Но у «многодеток» это превращается в какой-то нескончаемый процесс: подать-принести-дать лекарство-этой уже давала-ничего не перепутать-накапать себе валерьянку. А когда выздоравливает последний страдалец, первый опять что-то подхватывает. И так по кругу.
В общем, наших дочек по очереди «косило». Я жаловалась на напасти в Фейсбуке и опасалась, что мне не поверят. Как-то все это выглядело очень странно и неправдоподобно. Даже для меня.
Сначала чем-то отравилась пятилетняя Тоня. Когда все прошло, вторая дочь, Соня, слегла с кашлем и высокой температурой. Пролежала она так семь дней, и мы даже вызывали скорую. В ту же ночь, когда Соне стало плохо, с кровати (с нижнего яруса) упала Тоня, только оправившаяся от отравления, и сломала себе ключицу. Потом заболела третья, Дуня, заразившись от Сони. На следующий день позвонили из Вариной школы (это наша старшая) и сказали быстро везти ее в травмпункт. Ребёнок сильно подвернул ногу. Благо, наш папа после Тониной ключицы уже хорошо знал туда дорогу. Растяжение. После Вариного травмпункта нужно было срочно везти Соню на рентген, потому что у неё заподозрили гайморит. Когда выяснили, что с носом все нормально, у Тони, вдобавок к ее ключице, тоже поднялась температура и начался кашель. Кашель начался даже у кота.
Маша была на тот момент самой здоровой, если не считать такой мелочи, как синдром Дауна.
Елена Кучеренко с семьей. Фото: Анна Данилова
В итоге, отчаявшись, я поехала в свой любимый Покровский монастырь. Попросить Матронушку, чтобы она как-то нам уже помогла, потому что сил моих больше нет. Собственно, о ней я и хочу рассказать. И немножко вспомнить свою жизнь.
Предупреждая обвинения. Мы не только молились, но и выполняли все рекомендации врачей.
Опасная мракобеска
Эту святую я давно и нежно люблю. С ней связан не только мой период неофитства, но и моя доцерковная жизнь. Одна из моих первых встреч с «божественным» случилась именно там, в Покровском монастыре.
Хотя нет, вру. Первый раз это было, когда я работала секретарем в Посольстве Индонезии. И такое в моей биографии тоже имело место. Одна из причин, почему я туда устроилась — я хотела накопить денег и побыстрее вернуться в Африку. Навсегда! Мы с родителями только приехали оттуда из командировки.
В Посольстве я подружилась с Надеждой, тоже русской сотрудницей. Уж не знаю, что нас связывало. Я была оторва-оторвой, а она — помешанной на всём душеспасительном. И лет на двадцать старше меня. Это не мешало нам мило общаться. Правда, меня периодически предостерегала от неосмотрительной дружбы с ней другая «отечественная» сотрудница. Аргументируя это тем, что «Надька — опасная мракобеска». Та, вторая моя знакомая, увлекшись всем индонезийским, приняла ислам и себя, соотвественно, мракобеской не считала. Ну и меня тоже активно заманивала в свою новую веру.
Я же, пометавшись какое-то время между русским и индонезийским «мракобесием», остановилась на первом. Все же своё, родное.
Ближе к телу, так сказать. Ну и дружила с Надькой.
Надежда эта изо всех своих сил вела со мной миссионерскую работу, но я только смеялась в ответ и говорила, что «стыдно, женщина, двадцать первый век на дворе, мы же образованные люди». Но однажды ей все же удалось затащить меня в обеденный перерыв в церковь.
Я тогда не на шутку увлеклась театром, параллельно учась на заочном юридическом. Будучи натурой без берегов, я тут же решила бросить все это конституционное и прочнее занудное право, а также индонезийцев, и поступить в ГИТИС. Ни актерского, ни режиссёрского таланта у меня никогда не наблюдалось, и я выбрала театроведческий факультет. Не Бог весть какое искусство, но все же Мельпомена.
Из-за этого моего нового увлечения я даже забыла вожделенную Африку, твёрдо решив стать светилом отечественной критики. Конкурс в институт всегда был большой, связей у меня не было, а шансы поступить — ничтожно малы. Хотя я самозабвенно готовилась. А коварная опасная мракобеска Надька, взахлёб рассказывая истории о всевозможных божественных чудесах, убедила меня, что стоит только помолиться и приложиться к кому положено, как все театроведение будет у моих ног. В итоге, решив, что попытка — не пытка и с меня не убудет, я сдалась.
Недалеко от посольства был храм, туда мы и направились вместо традиционной в обед чебуречной. О чем я всю дорогу очень жалела. Все же про божественное ещё бабка надвое сказала, а чебуреки вполне себе реальные и очень вкусные.
На входе Надя благочестиво замотала мою коротко стриженную голову шарфом, мы зашли внутрь, накупили свечек и она начала меня просвещать, кто и в чем помогает. Убедительней всех мне тогда показался Николай Чудотворец.
— Очень сильный святой, — объяснила Надежда.
Да и икона его была самой большой в храме. «Не просто же так», — решила я и направилась прямиком к ней. Правда, там случился казус. Я пыталась зажечь свечу от лампадки и случайно погасила ее. И тут же получила леденящее кровь вразумление от какой-то бабушки, что из за меня исчез «божественный огнь», а это такой грех, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И шла бы я отсюда, подобру-поздорову.
— Лучше бы пошли в чебуречную, — кинула я Надьке.
Но та, пытаясь защитить мои религиозные права, быстро отвела бабулю в сторону и они какое-то время благочестиво шипели друг на друга. В итоге старушка ретировалась.
Как меня научила моя подруга, я подробно рассказала Николаю Чудотворцу, что мне от него надо, а на выходе купила ещё и его икону. Тоже не маленькую. Чтобы периодически напоминать ему о своих желаниях и потребностях.
Я притащила эту икону на вступительные экзамены в ГИТИС и поставила ее перед собой на парту. На это никто особо не обратил внимания, потому что считалось, что богеме в принципе положены разнообразные милые странности. На то мы и творческие люди.
Сейчас все это кажется забавным, но я, правда, поступила. И бросила юридический и индонезийцев. После экзаменов я ещё долго про себя думала: «Надо же! Работает!». Но не более того. Кстати та икона Николая Чудотворца, первая в жизни, до сих пор у меня и очень мне дорога.
Позорный артефакт
Шло время. Я училась у себя в ГИТИСе. Театр и около театральная тусовка полностью меня поглотили, и ни о чем небесном я не думала.
Но ещё больше, чем раньше, считала, а главное — доказывала, что Бога нет, вера в Него — серьёзное психическое заболевание, а всех этих церковников и бабушек в платках нужно принудительно лечить и прививать от этого опасного и заразного церковного бреда. А лучше всего — изолировать. То ли дело я. «Зажравшимся попам» меня не обдурить.
Я верю в науку, искусство, доказательную медицину и парапсихологию. А парапсихология - это, само собой, совсем не то, что глупая вера в Бога.
О, жестокая ирония судьбы! Знала бы я тогда, как изменится моя жизнь через несколько лет.
В общем, насчёт церкви и околоцерковной среды я имела своё чёткое и, естественно, аргументированное мнение. Хотя в храм я не ходила, верующих в моем окружении почти не было (с Надькой наши пути давно разошлись), Библию не читала, а попов никогда в глаза не видела. Ни зажравшихся, ни голодных…
Я заканчивала тогда институт, писала свой диплом, ради которого устроилась работать в архив литературы и искусства и очень хотела поступить в аспирантуру, чтобы остаться преподавать в ГИТИСЕ. Как сказал один педагог: «Из ГИТИСа уходят только вперёд ногами».
В том архиве у меня появилась подруга, которая была замужем. Семья эта была абсолютно светской, но к моменту нашей встречи муж подруги резко «свихнулся» на всём православном (так я это тогда видела). Отрастил бороду, косу до пояса и со спины очень напоминал русалку, надел черную рубаху, обставил всю квартиру иконами, устроился работать за копейки на Крутицкое подворье и начал громко и заунывно петь знаменным распевом. Причём, в общественных местах тоже. В этом состоянии я их и застала при первом знакомстве.
С горящими фанатичным атеизмом глазами, я пыталась вытащить несчастного мужа моей подруги из темной глубины его религиозных заблуждений. Я вела с ним дикие дебаты, доказывала ему, что он отсталый, «пришибленный», опасный маньяк, как, собственно, и все эти церковники. А борода его — позорный артефакт религиозного мракобесия, которому нет места в мире науки, прогресса , гламура и моды. И ее надо срочно сбрить.
Он терпеливо слушал меня, ещё более терпеливо что-то объяснял. А когда моя вдохновенная богоборческая пропаганда совсем выходила из берегов, и я прыгала вокруг него, выпучив глаза и размахивая руками, крестил меня и брызгал святой водой. А я верещала ещё сильнее. Так мы, собственно, и дружили.
Модно и чудодейственно
Прошло ещё немного времени, я защитила свой диплом. Без ложной скромности скажу, что он был одним из лучших на курсе. Как так получилось, было большой загадкой и для меня, и для моего научного руководителя, ведь я больше тусовалась, чем училась.
Приближались экзамены в аспирантуру. Хотя я подавала надежды, шансы мои были ещё меньше, чем тогда, при поступлении в ГИТИС. Их вообще не было! И я это прекрасно понимала. Ведь главной моей соперницей на место, куда я метила, была нереально талантливая и очень положительная девушка с энциклопедическим образованием. Мои знания по сравнению с ее просто плакали горючими слезами и уныло меркли. Я даже трусливо думала забрать документы и поступать на следующий год. Чтобы не позориться.
И тут мой бородатый друг предложил мне съездить к Матроне Московской и попросить ее о помощи. Я горячо согласилась. Да-да, именно горячо!
Дело в том, что в моей воинствующей атеистической философии имелся один очень парадоксальный момент. И в этом, как я узнаю потом, я была не оригинальна.
Не веря в Бога, я, как все приличные люди, знала и весьма уважала Матрону Московскую. Это же совершенно разные вещи! Там какие-то непонятные грехи и невротизирующие народ загробные муки. А здесь все чётко и ясно. Хочешь исполнения желаний — надо просто записку поразборчивей написать, за мощи засунуть и дело в шляпе. Это каждый образованный человек знает! В общем, Матрона — отдельно, «какой-то там» Бог — отдельно, а я никогда не стану «церковным маньяком», как меня ни поливай святой водой.
Как я оделась в монастырь — это отдельная тема не для слабонервных. Нет, я, конечно, не была, голой. Но была нарядной, назовём это так. Как и подобает богеме высокого полёта.
Слава Богу, меня никто не тронул. Наверное, из-за того, что рядом был тот мой знакомый. Всем своим видом он напоминал средневекового странника, спасающего погибающую, да что там мелочиться — уже погибшую душу. Меня, значит. И даже самые благочестивые бабушки побоялись приблизиться к нашему живописному дуэту.
Мы отстояли три часа в очереди, приложились. Я попросила Матрону мне помочь. Просила искренне и даже слезно. И на следующий день моя соперница просто не пришла на экзамен. Ничего страшного с ней не случилось, она то ли передумала, то ли уехала. Уже не помню. А я успешно поступила.
Тогда меня это очень впечатлило, я посчитала это чудом и всем сердцем полюбила Матрону Московскую. Но ещё долго думала, что Матронушка — это круто, модно, молодёжно и чудодейственно. А Церковь — позапрошлый век. Для отсталых маньяков. Как же много нового и неожиданного у меня ещё было впереди!
Покровский женский монастырь в Москве. Здесь хранятся мощи святой Матроны. Фото: Дмитрий Мозжухин / Wikimedia Commons
Поглазеть на дураков
Несмотря на мой атеистический настрой, мой бородатый знакомый все же видел во мне какой-то религиозный потенциал. Он не оставлял попыток заманить меня на службу к ним, на Крутицкое подворье. Ну и жена его, моя подруга, говорила: «Сходи, почему нет?».
И однажды я пошла. Просто поглазеть на «дураков».
Была Литургия… Я встала в сторонке, прислонилась к стене и приготовилась многозначительно вздыхать и закатывать глаза. Но что-то «пошло не так». И это было одно из самых больших чудес в моей жизни!
Я даже не могу это объяснить. По лицу у меня текли слезы, а я была счастлива. Я чувствовала, как оживает душа, как теплеет сердце, как меня здесь любят, и я люблю всех вокруг. И этих странных бородатых мужчин, и этих женщин в платках, и батюшку, покойного отца Даниила Сысоева. Он тогда служил. И Бога!!!
Я вдруг поняла, что этот Бог есть! Вот же Он, здесь! Он обнял меня, прижал к Себе и говорил, как давно меня ждал. А я «схватила» Его за руку, плакала и боялась отпустить.
И знала, что уже никогда не смогу отсюда уйти. Я была дома!
За час моя жизнь полностью изменилась. Я наконец-то ощутила полноту. Ведь, несмотря на все мое активное и разнообразное существование, меня постоянно преследовало внутреннее чувство пустоты. Я металась то туда, то сюда, искала, находила, бросала, опять искала. И не понимала, что та великая глубина, которая сокрыта в каждом, абсолютно каждом человеке, может быть заполнена только Богом.
Увлечения, образование, искусство, работа, карьера, красота, молодость, здоровье, семья, путешествия, деньги, власть — все это важно и нужно. Но до конца наполнить душу может только Господь. И тогда, на службе, меня, наконец, наполнили. Я шла домой и радость хлестала через край. И хотелось поделиться ей со всем миром.
Ах, как же я скучаю по тем временам моего неофитства!
Душа горела, как не будет гореть больше никогда. Ты молишься по поводу и без повода. При выходе из дома, при входе, включая чайник, наливая себе чай, для хороших снов, чтобы быстрее прошёл насморк… А Бог слышит твои «детские молитвы». И отвечает. И каждую минуту происходят чудеса. И старцы говорят…
Как же все было просто и понятно. Чёрное — это чёрное. А белое — это белое. В Церкви все святые, потому что иначе и быть не может. А раз батюшка сказал, то никаких сомнений.
Ты счастлив, потому что открыл для себя новый, прекрасный мир. Ты ещё ничего не знаешь, не понимаешь, и ведёшь себя, как дурак. Но это и не страшно. Ты увидел Бога и несёшься к Нему, сметая все на своём пути. «Вижу цель, не вижу препятствий!». Да, я очень скучаю…
Ещё недавно я смеялась над моим бородатым другом с его «мочалкой». Как же далеко, оказывается, было ему до меня.
В один день я выкинула все свои модные наряды, надела юбку в пол, до бровей обмотала голову старой маминой чёрной шалью, с боем вырвала у неё ее допотопное, позорное, как она считала, пальто, которое она собралась вынести на помойку.
Отпоров с воротника неправославный мех, я напялила его и радовалась, что выгляжу, как самая настоящая монахиня. Я ходила по улице с огромным молитвословом в руках и чётками, длиной больше напоминавшими лассо. Люди удивлённо смотрели на меня, а я гордо «несла проповедь».
Я видела в брюках главного врага христианства, с подозрением относилась к паспортам, с ужасом — к ИНН, а маникюр считала бесовским изобретением. О телевизоре я вообще молчу. Вместо крема я обильно мазала лицо освящённым маслом. Потому что все это омолаживающее — это тоже от лукавого, а красоту сохранить хотелось. В радиусе 200 километров от Москвы не осталось, наверное, ни одного святого источника, куда я не окунулась бы. Я спала в платке, потому что «В чем застану, в том и сужу». И истязала всех нецерковных родных требованием срочно сугубо поститься, потому что «антихрист близок, как никогда».
Защищая все святое, я подралась в метро с каким-то тихим дядечкой, который случайно задел мою освящённую вербную ветку и чуть не сломал. В общем, всю жизнь меня кидало из маразма в маразм. И даже в церкви меня это не миновало. И, тем не менее, это было прекрасное время.
Потом все это будет выравниваться, опять бурлить. Я буду искать золотую середину. Охладевать, опять гореть. Сколько будет взлетов и падений. Разочарований: «Как же это возможно здесь, в храме?». Все самое прекрасное, но и самое ужасное я увижу именно здесь. И понимания, что все это человеческое, а «Христос вчера и днесь, Той же и во веки». Что бы не происходило, вне Церкви мне нет жизни. И сколько же всего со мной произойдёт. И больших чудес, и маленьких. Я выйду замуж (это отдельная удивительная история, скажу только, что познакомил нас тот самый бородатый друг, а у мужа моего борода ещё лучше, чем у него) и рожу пять дочек.
И сколько прекрасных людей, настоящих подвижников, — и мирян, и священников, — я встречу на своём пути. И сколько же я увижу любви. И человеческой, и Божией.
Я просила ее обо всем
Да, много всего случилось за мою церковную жизнь. Много где я была, и многое узнала. Но есть два места, которые мне особо дороги. Это Оптина Пустынь с ее великими старцами и Покровский монастырь, где находятся мощи Матроны Московской.
Тогда, в самом начале, я каждую неделю ездила на Крутицкое подворье. Во-первых, мы очень сошлись с тем моим другом, теперь уже на почве нашего фанатизма. А во-вторых, там читал свои прекрасные лекции отец Даниил Сысоев. Мой маршрут туда всегда лежал через Покровский монастырь. Я выходила на Таганке, заходила помолиться Матронушке, а потом шла пешком на Пролетарскую. И так долгое-долгое время.
Да, меня всегда коробило и коробит, что из святой сделан какой-то искусственный культ и коммерческий проект. Но она же в этом не виновата.
Я просила ее обо всем, о каждой мелочи. Уже даже не скажу, о чем конкретно. Но точно помню, она помогала.
Я приехала к ней, когда забеременела старшей, Варей, и просила, чтобы все было хорошо. И ездила туда с каждым ребёнком.
Почти сразу после выхода из роддома с Машей, мы с мужем и дочкой поехали в Покровский монастырь. Я плакала и просила Матрону, чтобы не было никакого синдрома Дауна. А Бог и святая сделали чудо гораздо большее. Мы приняли и полюбили свою солнечную дочь такой, какая она есть.
Когда у нас ещё было трое детей, случился кризис, и у мужа на работе многих сократили. Его, в том числе. Мы рисковали остаться без средств к существованию. Я тогда была на Украине, у свекрови. Помню, прибежала в местный храм к батюшке, плачу, а он говорит: «У вас же в Москве такая удивительная святая! Матрона. Молитесь ей!» Я молилась там, а муж здесь. И ездил в монастырь. Через две недели ему предложили хорошую работу.
Ездила я к Матроне, когда моему мужу год назад ставили онкологию. Я ревела, уткнувшись в икону, и мне казалось, что святая плакала вместе со мной.
— Муж? — спросила меня свечница.
— Муж.
— Не плачь, Матронушка всегда помогает.
Рак не подтвердился. В те дни в нашу жизнь вошёл ещё один удивительный святой. Нектарий Эгинский. Но об этом я расскажу в другой раз…
И сейчас, когда всех наших дочек «косило» одну за одной, я тоже поехала к ней. Я верила и знала, что она обязательно поможет. Бог поможет! Она не отвернулась, когда я пришла к ней, как пугало, прося об аспирантуре. Она плакала вместе со мной, когда болел муж. Она слышала каждую, самую глупую мою просьбу. Услышала она меня и сейчас. «Матронушка, сил больше нет…». И, не поверите, дети начали поправляться.
Фото: pravkhabarovsk.ru