Протоиерей Георгий Митрофанов: «У всех святых можно найти теневые стороны»
Протоиерей Георгий Митрофанов
— Я не являюсь поклонником творчества Учителя, но вкусы у людей разные. Также трудно что-то сказать что-то исчерпывающее о самом фильме, так как, кроме трейлера, никто пока ничего не видел.
Что касается истории взаимоотношений императора Николая II и Матильды Кшесинской, такая история была, и Учитель не делает никакого открытия, рассказывая о том, что между ними существовала любовная связь.
Но, будучи церковным историком, готовившим материалы к канонизации Николая II, я могу сказать, что это история, в которой будущий государь проявил себя как человек грешный, но при внимательном рассмотрении предстает в совершенно ином ключе.
Николай Александрович был очень послушным сыном, дисциплинированным офицером, человеком, который очень любил свою службу в гвардии. У него была мечта: вступить в брак с Алисой Гессен-Дармштадтской. Но он знал о категорическом нежелании родителей это допустить, у них был другой кандидат для его будущего венценосного брака. Он от этого очень переживал, но не решался даже представить, что родители ему уступят.
При этом он вращался в гвардейской среде, где существовали неписаные правила: молодой гвардейский офицер мог участвовать в пирушках, иметь любовниц, но только, пока он был холостым. Как только он вступал в брак, связь с женщиной на стороне могла стоить ему пребывания в гвардии. Это всегда считалось скандалом, и в таком случае он мог попасть в обыкновенную армейскую часть.
Кроме того, гвардейские офицеры должны были жениться только на дочерях потомственных дворян. Вступление в брак означало для офицера прекращение свободной жизни, но пока офицер был молод, любовные связи рассматривались как нечто вполне допустимое.
С любовницей нужно было вести себя в соответствии с определенными правилами, это должно было быть в определенной степени прикровенно.
Что касается Николая II, он, будучи очень чистым юношей, оказался в руках этой коварной женщины, и она нарочито пыталась утвердить себя в их отношениях. Были ситуации, когда он, боясь как-то оскорбить или унизить ее, вел себя с ней почти как с невестой. Это было вопиющим нарушением всех неписаных правил. Стояла за этим его чистота, некоторый инфантилизм.
В ситуации, когда он, не чая обрести свое счастье с Алисой Гессен-Дармштадтской, оказался в связи с этой дамой, он пережил очень большую драму. Есть свидетельство о том, что обер-прокурор Константин Петрович Победоносцев, который был его учителем в детские годы, успокаивал государя и государыню, говоря, что, мол, пусть юноша ощутит себя мужчиной, ведь они его держали при себе до такого возраста, скоро все пройдет, а заодно и Алису забудет.
Поэтому в этой неприятной истории проступает то, что цесаревич, будучи молодым гвардейским офицером, в возрасте 23 лет — был при этом очень чистым юношей.
Однако, отправленный в кругосветное путешествие, он вернулся с твердым убеждением, что добьется брака со своей любимой Алисой Гессен-Дармштадтской, что и случилось. К несчастью для бедной Алисы, которая попала в страну, где с ней, ее детьми и мужем так жутко расправились. Но прожил он с ней действительно счастливую семейную жизнь, и эта история юности не омрачала его отношения с очень волевой, ревнивой Александрой Федоровной.
В принципе, можно было бы поставить фильм на эту тему, но подавать эту тему нужно объективно, и дело здесь не в том, что Николай II — канонизированный святой. У всех святых можно найти теневые стороны. Важно другое — что и в этой истории его личность проявила себя вполне определенным образом: это человек, который не просто так на пустом месте создал свою очень хорошую семью. И это падение юношеское — свидетельство того, что личность его развивалась, в том числе в отношении семейной, личной жизни, в позитивном христианском ключе.
И если мы действительно считаем, что Николай Александрович — святой, не надо бояться отражать какие-то греховные пятна в его судьбе. Они потому и даются, чтобы мы поняли, что святыми становятся обычные, простые, нормальные люди, преодолевая свои немощи. Это не терминаторы благочестия, которые рождаются сразу святыми, по средам и пятницам материнскую грудь в младенчестве не берут, и так далее. Таким был Николай Александрович.
Но, мне кажется, судя по трейлеру, это будет очередная развесистая клюква, которая не делает чести ни режиссеру Учителю, ни нашему кинематографу. А черпать знания по истории, о жизни святых Русской Церкви лучше не из кино, а из литературы.
Устраивать какие-то протестные акции, сжигать кинотеатры — это полный бред. Не говоря уже о том, что это безнравственно и греховно.
Что касается просмотра, то, как говорил святой апостол Павел: «Все мне можно, но не все полезно». Зачем тратить время на сомнительный фильм? Пускай лучше христиане посмотрят британский фильм «Король говорит» — гораздо больше получат интересной информации о личности государя. Правда, британского.
Священник Филипп Ильяшенко: «Не может один человек плюнуть народу в душу»
Священник Филипп Ильяшенко
— Конечно, само обсуждение фильма и вопросы к нему — некорректны. Мы не можем обсуждать фильм, так как мы его не видели. Мы видели только трейлер длиной чуть больше 2 минут, который является некой аннотацией к нему. Судить о содержании произведения по этому трейлеру невозможно.
Понятно, что на фоне отмечаемого в этом году 100-летия революции, и учитывая, что это пока единственное масштабное произведение, приуроченное к этому событию, такой трейлер не может не обратить на себя особого внимания. И в силу своего содержания не может не вызывать определенных вопросов. Конечно, судить о том, что собой представляет этот фильм, можно только его увидев. Но то, что мы увидели сейчас, те фрагменты, которые, может, и не вошли в сам фильм (потому что в трейлер не всегда попадает то, что содержит прокатная версия фильма), ничего, кроме чувства гадливости, честно говоря, не вызывает.
Можно показать подвиг смерти царя-мученика, а можно собрать всякую грязь, основанную во многом на слухах и сплетнях, и построить на этом «драму» русской истории.
Мы, конечно, хорошо понимаем, что святой страстотерпец царь Николай II не был преподобным в своей жизни, его святость засвидетельствована его смертью, а не его жизнью. Мы знаем, что его жизнь включала в себя различные события, связанные с молодостью, с духом времени. И мы знаем точно, что с момента знакомства со своей будущей женой, принцессой Гессенской Алисой, его жизнь стала совсем другой. Его семья всегда являлась образцом идеального супружества, семейного счастья. Хотя жизнь их была нелегкой, в нелегкую эпоху. Большинство людей в то время жили совсем по-другому.
Поэтому, конечно, такой материал — это провокация. Сознательная, или несознательная, а может быть, коммерческая провокация, так как здесь имеет большее значение сам факт бурных обсуждений вокруг этого фильма, чем содержание. Известно, что апелляция к низменным человеческим страстям — самый простой и рентабельный способ инициировать подобные обсуждения. Возможно, когда фильм будет показан, мы узнаем, что так оно и есть, таков и был замысел режиссера.
Однако при всем уважении к свободе слова не меньшим уважением должны пользоваться чувства людей.
Наверное, нужно задаться вопросом: какое право имеет искусство, творчество, талант быть учителем народа, власти, общества — в какой мере и как? Имеет ли право художник на самовыражение? Да, имеет, в тех пределах, в которых я могу осуществлять свою свободу, до тех пор, пока это не задевает других людей.
Задевает ли фильм Алексея Учителя? Мы фильм не видели, а трейлер — задевает.
Имеет ли право художник представлять прошлое в гротескном виде, может ли его творение апеллировать к низменному, или должно звать к вышнему миру? Наверное, все-таки второе. Но есть также извечный вопрос: а кто судьи? Можно ли здесь устанавливать цензуру, и главное: кто будет в данной ситуации цензором?
Что это должно быть: штатные цензоры, духовные лица, как это было в дореволюционной России, партработники, как это было в советское время, или цензуры быть не может никакой, творчество абсолютно свободно, и творец может делать все что угодно и как угодно?
Я думаю, что здравый смысл, уголовный кодекс, где есть статья об оскорблении чувств, а также некое трезвое отношение самой нации — могли бы быть естественной цензурой. Только не надо забывать, что всех этих вещей в полноте у нас нет.
Мы не должны забывать, что у нас за плечами — страшный XX век, в котором именно свобода самовыражения, лояльность власти к этой свободе во многом раскачала государственный корабль, и трагедия русского народа во многом из этого проистекла.
Я проиллюстрирую сейчас, что я имею в виду. В 1911 году, например, в свободной продаже есть так называемое открытое письмо — открытка, она является почтовым документом, который почта принимает к посылке, в нее можно вписать адрес и открытый текст. На этой открытке изображено 9 января 1905 года — «Кровавое воскресенье». Вдали шеренги войск, дымки залпа, на первом плане упавшие, падающие, стоящие демонстранты. Мы все понимаем, что это начало революции, смуты, антигосударственного, антиправительственного мятежа, восстания. Пожалуйста, а на другой стороне пишите: «Целую, люблю, обнимаю, жду в гости». Такая вот пропаганда. Может, как раз отсутствие цензуры и привело к тому, что с такой легкостью была уничтожена власть.
Я поддерживаю общественный совет при Минкультуры, который выступил с предложением устроить закрытый предпоказ для экспертного сообщества, чтобы не по трейлеру судить о фильме, а по самому фильму. И на этом экспертном собрании может быть принято решение, с каким грифом должен выйти этот фильм.
Мы живем в свободное время, в свободной стране. Не может один человек плюнуть народу в душу. Надо понимать, что если я оставляю за собой право неким творческим актом совершить что-то, что всех оскорбляет, то будет ответная реакция, которая может и должна быть в правовом поле. И если правовое поле не в состоянии защитить людей, оно должно быть изменено.
И предварительная оценка этого фильма могла бы избавить большинство от необходимости защищать свои чувства, в том числе от таких форм защиты, которые выходят за пределы правового поля.
Что касается того, надо или не надо смотреть: что лучше – съесть суррогат или свежий продукт? Наверное, свежий лучше. Что полезнее: посмотреть исторически недостоверную апелляцию к низменным чувствам человека за большие деньги, или сохранить в целомудрии взгляд, слух? Наверное, все же второе.
Я напомню, что, конечно, христианин может делать все, что хочет. Христианство — это религия свободы, и все, что я делаю — мой свободный выбор. Он реализуется не в том, чтобы безобразия совершать, а выбрать свободно — не делать безобразий. И здесь, как всегда при подобных вопросах, уместны слова Апостола Павла: «Все мне можно, но не все на пользу».
Историк Феликс Разумовский: «Ситуация с фильмом “Матильда” — это национальная шизофрения»
Феликс Разумовский
— Это событие — из одного ряда с тем, которое произошло несколько лет назад, в 2012 году, когда в начале года Москва покрылась баннерами с рекламой фильма «Ржевский и Наполеон». Тогда отмечалось 200-летие войны 1812 года.
Конечно, та великая эпоха была не только трагической, все мы знаем и любим комедийный фильм «Гусарская баллада». Там есть и героика, и радость, и любовь, и шутки… Но в нем нет никаких гнусностей и пошлостей, на чем зачастую строится эстетика современного российского кино. Когда подобная продукция изготавливается к важнейшим событиям национальной истории, возникает нестерпимый, оскорбительный диссонанс. Так было с «Ржевским и Наполеоном», нечто подобное, но уже в гораздо более серьезном масштабе происходит с «Матильдой».
Приходится напомнить, что в этом году отмечается 100-летие величайшей трагедии, гибели исторической России, предательства России. Страна взошла на свою Голгофу. А на экраны выходит фильм о романе балерины с цесаревичем Николаем, будущим императором Николаем II, и прочими членами императорской фамилии. Подобную ситуацию можно определить как национальную шизофрению.
Далеко не праздный вопрос касается того, в каком эмоциональном контексте происходят подобные «культурные» акции. Какова тональность обсуждения серьезных общественных проблем… Одни только вопли по поводу передачи Исаакиевского собора чего стоят. Вот и выходит, что мы погружаемся в уродливую атмосферу тотальной невменяемости. В подобной атмосфере обсуждение чего бы то ни было, мало-мальски серьезного вопроса попросту невозможно. Это теряет всякий смысл. Неуместная ирония, стёб, безоглядное легкомыслие разрушили серьезность как таковую. И надо признать, что такие акции, как «Ржевский и Наполеон», «Матильда» и т.д., этому активно способствуют.
Мы приучаемся жить так, как будто являемся участниками беспрерывного шоу, причем достаточно низкопробного. Ситуация не такая уж безобидная, как кому-то может показаться. У России, в силу своеобразия ее цивилизации, нет противоядия от таких вещей. Что бы с нами ни происходило за последние сотни лет — Россия остается религиозной цивилизацией. Либо русский человек будет верить в Господа нашего Иисуса Христа, либо начнется очередное беснование со всеми вытекающими последствиями.
В принципе в культуре можно делать почти все, надо только знать, в какой обстановке и в какое время. Культура — это иерархия. А мы иерархию устранили. И оттого сплошь и рядом попадаем в ложное, глупое положение. Такое ощущение, что мы полностью разучились управляться со своим культурным пространством. И, конечно, у наших соотечественников от этого просто едет крыша.
Всякие запреты, конечно, бессмысленны. Вообще, надо знать, что происходит в разных сферах, в том числе в российском кино. Но это для того, кто хочет и может это все смотреть. Стоит подумать заранее, это тебе нужно? Ты с этим зрелищем вообще справишься, или ты будешь захвачен этими страстями? И на то, чтобы восстановить душевное равновесие, понадобится несколько месяцев.
Мы же знаем, что святые отцы относились к тому, на что человек смотрит, очень строго. Своеобразие русской цивилизации заключается в том, что основную информацию человек черпает через созерцание, зрелища. Это на Западе все в значительной степени вербально: тексты, схоластика. Однако рекомендовать что-то не смотреть может, допустим, пастырь своим чадам. Эти «можно/нельзя» не входят в компетенцию представителей культурного сообщества.
Публицист Александр Архангельский: «Надо различать житие, биографию и байопик»
Александр Архангельский
— Я исхожу из простого принципа: современное искусство и Церковь автономны. И это два мира, которые сложно пересекаются, пересекаются, прежде всего, через личность художника. Если художник принадлежит только одному из этих миров, бесполезно ему задавать вопросы из другого. Если он сам принадлежит обоим мирам, тогда борьба происходит внутри него самого.
Поэтому глупо требовать от светского (светского и по статусу, и по жизнеощущению) художника, чтобы он снимал житие. Он будет снимать кинороман. Кинороман предполагает совершенно другую работу с жизненным материалом, другую логику. Все! Он в своем праве, а дальше вопрос только в том, хороший это художник или плохой. Запреты, угрозы, протесты — это не просто не выход, это действие, которое будет приносить обратный результат.
Вместо того, чтобы выстраивать диалог, наводить мосты между разными областями культуры, обымающей собой церковное и нецерковное, мы получим еще большее взаимное отторжение, вражду. Это раз. И два — ну как мы отнесемся к кинорежиссеру, который явится в храм и будет указывать благочинному, как он должен перестроить богослужение, чтобы оно было более зрелищным? С точки зрения постановки кадра, наверное, он будет прав, но это же дикая ситуация! Почему же мы позволяем обратный ход?
Давайте не будем путать житие, биографию и байопик (биографический фильм, фильм по мотивам биографии. – Ред.). Это три разные вещи. Святой становится святым в тот миг, когда он принимает решение, что он идет на крест. Порой он принимает такое решение — в юности, когда отвергает мирские соблазны и уходит в монастырь, выбрав путь подвижничества, а бывает, что в последнюю секунду, когда его ставят перед развилкой: ты со Христом или отрекаешься от Него?.. Если со Христом, то все остальное сгорает — в моральном, религиозном, но не в биографическом смысле. Так что, мне кажется, здесь вообще нет предмета для дискуссии. Светский кинорежиссер снимает фильм о той части жизни святого, когда о будущей святости речи и в помине не было. Иначе — что? Будем запрещать фильмы о Ходынке? О расстреле 9 января?
Во всяком случае давайте обсуждать фильм, когда он выйдет на экраны. Не понравится — обсудим жестко. До этого момента — вообще нет предмета для разговора. (…)
Что касается девушки-депутата, которая все это начала, мне кажется, нам остается ее пожалеть и не обращать внимания на те странности, которые она делает, может быть, не со зла. Если она думает, что защищает какие-то посмертные права Государя Императора и что ей «поручено» представлять его загробные интересы, это и с юридической стороны неадекватно. А с человеческой — и подавно.
Что же до тех отцов настоятелей, которые агрессивно настраивают людей против фильма, которого не видели, и таким образом играют на благоглупости своих несчастных прихожан, то мне кажется, они за это несут полную ответственность. Лелеемая, тщательно воспитываемая в себе глупость — грех. Человек может родиться глупым, если Господь ему какой-то особый путь уготовал, но вообще он не имеет права глупым оставаться. Он должен расти над собой, развиваться, себя усложнять. Это, среди прочего, тот плод, который с нас спросят. «Вот тебе был дан один жалкий талант, а что ты принес?» «Нет, я боялся, Господи, развивать свой ум, боялся, Ты же с меня потом спросишь…» Эта притча ведь ко всему имеет отношение, к этому – в том числе.
Протоиерей Александр Шаргунов: «Лжи нет конца и края, не прекращается война против нашего народа»
Протоиерей Александр Шаргунов
— Как я отношусь к ажиотажу вокруг фильма «Матильда»? Вопрос о том, как я отношусь к угрозам некой группы православных христиан чуть ли не сжигать кинотеатры, где будут демонстрировать фильм «Матильда» — вполне провокационный. Разумеется, такие намерения кажутся мне очень сомнительными. Так же, как сомнительна правдивость информации о подобной угрозе. Совершенно ясно, что таким образом фильму делается реклама, с тем чтобы как можно большее число проглотили потом эту ложь.
Ложь? Разумеется, фильма «Матильда» я не видел, хотя бы потому, что он еще не вышел в прокат. («Пастернака не читал» — как заклинание любят они повторять). Но тем не менее хотелось бы сказать о двух вещах. Во-первых, о естественной тревоге, связанной с прецедентами на «царскую тему» в нашем телевидении. И во-вторых, о полном несогласии с теми, кто критикует фильм, но под предлогом защиты «свободы творчества» допускает его показ или утверждает, что в условиях нынешней реальности выступать за запрет показа этого фильма — «духовный тупик». Другими словами, так или иначе отстаивают принцип толерантности.
Дискредитация русской истории. В «послеперестроечные» годы на телевидении часто стали показывать передачи «из жизни русских царей». Чем это объяснить? Это была кампания по дискредитации русской истории. И естественно, русских царей. Целые сериалы посвящались якобы интимной жизни династии Романовых. В уста царей вкладывались пошлейшие тексты. Еще подлее были так называемые «документальные» серии из русской истории Сванидзе, откровенно клеветнические, где лживо подбирались кадры непонятно откуда взятой кинохроники вперемешку с кадрами из «художественных фильмов», направленных на опорочивание всей русской государственности, особенно последнего святого царя-страстотерпца. Царя представляли «слабым, глупым и т.д.», при этом возвеличивали таких деятелей, как Витте, цитируя его слова о том, что «Россия должна перестать претендовать на роль империи, а стать обычным скромным государством». То, чего желали большевики и прочие «интернационалисты».
В передаче «Тем временем» был рассказ о выставке в Петербурге, посвященной Распутину. Передача явно преследовала только одну цель: показать крупным планом карикатуры на Государя и Государыню. Мы знаем, как в предреволюционные годы большевики распространяли грязную клевету на Царский дом, используя фигуру Распутина как главный козырь.
Также шли бесконечные сериалы типа «Любовь Императора», «Бедная Настя», где можно было подумать, что действие происходит не во дворце, а в публичном доме. Нечто запредельное, оскорбляющее память русских Царей, беззащитных перед безнаказанной клеветой.
Мне рассказали о сюжете, показанном по НТВ, который был посвящен героической гибели «Варяга». Некий «историк» заявил, что никакого подвига не было, а просто была глупость русских моряков, вступивших в неравный бой с японской эскадрой. И конечно, побежденных. А основанием для утверждения о подвиге якобы послужила всего лишь песня о «Варяге». Он выразил сожаление, что эта дезинформация проникла даже в школьные учебники и что пора это исправить и учебники по истории переписать.
В самые «лихие» годы «перестройки» печать также не отставала от телевидения в исполнении этого русофобского заказа. В газете «Культура» некий Крылов под видом историка оклеветал Феодора Романова: якобы тот был агентом поляков и способствовал проникновению Лжедмитрия в Россию. Да и царевича Димитрия якобы убил тот же Феодор Романов. А статья называлась «Человек, выигравший Смуту». Это значит, что если в начале XVII века такой беспринципный негодяй заложил основу трехсотлетней династии и благополучного царствования, то нынешний правитель будет оправдан за любые преступления, лишь бы он вышел победителем.
Лжи нет конца и края. Кому непонятно, что связь с историей — жизненно важная ценность. Мы знаем, как история может быть оружием лжи на уровне государственной политики. Как выразился один из современных идеологов: «Важно, чтобы история писалась нами, потому что кто пишет историю, тот контролирует настоящее». И господство над массовым сознанием они основывают на разрушении исторической памяти народа.
Кому непонятно, что дискредитация святого царя-страстотерпца — это попытка дискредитации Церкви, его прославившей. Не прекращается хорошо организованная война против нашего народа. И для нас должно быть очевидно, что защита Отечества не может быть отделена от заботы о личном спасении.
Что означает толерантность? Почему так настойчиво пропагандируется так называемая толерантность в сегодняшнем мире? Что она означает? Она означает, что вера — строго частное дело, но подчинение общепринятому — обязательно. По сути — это торжество того, что было во времена жестоких гонений на Церковь в Римской империи. Положи зернышко ладана перед статуей императора, и ты свободен. Иди и веруй, во что хочешь — во Христа или в антихриста.
Если все верования законны, равным образом гарантированы духовной пустотой государственной власти, это значит, что самое дело веры относительно. Оно должно быть на втором плане, a priori отмечено отрицательным знаком. От начала до конца вера рассматривается как нечто отрицательное с точки зрения торжествующего зла, в то время как скептицизм становится «благом», гарантом общественного мира и свободы.
Иными словами, ослабление веры будет всегда желательным, поскольку содействует демократическому сосуществованию самых разных идей. Согласно этой логике, храм (Исаакиевский собор), отобранный большевиками у Церкви, принадлежит равным образом и неверующим. Или как сказала одна из их ведущих публицистов на «Эхо Москвы» Юлия Латынина, «чем больше будет усиление Церкви, тем больше будет у нас антисемитизма». По ее же словам, корень антисемитизма — в Евангелии. Это уже основание для гонения на Церковь. Или православные хотят, чтобы все повторилось как в 1917 году? Такова демократическая толерантность.
Может ли с этим согласиться исповедник истины? Все сопротивляется в нас этой установке. По своей природе человек стремится упразднить духовную неопределенность — ту, которая характеризует современность. Это интуитивное сопротивление надо попытаться понять. Что не срабатывает в «демократическом» скептицизме, достаточно великодушном, чтобы примирить все верования? Вне сомнения — он неодолимо приводит к тому, что именуется релятивизмом. Все относительно. Мало сказать, что релятивизм опасен. Чисто логически очевидна абсурдность этого принципа. Если релятивизм становится объединяющим началом, он спотыкается прежде всего о самого себя.
Иначе говоря, относительность становится относительной, то есть одним из верований. Если кто-то говорит, что всякое верование частично и что всякая истина относительна, это утверждение должно быть отвергнуто на основании его собственных постулатов. Подобной логикой мы попадаем в замкнутый круг. Те, кто полагает, что всякое убеждение опасно, потому что всякая истина иллюзорна, подпадают под ту же самую оценку. Кто настаивает на абсолютности тезиса релятивизма, должен признать законным тезис, отвергающий релятивизм. Как сказали бы древние философы: если тезис релятивизма истинен, то он ложен.
Нам предлагают, чтобы мы подвергали сомнению любые свои убеждения и не настаивали на их абсолютности. На деле современный скептицизм чаще всего означает отрицание единой истины. Нас хотят убедить, что к ценностям каждого человека, какие бы они ни были, должно относиться с одинаковым уважением. Но если все веры частичны или равноценны, если сама идея истины есть заблуждение, если добро и зло — вопрос понимания каждого отдельного индивида, тогда единая истина действительно не имеет смысла. Тогда наш ужас перед Гулагами и Освенцимами — лишь результат чисто исторических обстоятельств.
Иными словами, если бы гитлеровский режим восторжествовал, мы бы не думали о нем так, как сейчас думаем. Если бы коммунизм не рухнул, то главные коммунисты не стали бы главными антикоммунистами, а продолжали бы пропагандировать миру «светлое будущее». Безумие! Ныне толерантность собирает своих сторонников на последний бой против истины, предлагая вместо единой истины выбор — каждому по его вкусу и желанию. Исполняется пророчество апостола Павла: «Ибо будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням» (2 Тим. 4, 3). И неудивительно, ибо временное сегодня всюду ставится впереди вечного, земное — впереди небесного.
Нам говорят, что толерантность — панацея от искушения тоталитаризмом, от нетерпимости, надежная защита высшей ценности человека — свободы. Но существует фанатизм толерантности, подавляющий свободу веры. И только истина сделает нас свободными (Ин. 8, 32), а не какая-либо новая психологическая или социально-экономическая реальность. Мы видим, как под формами по видимости менее жестокими, чем в минувшем веке, либерализм препятствует истинной свободе, и прежде всего свободе совести, анестезируя ее. Это слишком ясно видно на примере легализации убийства миллионов детей (аборты). И не только физического убийства. В то время как требования истины — непременное условие свободы.