«Однажды я спросил сына, – сказал мне Андрей, – “Тебе не страшно? Как ты можешь быть так спокоен?”, и он ответил: “Папа, мне не страшно. Просто ты любишь меня больше, чем Бога. Если бы ты знал, к Кому и куда я иду, тебе не было бы за меня страшно”».
Тогда я подумала: «Теперь Леша может гордиться своими родителями». Мы договорились обязательно встретиться снова, чтобы Лена и Андрей рассказали мне подробнее про своего удивительного сына и его борьбу со смертью. И вот я сижу на кухне в квартире Разуевых. На стене висят часы с фотографиями Леши, а в розетку включен его мобильник – он уже не работает без зарядки, но как отключить Лешин телефон? Невозможно. Мы говорили очень долго в тот вечер, но мне кажется, к концу я поняла, почему родители, потерявшие единственного ребенка, могут оставаться такими радостными: в этой семье победила не смерть, победила жизнь. И вера.
Лена и Андрей
Начало
Когда Леша заболел, ему было 13 лет. Коварная альвеолярная саркома – редкая форма злокачественной опухоли, чаще всего поражающая именно детей и подростков, проявляла себя медленно, долго пряталась, долго не подавала признаков жизни, а когда «вылезла», заняла уже всю левую сторону Лешиного лица, забила гайморову пазуху, проросла в височную кость и орбиту глаза. В общем-то, с глаза все и началось. Андрей с Лешей поехали на рыбалку, и отец заметил у сына покраснение под левым глазом.
– Мы поехали в Морозовскую больницу, затем в Федоровскую, – рассказывает Лена, – Везде слышали один ответ: «весна, дубы цветут – аллергическая реакция». Нам назначали капли, весь стол был уставлен этими каплями, но отек не спадал, глаз заплывал все сильнее и сильнее. Наконец, врач сказал сделать КТ орбит глаз. Мы с Лешей пришли, меня посадили в аппаратную, и врач говорит мне: «Да, нехорошие дела у парня… Плохи дела у бойца». Я спрашиваю: «Что такое?» «У мальчика опухоль».
– С этого дня наш мир стал черно-белым, – говорит Андрей, – где-то неделю мы плакали постоянно – вместо сна, еды. Я засыпал со слезами и уже во сне начинал плакать снова.
Леша испугался, конечно, но скорее за нас, он потом мне говорил: «Пап, я тебя таким никогда не видел». «А что ты тогда подумал?» «Я подумал, что, может, у меня СПИД» – назвал самое страшное, что знал. Потому что мы жутко испугались. Это был страх, животный страх. И еще первой реакцией было срочно как-то начать баловать Лешу, как будто он уже умирает: сегодня, завтра. Мы без конца спрашивали: «Что ты хочешь? Куда пойдем: в зоопарк, в кино?» Он был в шоке: «Да никуда я не хочу, успокойтесь, не плачьте». В общем, очнулись и собрались мы только через неделю, поняли, что так нельзя дальше – все время рыдать.
За три дня к Матроне, в Новоспасский и к старцу Илию
То, открывшее правду, КТ Леше сделали в пятницу, а впереди были длинные выходные, вместе с 12 июня – три дня. Что делать три дня, когда думаешь, что твой сын умирает или вот-вот умрет без лечения?
– Мы никогда не были неверующими, но и воцерковленными тогда нас нельзя было назвать. Иногда я заходила поставить свечку, помолиться, и все, – говорит Лена.
– Да, мы были такие «мимоходящие», – подхватывает Андрей, – но тут в панике, конечно, бросились в Церковь. И в тот момент с нашей стороны это больше было похоже на магизм, чем на веру. Мы поехали к блаженной Матроне, встали в огромную очередь, начали читать акафист, совершенно не понимая, что мы читаем, едва разбирая незнакомые слова. Мы были готовы сделать что угодно, чтобы тот ужас, который с нами случился, рассеялся. Примерно в том же состоянии через несколько дней мы приехали в Переделкино: где тут принимает старец Илий. Как нет его? Где его кабинет, какие часы приема? Мы отнеслись к церкви так же, как к больнице – приходишь и получаешь гарантированную помощь. Но Господь и намерение целует, позже мы поняли, что Он уже нес нас на Своих руках – с нами начали происходить совершенно чудесные события.
В очереди к мощам блаженной Матроны к семье подошла девочка «ангельского вида», как говорит Елена.
– Она будто выбрала нас из всей очереди: «Вам надо съездить в Новоспасский монастырь, там есть икона «Всецарица». Мы пожали плечами: ну ладно.
Новоспасский мужской монастырь. Фото: Viktor Nogovitsin / fotokto.ru
Приехали в Новоспасский, зашли в храм, службы уже не было. Икону Всецарицы выбрали по признакам: самая большая, перед ней на подсвечнике больше всего свечей. Постояли, помолились своими словами и пошли к выходу. И вдруг Лена заметила за свечным ящиком объявление: «В случае необходимости вы можете обратиться к дежурному священнику» и телефон. Она набрала номер, услышала «алло» и плача рассказала про Лешу, про опухоль, про их отчаяние: «Мы не знаем, что делать, мы не знаем, как нам жить дальше». На том конце провода батюшка ответил: «Выходите на улицу, сейчас я подойду».
– Когда мы вышли из храма, нам навстречу вышел отец Паисий (Юрков) – благочинный Новоспасского монастыря (ныне епископ Щигровский и Мантуровский), – вспоминает Андрей. Именно он в тот день был тем самым дежурным священником. И именно он станет для семьи Разуевых духовным отцом на долгие три года борьбы с раком.
– Отец Паисий очень хорошо поговорил и с нами, и с Лешей. А главное, он сказал одну фразу, которая нас успокоила и как бы перефокусировала: «Да, ребята, тяжело и долго вам придется лечиться». Понимаете? Мы думали только о смерти, а он про лечение, про долгий путь. И мы будто снова смогли дышать.
Прощаясь, игумен Паисий посоветовал семье прийти на службу и обязательно исповедоваться и причаститься – тоже абсолютно непривычные для Елены с Андреем слова. Андрей рассказывает, как купил в церковной лавке книгу «Подготовка к исповеди» с перечнем грехов и подумал: «Да мне надо батюшке эту брошюру целиком отдать, там каждый грех мне подходит».
И все же на следующий день они поехали в Троице-Сергиеву лавру, где впервые в жизни исповедались и причастились.
Кстати, к старцу Илию они тоже потом попали. Андрей рассказывает: «Стояла жуткая жара, старца обступили люди, его келейник пытался как-то всех отодвинуть, чтоб не было так душно. Помню, как какая-то женщина начала говорить, что поссорилась с сестрой, а я стоял и думал: «Боже, о какой ерунде говорят люди, зачем?» Когда мы подошли втроем, отец Илий сказал нам про Лешу: «Цветок не может пробить асфальт без солнца, без воды. Его надо поливать, ухаживать». Мы тогда ничего не поняли: что это? О чем? Ушли, размышляя.
Лечение и Годеновское чудо
Началось лечение. Лешу положили в Онкологический центр им. Блохина на Каширке – «в блоху».
– Было жутко, – вспоминает Лена. – Медсестра поставила капельницу и ушла, лекарство закончилось, надо было «промывать» химию, а я не до конца промыла, никто не сказал, не проконтролировал – врач на меня орет. Потом Лешу положили в палату, где были две девочки, я к медсестре – вы, наверное, перепутали, а она говорит: «Да какая им разница, у нас нет отдельных палат для девочек и мальчиков». Лешку жутко тошнило и выворачивало. Родители лежат вместе с детьми, вечером приносят себе раскладушки или спят на полу на матрасах. Причем вдвоем родителям быть нельзя, только кто-то один. Пап пускали с 4-7 вечера, если опоздаешь – на выходе из больницы снова ор. В общем, привыкали мы долго. Зато потом, в Германии, врачи спрашивали нас: «Вы что, медицинский закончили?» Мы все знали и умели не хуже медсестер. Да и дети все умели.
12 августа Елена и Андрей венчались, а перед этим официально расписались в ЗАГСе – оформили отношения. Стали ходить на службы, причащаться, что-то читать, вникать. Леша поначалу отнесся к столь резкому воцерковлению настороженно.
– Он не понимал, зачем это надо, но доверял нам – мы всегда были «командой», всегда вместе.
Но потом произошел ряд событий, после которых Леша уверовал так глубоко и искренне, что далеко «обскакал» родителей.
Леша с родителями
– Однажды кто-то рассказал нам про Животворящий Крест в селе Годеново, – рассказывает Лена, – и перед очередной химией мы решили поехать туда. Леша уже лысенький был, ходил в панаме. Когда приехали, они с папой пошли в храм, а я осталась записки писать. И вот в свечной лавке монахиня, маленькая такая, спрашивает меня: «Это твой сын? Болеет? Сейчас, подожди, я тебе маслица от Креста дам». Потом вернулась: «Ой, только большое осталось, дорогое – 80 рублей». Я внутренне посмеялась: «80 рублей, после больницы-то». Купила, конечно. А монахиня сказала: «Обязательно смазывай места, где у него опухоль, и по позвоночнику. Молись, Господь услышит».
Через несколько дней Леше исполнилось 14 лет, а потом начался курс химиотерапии. Разуевым пришлось покупать препарат самим, так как в больнице лекарство закончилось. 5 ампул по 5 миллиграммов стоили 60 тысяч рублей. Тяжелая, сильная химия. В день Леше капали по миллиграмму, остальное выкидывали, утром вскрывали новую ампулу. Все шло нормально, но на четвертый день химиотерапии медсестра что-то перепутала и развела для капельницы Леше все 5 миллиграммов разом.
«Я видел такое только в фильмах ужасов, – говорит Андрей, – Леша стал черный, как чугунок, потом кожа начала шевелиться, будто под ней по телу бегают муравьи – быстрые, мелкие сокращения.
А потом он практически впал в кому».
Передозировка привела к аплазии костного мозга – подавлению функций кроветворения. Все виды кровяных клеток: лейкоциты, эритроциты и тромбоциты, перестали вырабатываться Лешиным костным мозгом. Он лежал в стерильной палате, а вокруг стояли стойки с капельницами – по трубкам в него вливались необходимые элементы крови и лекарства. Лена была постоянно рядом, следила, меняла капельницы, обрабатывала палату – любая инфекция убила бы Лешу.
Так продолжалось месяц, без результата, без улучшений, каждый день приходили анализы с показателями кроветворения 0,0000…
– Наконец врач сказала мне, что вот-вот начнется сепсис, – вспоминает Лена. – Они хотели, чтобы мы освободили палату: «Ничего сделать не можем». Я поняла, что это конец. Позвонила Андрею, плакала, а ночью упала на колени перед Лешиной кроватью и начала молиться, как никогда, наверное, не молилась. «Господи, не забирай». И вдруг меня словно по голове ударило: масло, годеновское масло! Я вскочила, стала его искать в темноте, подскочила к кровати: сынок, маленький, сейчас. Помазала, где опухоль, потом по позвоночнику, как говорила та монахиня. И все: так мне хорошо стало, спокойно на душе.
Утром у Леши взяли в очередной раз кровь на анализ, а когда принесли результаты, Лена не поверила глазам: вместо многочисленных нулей показатели изменились – 0,01. И график кроветворения еле-еле начал подниматься вверх. «Мы с врачами начали танцевать от радости».
Леша пошел на поправку. Первое, что он сказал маме и папе, когда смог нормально говорить: «Давайте, когда я окрепну, поедем в Годеново, я хочу поклониться Кресту и сказать спасибо Господу». Что с ним произошло там, в полукоме – никто не знает, но он уверовал раз и навсегда.
Германия: надежды и крах
После 14 курсов химиотерапии и лучевой терапии гистология показала, что 80% опухоли убито, Лешин врач сказал, что нужна протонная терапия. В России ее еще не делали, и Разуевы начали собирать деньги на поездку в Германию. Тогда очень помогли родственники, друзья, а Фонд Константина Хабенского оплатил большую часть суммы. Но деньги собирали все равно слишком долго. Когда Леша приехал, немецкие врачи констатировали рост опухоли. Через некоторое время мальчику назначили операцию – удаление опухоли.
Разуевы и в Мюнхене нашли православный храм, познакомились с отцом Николаем (Артемовым), матушкой Наталией, прихожанами, стали своими на приходе, Леша помогал в алтаре.
– А потом была операция, и нам сказали: все, вы здоровы, – улыбается Лена, – мы не поверили: как здоровы? А они: «Здоровы-здоровы, приезжайте через три месяца на контроль».
Это было время надежд. Разуевы вернулись домой, начали строить планы, привыкать к обычной жизни. Леша решил готовиться к экзаменам в школе. «Все, лафа закончилась, Леха», – смеялся Андрей. И все же они боялись, очень боялись, что рак вернется. Через месяц сделали МРТ. Результат показал: все чисто. Через два месяца собрались в Германию на контроль.
Леша
– Мы сели в машину и поехали в аэропорт, – рассказывает Лена, – Андрей с Лешей сидели на заднем сидении: толкались и дурачились, как обычно. И когда мы въехали на мост, я повернулась посмотреть на них и увидела в закатном солнце Лешино лицо – на переносице у него выделялась небольшая, с фасолину, шишка. Опухоль вернулась.
В Германии врачи сказали, что рост начался уже давно – проглядели. Назначили «гроссен операцию» – решили убирать кость, часть челюсти. По прогнозам операция должна была длиться 10 часов, оперировать – 5 бригад. «Нам сказали: молитесь, чтобы ваш сын это выдержал», – говорит Лена.
Шел Великий пост, Страстная. Леша ни в какую не хотел нарушать пост. Пришлось пойти на хитрость, сказать, что врачи назначили специальное питание. Операцию провели в Страстной Четверг. На удивление Леша перенес все прекрасно, очень быстро пошел на поправку. Потом была протонная терапия, затем КТ показало рост метастаз в лимфоузлах – опять операция. Леша ходил весь в шрамах.
И все же они боролись и радовались каждому дню, как и сейчас, вспоминая смешные моменты.
– Сначала, после протонной терапии, у Леши появился ожог на щеке, чуть ли не сквозной. А нам знакомые дали велосипеды покататься, и Леша повез чинить проколотое колесо в ремонт. Мастер посмотрел на него, на рану на щеке: «У тебя все нормально, точно?» Ну ладно, починил велосипед. Потом была операция по удалению лимфоузлов, – у Леши шрам через все горло. Ну, в очередной раз поехали кататься, Леша засмотрелся куда-то и врезался в столб, за ним упал Андрей. Леше ничего, а у велосипеда аж педаль вывернуло. Снова повез велик в ремонт. Ждем, ждем, раздается звонок, Леша: «Мама, меня не отпускают и велосипед не отдают, приходите». В общем, вы представляете, что подумал бедный мастер, когда тот же мальчик пришел с поломанным велосипедом и шрамом от уха до уха? Пришлось объяснять, что шрамы у нас совсем от другого.
27 курсов химиотерапии
В общей сложности Леша перенес 27 курсов химиотерапии, 2 лучевые терапии, 1 протонную терапию и 5 операций. В больнице на него приходили смотреть, как на редкий экспонат. Никто не понимал, как ребенок может перенести столько страданий и боли. Ему предлагали закончить лечение, но Леша говорил: «Вы врачи – вы лечите, Господь Сам решит, когда меня забрать». Психологу, которая пришла к Леше, пытаясь понять, почему и как он продолжает бороться, он показал крестик: «Вот Он дает мне силы».
Андрей и Лена говорят, что надеялись до последнего, не хотели верить, что Леша уходит. Тогда он решил поговорить с родителями.
– Где-то за полгода до смерти он позвал нас: «Мам, пап, мне нужно с вами поговорить». Мы сели. «Когда я умру, – сказал он, – а я умру, я хочу, чтобы вы не плакали, иначе мне Там будет плохо, лучше молитесь, в молитве мы будем вместе». Мы испугались: «Леша, да что ты говоришь такое». А он отвечает: «Господь меня бы давно уже забрал, Он это время для вас отвел, укреплял вас в вере. Он меня сейчас спасает, а если бы я выздоровел, еще неизвестно, как бы распорядился жизнью. Так что не переживайте, мне с Ним хорошо будет».
– Только один раз за все время лечения я увидел, как он плачет, – вспоминает Андрей, – мы выехали на улицу погулять – Леша уже не мог ходить, метастазы пошли в ногу, – и он заплакал: «Я так по вам скучать буду».
Москва: последние дни
Скоро Леша с родителями приняли тяжелое решение возвращаться в Москву, хотя в немецкой клинике им предлагали оставаться – на паллиатив. Тяжелым решение было потому, что никто не знал, никто не мог дать гарантий, будут ли в Москве обезболивающие, сможет ли Леша уйти без боли. Но он очень хотел попрощаться с бабушкой, дедушкой, родственниками и друзьями.
– Мы тащили чемодан с лекарствами. Хватило на первое время, а потом нас подхватил фонд «Вера», если бы не фонд… в Москве нам выдали только морфийный пластырь, который не помогал совершенно.
И вот в квартире Разуевых забурлила жизнь – к Леше приходили прощаться одноклассники, знакомые, друзья, волонтеры. По 15 человек на дню – настоящий муравейник. Когда в фонде узнали, что Леша очень любит футбол и болеет за «Зенит», ему сделали подарок – навестить мальчика пришел сам Александр Кержаков, который позже посвятил ему несколько забитых голов.
Леша со всеми общался, хотя был очень слаб и едва мог говорить – левую сторону лица «съела» саркома, правая раздулась из-за поражения лимфатической системы.
Конечно, как только они вернулись в Москву, пришел и игумен Паисий. «Он очень переживал, потому что очень любил Лешу, – говорит Андрей, – мы сделали ему наш фирменный «коктейль» – смесь корвалола, пустырника и валокордина. Потом была исповедь и причастие. Когда отец Паисий вышел от Леши, он сказал нам: «Вы даже не представляете, какой у вас сын!»
Вскоре игумена Паисия рукоположили во епископа, и он вынужден был уехать, тогда к Леше стал приходить протоиерей Алексий Уминский. «Помню, батюшку поразило, что Леша не хотел причащаться без исповеди: «Выйдите, у меня есть грехи!» – ворчал он. «Первый раз такое вижу», – удивлялся отец Алексий».
В то время врач из фонда «Вера» Ирина находилась почти круглосуточно рядом с Лешей, так как у него участились приступы удушья. И вот в очередной раз приступ был очень тяжелым и затяжным, а потом Леша перестал дышать, приборы показывали остановку дыхания, пульса, сердцебиения. Врач констатировала смерть, сказала родителям прощаться, но Андрей сказал Лене: «Давай читать акафист Всецарице». Когда они начали молиться, произошло еще одно чудо – Леша задышал. Позже Ирина сказала родителям, что без специального реанимационного оборудования такого никак не должно было произойти. «Видимо, Господь дал нам еще немного времени побыть вместе», – говорит Лена.
Письмо родителям
А потом Лена и Андрей рассказывают, как Леша умер.
– В четверг мы его помыли. Старались не плакать – он же просил. Получилось, как в чистый четверг. А в субботу мы ждали отца Алексия. Утром пришли, поздоровались с Лешей, вышли встречать батюшку, заходим, а он уже не дышит. Мы сразу поняли, что это конец, потому что его лицо будто преобразилось – отек почти спал, он стал похож на себя прежнего.
Леша умер 23 августа, не дожив до своего семнадцатилетия два дня. Неслучайная дата. Дело в том, что Леша всегда особо любил и почитал Божию Матерь. Больше всего – Ее икону «Всецарица», знал наизусть Акафист. И вот 9-й день Лешиной смерти как раз выпал на день празднования иконы «Всецарица» – 31 августа. «Так Богородица встретила нашего сына», – говорят Лена и Андрей.
Свидание
Наверное, на этом рассказ можно было бы и закончить, если бы не Леша. Да, Леше бы не понравилось, что мы заканчиваем его историю смертью. Он хотел, чтобы жизнь продолжалась. Он не хотел, чтобы по нему плакали. Поэтому пусть в конце будет про жизнь. Про сон Елены.
Каждую весну Фонд помощи хосписам «Вера» устраивает день памяти по ушедшим детям. В одну из первых таких встреч, выпуская в небо шарик – так обычно заканчивается памятный день, – родители написали на нем послание Леше, что-то простое и веселое: «Леха, мы тебя любим, скучаем», рожицы, сердечки.
День памяти ушедших детей. Фото: Ефим Эрихман
А через несколько дней Лене приснился сон:
– Я увидела, как иду по зеленой, густой траве, а за мной идет кто-то большой, будто ведет меня – потом я поняла, что это был мой Ангел Хранитель. Остановились, я увидела стул, села, будто жду кого-то. Вдруг вижу, идут три белые фигуры и одна из них – Леша. Он улыбается и машет мне. Я хотела кинуться к нему, но он жестами остановил меня и зашел в какую-то стеклянную комнату, будто большую телефонную будку. Потом он взял трубку там, а я увидела перед собой телефон и тоже взяла. Я говорю:
– Алло, сынок! Как ты? Мы так скучаем, малыш, так сильно скучаем!
– У меня все хорошо, мам, не волнуйся.
– Тебя там никто не обижает?
– Мамуль, да ты что! Здесь такой свет, ты такого света никогда не видела. Здесь одна любовь и добро. Я о вас молюсь, передай большой привет всем, кто меня помнит. Папу поцелуй.
Мне так хорошо стало, спокойно. Но я понимаю, что пора прощаться. Встали, он начинает уходить, я тоже. Вдруг я спохватываюсь, оборачиваюсь и спрашиваю:
– Подожди, сынок, а ты подарок-то получил?
Леша тоже остановился:
– Шарик? Да, спасибо, только вы могли до такого додуматься!
Потом посмотрел еще раз, улыбнулся и добавил свое любимое словечко:
– Мои чумачечие!