Ирина Лукьянова
Самый смешной отчет о «Марше матерей» опубликовал вчера вечером один православный телеканал. Из этого отчета следует, что на акцию из-за плохой погоды никто не пришел, а кто пришел – тот сразу ушел, а половина тех, кто остался, — это были журналисты, освещающие акцию. Они быстро дошли до Верховного суда, разбросали игрушки и разошлись, не нарушив общественного порядка.
Я на акцию пришла не как журналист, освещающий акцию, а как мама. Свидетельствую, что акция продолжалась не менее полутора часов, пришло на нее не меньше тысячи человек, а игрушки не разбрасывали, а аккуратно рассадили по окнам и воротам Верховного суда, причем в очень небольшом количестве.
Откуда игрушки — организаторы попросили не приносить плакатов и символики, а прийти с игрушками своих детей. Плакатов и символики не было. Люди шли под дождем с зонтами и плюшевыми зверями.
Что вас сюда привело
Я пришла с ленивцем. Со мной рядом были писатель Анна Старобинец с барсуком и детский поэт Наталия Волкова с Чебурашкой и медвежонком Паддингтоном. И еще много людей — с динозаврами, коровами, единорогами, котами и другими зверями. Пришли не только матери и отцы. Я видела много бабушек и дедушек – они сосредоточенно шли под ливнем, им было трудно. Видела много молодых людей – в возрасте тех самых едва совершеннолетних обвиняемых, ради которых все и вышли на улицу под грозу и ливень. Много знакомых – но еще больше незнакомых.
Главный вопрос, который журналисты без конца задавали пришедшим на марш – это «что вас сюда привело». Меня спрашивали, но говорить с коллегой никто не хотел – все хотели глас народа. К гласу народа я несколько раз прислушивалась, проходя мимо – говорили очень убежденно и серьезно. Попробую суммировать, о чем.
Я сегодня уже раз двадцать прочитала, что эти ненормальные (участники марша) требуют освободить взрослых экстремистов, называя их больными детьми; в этих спорах обычно используется термин «онижедети», аргумент «у нас зря не посадят» и требование «пусть сидят в назидание другим бестолочам».
Однако вина обвиняемых еще не доказана судом, а дело основано на показаниях провокатора. Провокатор нашел интересующихся политикой молодых людей, создал из них организацию, написал ее устав, потом организацию сам же и разоблачил. Такая практика совершенно незаконна, и несколько лет назад Верховный Суд России уже объяснял это судам по поводу многочисленных провокаций, связанных с наркотиками. Сейчас провокация стала политической и коснулась несовершеннолетних.
Не государство ли постоянно требует, чтобы детей не вовлекали в политику? Но при этом сотрудник государственной организации может сам вовлечь несовершеннолетнего в организацию, которую специально создает как экстремистскую, как это произошло с Аней Павликовой.
Это государственные органы ради повышения раскрываемости по статье «экстремизм» шерстят соцсети, выискивают мемы и перепосты – иногда четырехлетней давности, на которые за прошедшие годы никто и внимания не обратил, кроме специально обученного следователя. Это они находят юных студенток-юристок, которые готовы настрочить заявление об оскорбленных чувствах. Это они развращают одних едва повзрослевших детей, обучая их писать доносы ради карьеры, и ломают жизнь других, сажая за идиотские картинки.
За детей стало очень страшно – особенно когда они вступают в дурацкий возраст между детством и взрослостью. Здесь-то их и караулит государство.
Моему сыну на днях исполнилось 20 лет. Среди его ровесников я знаю как минимум один случай полицейской провокации (закончившийся, по счастью, условным сроком).
У нас есть сосед и приятель сына — на пару лет старше. Когда сын получил права, они вместе с соседом ездили на старенькой соседской машине – нарабатывая практику вождения. Поздно вечером, когда дороги свободные. Не было ни одного случая, чтобы два молодых парня на старой машине проехали мимо поста ГИБДД — и их бы не остановили и не устроили полный обыск: открой бардачок, открой багажник, что в карманах, покажи рюкзак. То же самое в городе – остановились два молодых человека в безлюдном месте (катались на скейтах, один упал под мостом, расшиб коленку, достал пластырь) – тут же полиция: выверни карманы! Что в рюкзаке?
Откуда мне знать, что ему могут подбросить в карман или рюкзак, чтобы повысить раскрываемость по очередной статье? За детей очень страшно, даже когда уже календарно взрослые, не экстремисты, ведут здоровый образ жизни и не постят Вконтакте дурацких мемов – потому что если надо будет повысить раскрываемость за их счет, ее повысят. И если мы не будем вступаться за чужую Аню – никто не вступится за наших взрослых детей, случись чего.
У меня есть и другая личная причина. Вот прямо вчера я говорила со знакомой мамой подследственного. Ее сын не экстремист, и дело у него бытовое: перевозили с приятелем на машине вещи, пришли к приятелю домой, тот заснул, а фигурант дела на его машине — без прав и страховки – исключительно по глупости — поехал что-то еще перевозить. Теперь его судят за угон, хотя у приятеля претензий нет. А на следствии нещадно бьют, чтобы он взял на себя все случаи угонов машин аналогичной марки. И на суде мать с трудом узнала своего сына, опухшего и еле живого. И чем ему помочь – не знает.
Даже и преступником не надо быть, и экстремистом не надо, чтобы государственная машина сцапала и начала молотить твоего ребенка. Даже если он совершеннолетний — он все равно твой ребенок. Вот поэтому – Марш матерей. В грозу, под ливнем. К Верховному Суду.
Марш мокрых зонтиков
МВД сообщило, что пришло 200 человек. Я очень хорошо представляю себе зрительно, что такое 200 человек. У нас в школе, не считая началки, 7 классов, в каждом примерно по 45 человек. То есть наша первосентябрьская линейка вокруг школьного газона – это около трехсот человек. С родителями и учителями – не меньше четырехсот. Двести – половина нашей линейки. Но на «Марше матерей» я своими глазами видела как минимум в три раза больше, чем наша линейка. Может – в четыре. Между тысячей и двумя, я бы сказала – учитывая, что видно было одни зонты, уходящие в даль.
Над Тверской примерно в 18.15 разверзлись хляби небесные – и как раз к выходу основной массы людей из метро начался шквал и шторм. Люди катились с улицы в метро вниз по ступенькам так, будто их ветром сдувало, а за ними неслись волны дождя. К 18.30 ливень стал чуть поменьше – и все пошли наверх. И все полтора часа, пока шел марш, над ним резвилась гроза. И те, кто не нарядился водолазом, промокли насквозь в первые десять минут. Промокшие много шутили про умение московской мэрии не только разгонять облака, но и нагонять их.
Людей это все очень сплачивает, надо сказать. Они и так довольно крепко сплочены изначальной идеей, но совместное пребывание под ливнем очень роднит: всюду образуются домики из зонтиков, в них приглашают беззонтичных, в этих домиках знакомятся, расспрашивают про историю игрушек (у них есть имена и биографии), про выросших детей, – и все это очень живо, смешно, беззащитно и уязвимо. Был даже и не очень выросший ребенок – огромный зонтик на маленьких ножках в галошках, топавших по луже. И было много случайных встреч с узнаваниями – о, вы такая-то? Я вас знаю по учительской группе в фейсбуке! Я вас узнала – вы писатель! А я ваш читатель! Женщина с плюшевым белым тюлененком рассказала: «Дома нет ни одной игрушки! Позвонила своей учительнице – выручайте. Так она, старенькая, специально на электричке приехала и мне его привезла».
Граждане и полиция
Возле дома я видела у метро плакат «Москва еще добрее» и хмыкнула: а как насчет автозаков? Но в этот раз автозаков на пути следования от Новопушкинского сквера до Поварской я не видела – только в самом конце, у Верховного суда, стояли две штуки, в них спасались от дождя сотрудники полиции. Полиция была очень вежлива. Никто не кричал: «Граждане, разойдитесь, ваша акция не санкционирована, вы мешаете проходу граждан». Не знаю, в том ли дело, что никаких других граждан не было и ничьему проходу мы не мешали. Мы даже реконструкторам на Тверском бульваре не так уж мешали, хотя за реконструкторов после прошлогодних баталий на Тверской все очень переживали.
Но тут еще один парадокс: если протестующие идут себе спокойно, а их не хватают и не волокут в автозаки, акция проходит мирно и без нарушений общественного порядка. Даже если участники вместо игрушек держат плакаты и что-нибудь выкрикивают. Это неприятно слушать, но при этом никого не бьют по голове или почкам. А как только участников акции начинают хватать, бить дубинками и тащить в полицию – тут же возникают те самые нарушения общественного порядка, во избежание которых надо согласовывать акции.
Собственно, и в этот раз мэрия Москвы отправила организаторам Марша грозное предписание, гласящее, что мероприятие создает опасность для горожан. Я не первый раз прогуливаюсь по Москве в рамках мероприятий – обычно санкционированных, но иногда, как в этот раз (и в Прогулку с писателями) – нет. И опасность всегда не там, где мероприятие не санкционировано, а там, где есть люди с дубинками, щитами, наручниками и автозаками наготове. Потому что они уже вышли на борьбу с нарушением правопорядка – а значит, нарушение правопорядка будет. Потому что им оно нужно. Государство в этой парадоксальной ситуации становится не оплотом безопасности, а источником повышенной опасности для граждан. Надо раскрыть преступление – спровоцируем преступление. Надо бороться с нарушением правопорядка – спровоцируем нарушение правопорядка.
Но в этот раз, вероятно, где-то наверху решили, что бить дубинками теток с плюшевыми зверями и тащить их в автозаки – это будет позор на весь мир. Это вселяет надежду если не на то, что «Москва еще добрее», то хоть на то, что власти умеют иногда соединить причину со следствием и спрогнозировать последствия своих действий.
Полиция следила, чтобы граждане, идущие маршем, организованно переходили дорогу. На Никитском бульваре даже перекрыли движение, остановили поток машин и кричали в мегафон тем, кто дисциплинированно останавливался на красный: «Проходите, проходите через дорогу! Не выходите на проезжую часть! Нечего тут фотографировать – вернитесь на тротуар!» Водители нервно бибикали.
До здания Верховного Суда дошли быстро – идти недолго. Там все остановились у здания – кто-то на тротуарах на Поварской, кто-то в скверике у суда со стороны Большого Ржевского переулка или у входа в здание. Там стали скандировать «Свободу! Свободу!» и «Детям не место в тюрьме!» и вышли на проезжую часть Большого Ржевского. Полиция стала вежливо требовать освободить проезжую часть. Времени было уже около восьми вечера. Организаторы акции поблагодарили собравшихся и попросили их разойтись; для этого журналисту Анне Наринской дали полицейский громкоговоритель.
Расходились еще примерно полчаса. Возникла идея оставить игрушки возле здания Верховного суда, но расставаться с ними практически никто не захотел, и у здания осталось десятка два рассаженных кучками небольших зверюшек
«Просьба разойтись, мероприятие окончено», — говорил полицейский в мегафон. Старушка, с которой мы стояли на светофоре, сказала вдруг: «У нас не «мероприятие». У нас – акция. В следующий раз нас будет больше. Чужих детей не бывает». И стала рассказывать, как все надоело, как ее не взяли в больницу с давлением 220, потому что есть негласная установка пенсионеров в больницу не класть – и что «этим там» и на детей наплевать, и на пенсионеров. Потом зажегся зеленый свет. Глас народа пожелал мне доброго здоровья и пошел домой.
Небо, наконец, слегка прояснилось и просияло необыкновенным розово-лиловым закатом. Самое время для появления лилово-розовых единорогов. И он появился – на руках у хозяйки, актрисы Татьяны Лазаревой, одной из организаторов марша.
«Ко всем организаторам приходили домой, приносили уведомления о том, что мы нарушаем режим, эти несчастные люди искали нас по всей Москве, — сказала Татьяна Лазарева. — Я была вся в делах – они нашли моего мужа, все ему вручили. Но тут такая история: если я хочу быстро ехать и нарушаю правила – я готова заплатить штраф. Если я нарушаю правила – я иду на это осознанно. Я взрослая женщина, я никого на это не звала. Но, как видим, многие взяли на себя ответственность на это пойти. Получилось все удивительно. Мы вовсе не собирались большую толпу звать. Как всегда в интернете – никогда не знаешь, как ты хайпанешь. Мы решили собраться и пойти, потому что накипело, наболело. Я совершенно не уверена, что все это каким-то образом повлияло на сегодняшнее решение [следствия попросить суд изменить Анне Павликовой меру пресечения на домашний арест и прокуратуры – поддержать это ходатайство]. Но мы что-то сделали. Интересно было бы прожить это время в параллельной реальности и посмотреть, что бы было, если бы мы не пошли на этот марш. Но этого нам не дано».
Стемнело, дождь усилился, все разошлись. Мокрые игрушки остались сторожить мокрые ворота Верховного Суда.
Мы что-то сделали.
Фото: Ефим Эрихман