружали худенькие девушки с тонкой талией. Спина у меня стала сдавать как раз после того, как я перестала танцевать и ушла работать в банке, да, честно признаюсь, был период дискомфорта. Поднять что-то с пола могла только в приседе. Согнуться пополам не выходило. Поясница объявила тогда забастовку. Но это резко наступившая гиподинамия так действует на привыкшие трудиться мышцы, а не балет! Сейчас я преподаю танцы, и ничего у меня больше не болит, потому что я не сижу 8 часов у компьютера.
— А детство — так и запиши — детство мое балет сделал радостным. Отдали меня туда родители с посылом, чтобы девочка занималась чем-то прекрасным и воспитывающим характер. Характером своим я довольна очень, терпения и упорства у меня в достатке, и идеи бросить все, если с первого (а также третьего и пятнадцатого) раза что-то не получилось, у меня нет. Согласись, если ты добровольно чем-то занимался семнадцать лет, — это не может быть дурным, вредным и рабским. Я бы бросила в подростковом возрасте этот балет, не позже, если бы меня что-то угнетало.
Но было иначе: я еще упорней стала тренироваться. Потому что мне начало сниться ощущение прыжка, — знаешь же, как выглядит прыжок? Так вот, это почти полет. Да, люди могут полететь, хотя бы на секундочку. Ты засыпаешь после репетиции и во сне взлетаешь, и видишь другой горизонт. Другой город, другое небо, другие планеты. Нет, я никогда не буду бывшей балериной. Бывших балерин нет, просто нет. Не обязательно вырастать в приму Мариинского театра и жить в интернате школы Большого театра. Заниматься балетом можно ради полета. Ради осанки. Ради красоты. Ради легкости. И все это остается с тобой, понимаешь. Проходит столько лет — а ты все взлетаешь во сне.
Послушав все это, я собрала всю силу воли и отвела дочь на просмотр в детскую балетную школу, все еще надеясь, что она испугается и убежит.
Ребенок может передумать в любой момент
Она в самом деле испугалась, потому что была там самой маленькой, но никуда не убежала. Показала все свои шпагаты и первые позиции, усердно складывалась пополам и всем улыбалась. И ее приняли в младшую группу.
Мне не нравилось водить Веронику в балетную школу трижды в неделю, особенно по субботам к 9:00. Особенно с ноября по апрель. Это странно, когда в темноте в твой единственный выходной по тебе начинают прыгать с криками: «Мама, пойдем танцевать! Сегодня балет! Я буду лебедем, шмелем, цветочком и вишенкой из “Чиполлино”».
Но дочь танцевала, училась тянуть носочки, терпеливо (а иногда с писком) сидела на растяжке, дружила с кем-то, а с кем-то не дружила, выступала на концертах и очень любила свои балетные уроки.
В те три года, что мой вдохновенный ребенок ходил в эту балетную школу, я выработала стратегию отношения к детским увлечениям и кружкам.
Мне могут не быть интересны занятия ребенка. Точно так же, как мне не интересны имена лошадок из «Маленьких пони», сказки народов Дагестана или сложные взаимоотношения девочек в дочкиной группе детского сада. Это не страшно. Главное, чтобы присутствовал ее собственный интерес к тому, что она делает.
Важно не запихивать маленького человека на кружок, который тебе самому в детстве был недоступен, чтобы воплотить мечты в следующем поколении. Не «мы хотим танцевать», а «она хочет танцевать».
Можно не переживать по поводу социальных контактов. Если отношения с другими родителями на кружке не складываются из-за разницы взглядов на многодетность, отношения к политике, диетам или раннему развитию — это опять-таки не страшно. Важно, чтобы у ребенка сложились хорошие отношения с другими детьми, а педагог выстроил грамотную иерархию отношений. И конечно, никакого буллинга. Место, где буллинг является нормой и поощряется педагогом, стоит покинуть безо всякого сожаления, каких бы результатов ни достигали там ученики.
Ребенок может передумать. Причем на пороге предпрофессиональной деятельности, да. Моя дочь, например, после трех лет занятий в балетной школе прошла отбор в первый класс Академии танцев Бориса Эйфмана, целый вечер бурно рассказывала, как там красиво внутри и какой бассейн для учеников, а потом сказала:
— Мама, а знаешь, я не хочу уже в балетную академию. Каждый день танцевать — это скучно. Это я устану, наверно. Лучше в балетной школе останусь. А может, не останусь.
Я сделала глубокий выдох, напомнила себе свое золотое правило: «Ребенок должен быть жив и здоров, остальное по остаточному принципу». Налила себе еще чашечку чая, потому что это всегда помогает. И ответила:
— Я рада.
— А ты не хочешь, чтобы я была балериной? — подозрительно спросила Вероника.
Тут я, конечно, почувствовала подвох. Потому что я запрещаю себе чего-то хотеть от ребенка, это слишком энергозатратно. Так что пришлось сказать:
— Я хочу только, чтобы тебе было интересно и ты была счастливая. А для счастья необязательно быть балериной.
— Пожалуй, я тогда начну на виолончели играть! — радостно сообщила моя дочь, заставив меня поперхнуться чаем.
Но об этом неожиданном повороте сюжета я вам в следующий раз расскажу.