Мариуполь, Краматорск, Рубежное. Один день в очереди с беженцами
— Прокладок сегодня нет.
На складе, в закутке над автосервисом, с 10 утра собираются беженцы.
Здесь центр поддержки переселенцев «Искусство жить» выдает гуманитарную помощь.
Узкий, обшитый пластиком, коридор. Вдоль стены — полки с поношенной обувью и книгами. В первом зале стоят мешки с одеждой. В следующем сложены крупы, консервы, сахар, мука, масло…
Попасть на склад можно только с улицы по металлической винтовой лестнице.
К столу волонтера выстроилась длинная очередь. За продуктами. Одеждой. Постельным бельем. Полотенцами. Памперсами. Мылом. Зубной пастой. Стиральным порошком. Шампунем.
Но порошка и шампуня тоже нет — разобрали накануне. В день сюда иногда приходит по 40–50 человек.
У входа появляются высокий мужчина с женой, встают в очередь.
— А вы тут первый раз? — спрашивают меня растерянно.
Они приехали в Воронеж из Мариуполя.
Две картошки в день
24 февраля Алексей проснулся в 5 утра от звука сообщения. Открыл мессенджер — знакомый из России спрашивал, как в Мариуполе со связью. Алексей бросился читать новости.
Минут через 15 услышал громкий взрыв.
В тот день Алексей все равно пошел на работу — на завод имени Ильича. Дирекция успокаивала: «Есть заказы, не переживайте, надо зарабатывать деньги». Но сотрудников пришлось распустить — в городе началась паника.
Все кинулись на заправки и в супермаркеты. Алексей тоже решил запастись на несколько дней.
Работу завода приостановили «на неопределенный срок». Неделю за городом слышались бои. 2 марта к Алексею приехали родители, их дом в Восточном микрорайоне заняли военные.
В тот же день пропали связь, электричество и вода.
В один из дней к его дому прилетел снаряд — упал в метрах трех.
Семья жила в девятиэтажке. Мужчина спрятал семью в коридор за несущие стены. В доме запаниковали, соседка позвала всех в открытый подвал. Там уже стояла самодельная мебель. Дня два во двор больше ничего не прилетало, но бои были слышны постоянно.
Люди успокоились, стали пытаться ночевать в квартирах. Алексей тоже предложил своим вернуться наверх. Был где-то час ночи. Окна забили одеялами на гвозди.
— Я только ложусь в кровать, слышу свист, и он все громче, громче… Чем-то почувствовал, что это летит прямо на меня. Жену сбрасываю на пол и, пока сам падаю, через черное одеяло вижу, как красная точка летит на нас. Думаю: «Ну, это все». Я уже попрощался с жизнью. Но что-то спасло. Может, за деревья зацепилось или попало в перекрытие. Я почувствовал ударную волну.
Дома больше не ночевали, жили в подвале. Жена была в истерике.
За водой бегали в частный сектор. В очереди к колодцу стояли по три часа. По сарафанному радио узнавали, где что можно купить, готовили на кострах во дворе. Алексею сказали, что в центре города еще работает оптовый рынок. Пошел, купил картошки. Потом пошел еще раз.
— Через несколько дней узнал, что рынок попал под обстрел. Слава Богу, меня там не было.
Все паниковали, хотели уехать, но коридор не давали. По-прежнему слышались бои, снаряды прилетали все ближе. Выгорело два соседних дома.
В городе появился слух, что разбили блокпост Мелекино (село Мангушского района в 20 километрах от Мариуполя. — Прим.ред.) и дорога свободна. Алексей решил: «Это шанс!» Он, жена, дочь, родители и свекровь сели в машину.
На бульваре была пробка — новость про блокпост разлетелась по всему Мариуполю. Ехали очень медленно, у многих заканчивался бензин. Семья смогла выбраться из города часа через три.
Когда добрались до Мелитополя, стемнело. Заправок не было, горожане продали пять литров бензина. Семья переночевала в городе. С утра поехали в сторону Крыма, на КПП Джанкой. Там была огромная очередь, в ней застряли на восемь часов.
— Морозы, холодно…
— А вы взяли с собой какую-то одежду?
— Да вот… Вся одежда, что была, — Алексей смотрит на свою тонкую куртку. — Там так продувало хорошо… Не грелись мы, потому что бензин заканчивался. Боялись, что не доедем до КПП. Потом подошла очередь, часов пять на границе стояли.
Из Джанкоя поехали в Воронеж — через СМИ узнали, что можно поселиться в ПВРе.
— Наверное, мы смешно выглядим со стороны, — Алексей засовывает руки в карманы. — У меня такое напряжение…
Здесь слышно, как летают самолеты, и мы не можем победить рефлекс прятаться. Если самолет летел у нас, он обязательно сбрасывал бомбу.
Возле нашего дома было две школы. В течение часа два раза рядом падала бомба. Одну школу разнесло. Только убрали мы стекла (у нас повыносило сразу) — и второй раз с другой стороны дома самолет сбросил бомбу на [другую] школу. И опять все повыносило. Как раз тогда были морозы до 10 градусов. Ни отопления нет, ни стекол. Замерзла вода, которую удалось собрать в ванной. Мы снег собирали…
— Снег?
— Мы за водой ходили на колодец — и раз, перед нами бомба, самолет сбросил метров за 500. Мы не набрали в тот день воды.
Пока говорим с Алексеем, его жена успевает отстоять очередь и вернуться с двумя большими пакетами:
— Дочка отвлеклась благодаря школе, она там полдня проводит, приняли хорошо. Вот, обуви набрала ходить, помогают с одеждой…
Финансовой помощи в 10 тысяч пока не получили — сказали, «деньги идут». У семьи есть мелкие сбережения, но поменять гривны на рубли пока негде.
— Не так-то помощь нужна, как возможность поменять свои деньги, — говорит Алексей. — Мы к чужому не привыкли. Мы не привыкли просить помощи. Сейчас больше всего времени-нервов отнимает оформление, надо статус временного убежища получить. Мы две недели оформляемся. Уже быстрее найти бы работу, потому что ребенка надо одевать-обувать.
Решили остаться в России. Ближайшие годы возвращаться некуда. Через два-три дня после того, как уехали из Мариуполя, дом сгорел дотла, осталось несколько квартир. Дом родителей обрушился.
— А ребенок даже слышать не хочет [о возвращении], — жена Алексея сглатывает и молчит. — Запекали две картошки, и она одну оставляла на следующий день!..
Женщина отворачивается.
— Ладно, успокойся, — смущается Алексей, а потом виновато смотрит на меня. — Да, в подвале ели по две картошки в день на человека.
«Там бах»
— Туалетная бумага?
— Есть туалетная бумага. Когда вы получали помощь последний раз?
Людей на складе все больше. Раньше каждый мог получить гуманитарку раз в две недели. Потом раз в три. Сейчас раз в месяц. Если чаще, на всех просто не хватит.
Волонтер Настя собирает продуктовый набор. Принцип простой — иди по кругу и клади в пакет все, что видишь: макароны, муку, манку, рис, овсяные хлопья, сахар, говяжью тушенку, рыбные консервы, растительное масло, чай, ультрапастеризованное молоко, что-нибудь сладкое. Хит — ореховая паста в больших тюбиках.
«Искусство жить» работает с 2014 года и помогает как беженцам-одиночкам, так и тем, кто живет в ПВРах.
Здесь можно попросить не только зубную щетку, еду или пару туфель, но и консультацию психолога, юриста.
Гуманитарку присылают благотворительные фонды, епархии, спонсоры.
— Вот это нам от «Милосердия», — показывает Настя коробки. — А это от евангельских христиан-баптистов. Сегодня кто-то прислал посылку с интернет-магазина, мы даже не знаем откуда.
У входа на склад бегает двухлетний светловолосый мальчик из Рубежного. Зовут Рожден. У него новенькая синяя куртка со слонами — подарили родственники, которые приютили семью.
— То, что было в 2014-м, — это детский лепет по сравнению с тем, что сейчас. Тогда у нас были только слышны взрывы. Поездили войска по городу, и это очень быстро закончилось. А сейчас одни руины кругом. Все эти восемь лет у нас вполне хорошая обстановка была, даже город стал оживать, заводы поднимались, — рассказывает Юрий, папа Рождена.
Сильные обстрелы начались 8 марта. Первые два дня Юрий с женой и сыном сидели в квартире, ночевали в коридоре по правилу двух стен. Потом все-таки спустились в подвал.
— Там полная антисанитария: пыль, экскременты, простите, кругом. Выходить на улицу справлять нужду не было возможности — как могли, выделили место в подвале. Кушать готовили, пока еще был газ.
Продукты кое-какие были, один раз привезли гуманитарную помощь. Люди стояли в очереди больше четырех часов, неподалеку слышались обстрелы. Юрий получил маленький пакет — перед ним прошла толпа, почти ничего не осталось.
Воду брали на резервном водохранилище, но она оказалась непригодной — технической. Кипятили по три-четыре раза. Потом около соседнего дома расчистили скважину. Искали бензин, запускали генератор, качали сразу на всех.
— Жена переживала каждый раз, когда я уходил. Но отпускала. А что делать? Уходил на 10–15 минут, а не было три часа. Они с Рожденом безвылазно сидели в подвале, свечки делали из картошки.
Режешь картошку, туда просовываешь тряпочку вместо фитиля, наливаешь подсолнечное масло. Под такую свечку сын собирал конструктор.
При каждом взрыве с потолка сыпалось.
Юрий с женой хотели уехать, но из-за постоянных обстрелов боялись выходить с ребенком на улицу. 27 марта была тишина. Добежали до пункта эвакуации, оттуда людей вывозили на КамАЗах. В Воронеж ехали почти сутки.
Сейчас ищут жилье, чтобы не сидеть на шее у родственников. О том, что можно остановиться в ПВРе, не знали. Подали заявление на помощь в 10 тысяч, ждут.
— Пока мы еще вздрагиваем — после салютов, например, или когда где-то машина. Особенно ребенок… Он не до конца понимал, что происходит. И сейчас, если какой-то шум на улице, мусор забирают, он подрывается и бежит прятаться, говорит: «Там бах». Иногда бывают кошмары. Кажется, что ты под завалом или под обстрелом. Хочешь бежать, но потом просыпаешься.
Тесть и теща Юрия остались в Рубежном, живут в его квартире — их дом полностью разбомбили. Связь с ними есть, но очень плохая — телефон включают раз в день, потому что зарядить его нечем, в Рубежном нет электричества.
— У нас дома кот с родителями. Надеемся, они смогут выехать и его с собой привезут. Не хотят бросать квартиру… Но там абсолютно все рушится, у них вещей нет, ничего.
На этом складе семья второй раз. В первый получали продуктовый пакет. Сейчас пришли посмотреть одежду. Все сбережения они потеряли, на руках остались копейки — и те не поменять.
Юрий ищет работу. Без разницы какую — главное, чтобы платили.
— Хотя кому мы нужны без гражданства, без всего? Надо снимать квартиру, съезжать, дальше обустраиваться, не быть обузой. Будем смотреть…
Рожден теребит папу за руку.
— Мыска… Пи-пи.
— Мышка, говорит, у него осталась в подвале. Ну ничего, сынок. Будет новая.
Три ранения
В комнате, где стоят мешки с одеждой, на стене висит зеркало. Женщина лет пятидесяти примеряет шапки. Одну, вторую, третью. Ничего не нравится. Рядом мужчина в очках с перебинтованной рукой. Семья тоже приехала из Рубежного.
— Возьмите и вы шапку, — бодро протягивает ему волонтер.
— Спасибо, да мне не нужно…
Спрашиваю, что с рукой.
— Вышел за водой, разорвался снаряд. Когда ранило, нашу машину разбило. Она, можно сказать, спасла жизнь.
Осколки на нее пришлись, а на меня — остатки. Здесь немножко подлатали…
Женщина оборачивается и начинает пояснять, что у ее мужа вообще-то три ранения: еще нога и плечо.
— Мы не знали, что делать. Когда все произошло, его на санпропускник повезли, а там ни света, ни воды. И медикаментов почти нет. И когда мы туда приехали, начали обстреливать больницу. Медики спустились в подвал, мы остались — муж лежал на каталке.
Из больницы семью вывез знакомый. Спрятались в подвале — сначала в своем, потом пошли по чужим. Сквозняки, на улице минус 15 градусов.
— Девушка, мины взрывались у нас на глазах, — продолжает женщина. Про свои шапки она забыла. — Мы лежали на земле, потому что все взрывалось, невозможно было даже до подвала добежать.
Спустя десять дней после ранения сосед по подвалу позвал санитара. Тот сказал: «Если вы не выедете, через два дня возврата не будет. Воспалительный процесс. Если хотите, можете на Старобельск эвакуироваться».
Выходить на улицу боялись, дочка была в истерике.
— Но я сказала, что нам нужно папу спасать, иначе руку потеряем. Отвели нас к КамАЗу, 20 марта мы уехали. У нас там ничего больше нет…
Краски-карандашики
Беженцы спускают по винтовой лестнице тяжелые пакеты с продуктами и одеждой. Кого-то встречают на машине, а кто-то все тянет один.
— Есть тут краски-карандашики?
Дане 3,5 года. Он приехал с мамой из Краматорска. Тогда еще в городе было спокойно. О ракетном ударе по железнодорожному вокзалу мама узнала уже здесь, из новостей.
Красивая женщина с длинными волосами, глаза подкрашены розовыми тенями. Ее родители и муж пока выбраться не могут — записались к перевозчику, но никого не пропустили, машину развернули назад. Сейчас сидят где-то в деревне.
Даня с мамой остановились у знакомых. Возвращаться домой не будут.
— Попробуем здесь обустроиться, будем смотреть. Я как раз сегодня после обеда узнала, что тут можно консультацию получить насчет садика.
— А деньги есть у вас?
— Нет у нас ничего… Вчера вот сходила в соцзащиту, написала заявление. Сказали, 10 тысяч в течение месяца.
— Мама, ну есть тут краски-карандашики?
Из канцелярки для Дани находятся два маркера, две синие ручки, простой карандаш, альбом. Маме дают продуктовый набор.
За ними женщины в очереди знакомятся, обмениваются новостями.
— А ты с откуда?
— С Северодонецка. У нас был дом. Мама, я — нас восемь человек выехало. У меня пятеро детей, младший — семимесячный. И сегодня все добомбило. У нас осталась одна земля с кирпичом. Было три прилета, когда мы тикали 30 марта. И только 1 апреля меня пропустили через таможню. Люди нас приютили — вообще через пятое-пятое-пятое колено. Разрешили два месяца пожить, пока начнем регистрацию. А вообще нужно искать где-то жилье…
— Говорят, в ПВРах сейчас хорошо, там кормят. Бывает, предлагают работу — сидеть-то тоже надоедает. Там документы помогают оформить.
— Я одно взяла — все документы. Без вещей, но с документами… Так в ПВР, а потом все равно куда? Нам некуда деваться. Чтобы снять жилье, надо тысяч 20. Сама квартира 11-12, плюс коммуналка, плюс хозяева будут просить залог…
«Девочка со склада»
Волонтер Диана выдает последний продуктовый пакет и закрывает журнал учета. Она здесь с 10 утра каждый день. Склад работает до 15:00, но волонтеры уходят позже. Еще нужно расфасовать наборы на завтра.
— «Вы нам это не дали», «Вы нам то должны». Тяжело каждому объяснить. Это же не мое личное, это нам принесли люди. Мы даем то, что есть. Чего нет, стараемся заменять, — говорит она.
Серое тонкое пальто, белые кроссовки, солнечные очки. Диана зовет себя «девочкой со склада». Здесь сама оделась и обулась, когда приехала из родного Стаханова.
18 февраля по радио выступал Леонид Пасечник. Диана работала продавцом в магазине обуви, в тот момент готовила его к закрытию, мыла полы. Когда услышала слово «эвакуация», внутри все перевернулось. На следующий день вместе с одиннадцатилетним сыном, мамой, сестрой и ее семилетними близняшками пришла на пункт.
— Парней от восемнадцати не выпускали. Нам чудом повезло, что наши мужья уехали на работу в Москву. Иначе мы бы тоже не уехали, остались бы с ними.
Доехали до Изварино, перешли границу.
— Холодно, мороз, ночь, дети — всем плевать. Нас вообще привезли ночью в ДК, и мы там с детьми на сиденьях, на полу спали. Был один туалет на всех, он забился. Нет ни воды, ни продуктов. С утра узнали, где какой магазин, сами пошли детей чем-то покормить. Не было автобуса. Мы уставшие, грязные. Привезли нам кипяток, чай, но тут приезжает автобус, и мы чай не успеваем допить. Бегом до этого автобуса! У меня сестра большая, полная, у нее больные ноги… Мама… А потом автобус приехал, одних забрали, а мы остались. Я за всю жизнь столько не плакала, сколько тогда. Боялась, что мы не уедем.
Пригнали двухэтажный автобус, семью привезли на железнодорожный вокзал. Купили последние шесть билетов до Воронежа. Там друг мужа помог снять квартиру посуточно, потом нашел постоянную. Муж переслал деньги.
На всем экономили, были вечно голодные.
— Сестра от недоедания упала. Выходит из ванной, и мы слышим: ба-бах! Мы с мамой подходим, она говорит: «Вы меня пока не трогайте. Я полежу пять минут». Потом подняла голову, мы помогли ей встать.
Диана пришла за гуманитарной помощью в «Искусство жить», получила продуктовый набор. Потом приехал муж, помог деньгами.
Она решила сама работать волонтером, так на складе и осталась. Довольна, что нет свободного времени читать новости. Смотреть телевизор не может — в Стаханове у нее остался папа.
— И мы когда звоним, он: «Да-да, все хорошо». Но видим, что улыбка натянута. Очень хочется домой. Там твоя подушка — не чужая, которую тебе здесь дали…
— А тут помощь выдают? — Диану прерывает пожилая женщина.
Время выдачи закончилось, но Диана все равно идет к столу.
— Миграционный лист? Вы у нас были уже? Как добирались?
— Нет, не были. Мы своим ходом.
— Сейчас где проживаете?
— Квартира. У внучки маленький ребенок, два годика. Мы с Донецка, Куйбышевский район.
Как лупанули, так не дай Господь. На Петровку, на Горняк… Мы спрятались в подвал, но там не выдержишь. Мы мирные люди, и такое на нас... Сердце оборвется.
— Матрас есть? — деловым тоном спрашивает Диана.
— Да-да, мы снимаем квартиру. Там нас восемь человек в комнате было [в ПВРе], а дите маленькое. Если спать укладывать, не все ж будут выходить и не все будут ждать, пока наше дите выспится. Ну и пришлось нам из-за дитя идти на квартиру.
Волонтер Настя тоже до сих пор не ушла домой. Она приносит женщине полотенце.
— Ой, спасибо большое! А то я ехала, не взяла ни термосок, ни полотенце. Так начали лупить…
— Вам постельное белье нужно? — продолжает Диана по списку.
— Ну, если можно, давайте.
— А оно вам точно нужно?..
— На порватом сплю.
Настя приносит новый постельный комплект. Женщина радостно хватает его под мышку, расписывается, берет продукты и собирается уходить.
— У нас можно в театр, есть билеты. Хотите? Немножко перестроитесь, — говорит вдогонку Диана.
— Пока что-то нет. Сегодня посмотрели новости — там вообще…
Фото Вероники Словохотовой