Татьяна Цветкова
Когда наши близкие заболевают смертельной болезнью, например, раком, жизнь останавливается. Это еще не смерть, но уже и не жизнь. Это чистилище, в котором сгорает все, что до сих пор отвлекало от самого ценного — нам есть кого любить.
Кажется, что тут ничем не поможешь. Разве что уповать на мастерство врачей, молиться, собирать деньги на операцию. Но больной и его близкие испытывают страх смерти, проживая его по сотню раз на дню, по тысяче раз за ночь, и им нужна помощь в этом проживании. К счастью, в интернете появляется все больше материалов для онкобольных и их близких, все больше людей знают, что нужно быть рядом, выслушивать, поддерживать.
Когда заболела моя мама, мне еще не исполнилось шестнадцати, тогда не было интернета, мне никто не помогал переживать этот ужас смерти, я осталась с ним наедине. Это слишком тяжелая задача для подростка, и я к 35 годам до сих пор с ней не справилась.
Каша
Я попросила маму сварить мне манку. Мне было уже пятнадцать, но почему-то иногда ужасно хотелось манной каши на молоке (без комочков) с расплывающимся желтым озерцом сливочного масла.
Мама сварила и говорит:
— Я была у онколога, у меня опухоль на груди, он сказал: «Она мне не нравится», — у нее задрожал голос, и на глаза навернулись слезы, она взяла кастрюлю и стала мыть.
Нас было трое на кухне, мама, папа и я. Брат — старше меня на пять лет — где-то гулял.
Я не смогла съесть ни капли. Где-то раньше слышала, что у людей пропадает аппетит, но не предполагала, что это может случиться так резко, что ты не в состоянии съесть ни ложки, даже донести ее до рта. Папа посмотрел в пол и сказал:
— Обойдется.
Мне стало еще страшнее.
Жизнь остановилась, нет, она продолжалась, сердце билось, в кране журчала вода, мама стояла в метре от меня, но все погрузилось в смерть, которая теперь полностью заполняла пространство и снаружи, и внутри.
Каждую секунду сердцебиение стучало: «Она умрет, она умрет, мама умрет».
А вот брат через несколько дней после этого известия негодовал, что его день рождения в самом начале лета не удастся отпраздновать.
— Ты понимаешь, что мне могут отрезать грудь? — закричала мама.
Нет, он не понимал. Часто бывает, что какое-то качество достается одному из братьев и сестер в двукратном размере, а у второго оно напрочь отсутствует. Меня отнесло на самую глубину горя и страха, а он переживал по другим поводам.
Это теперь я знаю, что отношусь к высокочувствительному типу людей. Это теперь у меня на стене висит круг чувств, год за годом на психотерапии я принимаю свои особенности и прорабатываю свои травмы.
А тогда я закрывалась в комнате и рыдала, сидя на полу на коленях. Ночью я плакала, лежа в кровати, и слезы наполняли ушные раковины.
На земле никто не поможет
Тогда же я начала молиться. Я ничего не знала об онкологических болезнях, кроме того, что от них умирают, а перед этим лысеют. Не надеялась на помощь врачей, хотя маму довольно быстро положили в больницу и готовились оперировать. Мне не у кого было просить помощи на земле, и я решила просить ее на небе.
Оказалось, что Бог существует, не было сверхъестественного явления, чуда, откровения, но не осталось и сомнений в Его реальности.
При этом Иисуса Христа я знала только по имени и по иконописному выражению лица. Церковь у меня ассоциировалась с чем-то максимально некомфортным, немного угрожающим. Но оказалось, все имеет опосредованное отношение к Богу, с которым можно общаться непосредственно.
Когда маму оперировали, я сидела в больничном коридоре и… страдала. Изо всех сил я испытывала боль, потому что к этому моменту почему-то пришла к мысли, что могу этим маме помочь. Мне казалось, стоит мне на мгновение отвлечься, спуститься со своего креста, как мамы не станет. «Языческое мышление», — сказали бы христиане.
Язычники с богами, в которых верили, пытались заключить сделку: я тебе — жертву, ты мне — гарантию безопасности. Интересно, что бы сказали психологи. Но тогда мне никто ничего не говорил, не объяснял, не проговаривал. Папа и родственники тоже страдали молча. Просто по-другому мы не умели.
Фото: pexels.com
Помощь пришла, откуда не ждешь. Тогда в палатах размещали по 8–10 человек. Ничего не могло быть лучше, чем это сообщество женщин, объединенных одними стенами и одним испытанием.
Когда маму привезли в послеоперационную палату, медсестра велела разговаривать с ней, чтобы она отходила от наркоза. Мне было так страшно смотреть на родного человека, который еле-еле размыкает бледные губы, что я была не в состоянии разомкнуть свои, у меня градом катились слезы. К счастью, мамины соседки пришли поддержать своего товарища, это была их святая обязанность. Они надеялись, что и к ним придут. Как я восхищалась их легкой и непринужденной беседой с моей мамой, которая чуть слышно им что-то отвечала. Как я была благодарна, когда кто-то из них меня одернул:
— Что ты ее оплакиваешь? Операцию сделали, все будет хорошо.
Благодаря боли я стала другой
Потом пришел папа, я передала ему слова врача о том, что пришлось удалить грудь. Почему-то он надеялся, что удастся вырезать только опухоль, и воспринял это очень болезненно, зарыдал. Парадоксальным образом у нас в голове помещаются страх смерти близкого человека и желание сделать так, чтобы все осталось по-прежнему, как было — и его тело, и его жизнь.
Маме не назначили химиотерапию, но решили удалить яичники. В 44 года она должна была пережить климакс. А мы как бы радовались, что ей не придется лысеть и со стороны ничего не будет заметно. Это один из главных законов жизни в провинциальных городах… и смерти тоже.
Я приезжала к маме в больницу каждый день. Ехала на одном троллейбусе, потом на другом, полтора часа в одну сторону. Мне больше нечего было делать — лето, каникулы. Да я ничего и не могла.
Помню, в общественном транспорте я стала уступать место пожилым. Я и раньше уступала, но только чтобы лишить старшее поколение возможности побрюзжать, а тут во мне зашевелилось что-то новое. Я поняла, для чего на самом деле уступают место бабушкам — им тяжело стоять, а я могу помочь, и мне приятно это делать.
Я поняла, зачем убирать дом, помогать родителям на даче, уступать брату в ссорах. Благодаря боли я поняла, что можно быть по отношению к другим людям хорошей.
Наверное, психотерапевты и этому найдут научное объяснение, но я рада такому неожиданному плоду моих переживаний. Тем более, что тут мне не приходило в голову, что я добром заслуживаю мамино спасение.
Сделка
Но меня продолжали накрывать разрушительные эмоции. Мне казалось, что лучше бы у меня вообще никогда не было мамы, чем переживать этот ужас. Лучше быть ребенком из детского дома… Да что угодно, только бы не любить этого человека так сильно, что расстаться с ним становится невозможным.
Решила, что если мама умрет, я что-нибудь с собой сделаю. «Не буду жить без нее», — повторяла я каждый раз, когда не могла терпеть боль.
Еще я все-таки умудрилась заключить одну сделку с высшими силами, правда, у меня есть серьезное подозрение, что это были силы другого ранга (дьявол в моей религиозной картине мира тоже существует). Как-то направляясь к маме в больницу, я приняла решение взамен ее жизни отдать самое дорогое, что у меня есть. А что есть у 16-летней девушки? Мечты о принце, конечно.
Я к тому моменту ни разу не встречалась с молодым человеком, но страстно о нем мечтала. В итоге я пообещала, что если мама выживет, я никогда не выйду замуж.
Потом это решение повлияло на ход моих отношений с мужчинами до 28 лет, точнее, на их почти полное отсутствие. Хотя стоит отметить, что это была не единственная причина, и даже не главная (я хотела посвятить себя монашеству, но сейчас не об этом).
Мы отпраздновали мое 16-летие в сквере на территории больницы, постелили на траве плед, принесли с папой из дома какое-то угощение. Мама была в своем халатике, через который проступала только одна грудь. Протез ей выдадут чуть позже, а бывалые соседки по палате уже порекомендовали сшить мешочек и заполнить его семенами льна, они не такие тяжелые. Но и до этого руки не дошли.
Не могу назвать это моим лучшим днем рождения, не могу назвать и худшим. Он особенный.
В 16 лет ты вдруг понимаешь, что эти люди, к которым ты привык, от которых ты что-то постоянно требуешь, которыми вечно недоволен, могут и не быть с тобой. По самым разным причинам. В какой-то мере в 16 лет родилось мое если не сознание, то сознательность, как бы банально это ни звучало.
Каждый год жизни — подарок
Когда маму выписали из больницы, нас накрыло счастьем. После тяжелого напряжения всегда случается или упадок, или выплеск энергии. У моего юного организма произошло второе.
Наступил сентябрь, я пошла в 11-й класс и каждый день, возвращаясь из школы, смотрела на наш балкон.
И когда видела родное лицо, то испытывала такое же чувство влюбленности, как и рыцарь, созерцая свою даму сердца в окне какого-нибудь замка.
Я перестала есть мясо, потому что прочитала в какой-то книге, что оно вредит здоровью. Маму не заставляла от него отказываться, но всячески способствовала ее здоровому питанию. Я не подпускала ее к плите. Зимой мы купили лыжи и катались в пролеске недалеко от дома. Мы стали ходить в театр, несмотря на провинциальность, он был довольно сносный. Пытались посещать выставки, но они оказались совсем убогие.
Все изменилось в один момент, когда у мамы через год случился рецидив и ее снова положили в больницу. Я снова переживала страх и ужас. Но обошлось, как сказал папа.
Хотя это слово тут совсем не подходит. «Обошлось» — это будто само, по касательной, по периметру, шел-шел ураган и прошел мимо. Нет, мы побывали в самом центре этого смерча, мы его пережили, преодолели и вышли из него уже другими людьми.
С тех пор прошло больше десяти лет. Я не устаю периодически задумываться, что каждый год жизни — это подарок.
Я не знаю, что бы я написала, если бы все закончилось по-другому. Написала бы я что-нибудь и было бы кому писать.
Долгое время мне казалось, что это я со всем справилась. И даже мысли не приходило, что мне тоже нужна была помощь.
Зато сейчас я думаю обо всех тех подростках, которые остаются один на один со смертью близкого, даже если она еще не произошла. Какая бы крепкая у меня ни была вера (а она осталась), я убеждена, что не только Господь Бог должен поддерживать человека в беде, тем более подростка, да и взрослого тоже.
Иначе, если он вывезет это, то через десять, пятнадцать, двадцать лет будет продолжать писать такие тексты. Нудные и большие. Хотелось закончить на шутливой ноте, надеюсь, хоть это у меня получилось.