Матушка Галина Соколова: «Семья мужа стала для меня больше, чем примером»
Матушка Галина Филипповна Соколова — поистине удивительный человек. Имя ее знакомо многим православным верующим и всегда при его произнесении в сознании возникает образ очень доброго, светлого и мужественного человека.
Вдова известного московского священника Феодора Соколова, вот уже 7 лет она одна растит 9 детей. Старшие ее дочери уже замужем, растят своих детей, старший сын служит в армии. Наверное, немного было легких дней в жизни матушки: при жизни о.Феодора, поднявшего не один большой приход, все его силы уходили на созидание храма Божия, в доме часто не было денег. С уходом батюшки осиротел приход, но и в самые тяжелые дни матушка находила силы утешать, помогать, одобрять.
Подробнее о жизни семьи Соколовых, о том, как познакомились матушка Галина и будущий отец Феодор можно прочитать в статье « Отец Феодор Соколов » и « Ради одного человека «. На нашем сайте можно прочитать и другие беседы с матушкой Галиной: Воспитание детей в большой семье: самое главное — это отношения между мужем и женой , В ожидании Пасхи.
Сегодня мы продолжаем знакомиь читателей с рассказом матушки Галины о своем пути к Богу и к Церкви Христовой. Ваши отзывы и письма мы будем рады передать матушке Галине. Пишите!
Матушка Галина Соколова: «Люди страдают, потому что не знают Бога!»
— Матушка Галина, помните ли Вы первую встречу с родителями своего будущего мужа?
— Возвращаясь мысленно в то время, могу сказать, что я не то что боялась, но волновалась. Во-первых, потому что приехала в Москву из деревни, во-вторых, потому что знала, что глава этой семьи — священник. Потом еще выяснилось, что и братья моего жениха избрали путь служения Церкви: один из них — инспектор Московской Духовной академии, сестры — регенты. Всё это было очень волнительно.
Я только-только пришла к вере, и мало знала о том, как надо себя вести при подобном знакомстве. Пожив в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре год, научилась, что к священнику нужно подходить с благоговением, просить благословения. Первое при встрече со священником — это уважение, потому что перед тобой не просто человек. Это я знала, но о том, как дальше общаться с такими людьми, и понятия не имела.
Но когда рядышком с тобой человек, которого ты любишь, которому доверяешь… Федюша сказал: «Ты не переживай, не волнуйся, я буду тебя держать за руку. Моя мама, знаю, будет задавать тебе очень много вопросов, но я буду рядом и сам всё за тебя скажу».
Когда он привез меня к себе домой, мама Наталия Николаевна гуляла на улице с внуками. Мы подошли, поцеловались и стали ждать отца Владимира. Вот он показался на дорожке к дому и я, по простоте, как привыкла делать в Лавре, прямо на улице подошла к нему под благословение. Это сейчас в наше время можно спокойно подойти за благословением к священнику в любом месте: хоть в метро, хоть на концерте. Это уже приемлемо и привычно. Но тогда-то, в 70-е годы всё было иначе. Отец Владимир обнял меня, поцеловал и сказал: «Дома, дома». Когда мы, наконец, пришли домой, я и взяла благословение по-настоящему.
Отец Владимир поразил меня своей любовью и скромностью. Сложно передать словами, какие у него были глаза! Отец Федор унаследовал такой же взгляд от своего папы.
Потом, когда, мы разговаривали, Наталия Николаевна очень подробно спрашивала кто я и откуда, кто мои родители… Я рассказала о том, как окончила школу, как пришла к вере. Федюша мне помогал отвечать на вопросы. Наконец Наталия Николаевна сказала: «Мне очень хочется знать, кто же у тебя в роду такой молитвенник, что именно ты попала к нам, к нашему Феденьке?»
— Не знаю, — отвечала я. — Наверное, моя мама меня вымолила и батюшка отец Илия. Еще мой дедушка Андрей, мамин отец, был настоящим молитвенником. Его я помню очень хорошо, а кто бы еще мог за меня молиться — не знаю.
Я до сих пор помню, как молился мой дедушка. Он очень любил меня, а я — его. У нас были даже свои тайные разговоры: мы общались не языком, не словами, а руками и глазами. Мне было всего-то лет пять-шесть, но я настолько хорошо его понимала и чувствовала.
Тогда Наталия Николаевна сказала: «Мы молились за Феденьку, чтобы Господь послал ему человечка, который бы помог ему стать на путь священства, чтобы невеста нашего сына была человеком верующим и преданным Господу».
Я-то себя видела совершенно не в таком свете, как они… Да и они узнали, что я просто обыкновенная девушка. С первой встречи я им понравилась, но самое главное, что они очень легли мне на сердце. Как я их приняла тогда, какими их увидела, такими они для меня и остались. Ничего не изменилось, пожалуй, сейчас я испытываю к ним еще больше уважения и благодарности.
Я всегда всё делала для того, чтобы между нами царили мир, любовь и понимание. Я видела, как они живут, и понимала, что этой прекрасной жизнью нужно дорожить, и положить все силы, чтобы стать такими, как они. Ясно, что сразу это не придет: чтобы стать такими, как они, действительно, нужна вся жизнь.
— Семья Вашего мужа стала для Вас примером?
— Гораздо больше, чем примером! Разговаривая с отцом Владимиром, никто никогда не смог бы сказать резкое слово или просто повести себя вольно. Это было невозможно. Его взгляд, его простота, скромность не могли расположить по-другому его собеседника, и все, естественно, благоговели перед таким человеком.
За те годы, что мы прожили вместе с родителями отца Феодора, не было ни слова, ни мысли, ни минуты непонимания, разочарования. Ни разу я не ощутила какой-то холодности к себе. Если при каждой встрече тебя только обнимают, целуют и называют самыми добрыми словами, то и отвечать хочется теми же чувствами.
Летом мы уезжали на дачу в Гребнево: ведь детки росли один за другим. В прочее время мама Наталия Николаевна всё время мне помогала, и отец Владимир приезжал уже к нам. И всегда я от них видела только ласку и любовь. Могла ли я относиться к ним по-другому? Конечно, видя такое отношение, стремишься дарить им ту же любовь. С такими людьми невозможны иные отношения.
Ни одно утро у отца Владимира и Наталии Николаевны не обходилось без ласкового приветствия, без поцелуя. Забыть это невозможно.
Вот отец Владимир позавтракал, поблагодарил Бога, поворачивается к нам весь сияющий, и шлет воздушные поцелуи: «Всё было так вкусно, так прекрасно, спасибо вам, мои хорошие!». Проходя мимо, снова нас всех поцелует… Хочется в следующий раз, к следующему обеду, ужину, чаепитию накрыть еще лучше, чтобы, придя, он нашел всё готовым. Знаешь, что он любит, когда кругом порядок, что ему это приятно, и, естественно, стремишься угодить во всем. Когда он соберется выйти из своей комнаты, ты будешь знать, что дома всё хорошо, что он с улыбкой пройдет по дому и его ничто не огорчит: ни вещь, лежащая не на своем месте, ни мусор…
Мы радовались, зная, что сейчас дедушка выйдет посидеть в садик. А раз он выйдет, значит, обязательно наденет одежду, достойную священника. Дома он всегда очень аккуратно причесывался и так же одевался: рубашка застегнута на все пуговицы, брюки с ремнем. На голове — если дело происходило летом — соломенная шляпа. Вроде бы он не на улицу, не на прогулку собрался, а в садик, к детям, но его достойное поведение в своей семье располагало всех нас следовать его примеру. Даже такие шустрые дети, как Серафим, при дедушке притихали и вели себя строже.
— То есть отец Владимир и Наталия Николаевна подавали пример не словами, а своим поведением?
— Совершенно верно. Идет, например, мама, Наталия Николаевна, со сковородкой из кухни на террасу, или ведет за руку ребенка, а отец Владимир, наоборот, возвращается с террасы в дом. Вот они встречаются в узеньком коридорчике, и я была свидетелем бесчисленное количество раз, что он всегда остановится, обнимет ее со словами «душечка моя», и она ему ответит тем же, и потом они расходятся, и каждый продолжает свой путь. О чем можно говорить? Ты это видишь, и для тебя это самый лучший пример того, как надо жить.
Поэтому мы с Федюшей всегда между собой говорили, что лучше всех слов для наших детей — видеть наши отношения, нашу взаимную любовь. Так же и дети будут стараться любить друг дружку. Главное, чтобы мы дружненько жили, и всё остальное придет.
Так же складывались и мои отношения с сестрами отца Федора. Первое время после свадьбы мы жили у сестры Любы на Планерной. Она уже вышла замуж, а деток у них пока не было.
Я потихоньку привыкала жить в Москве: надо готовить завтраки, обеды, а ведь я не имела понятия о ведении московского хозяйства. Никто ни разу не сделал мне замечания, что я встала чуть позже, чем другие, или пришла не вовремя. Наоборот, всегда слышишь ласковое: «Доброе утро». Уходим ли мы куда-то или вернулись домой — всегда тебя встречают поцелуем. В этих поцелуях укреплялись наши отношения. Это как подкормка для цветов.
В этой семье было весело жить. Федюша меня так любил, что я жила просто в раю. Именно так. Я всегда говорила: «Как же хорошо я живу! Как же все прекрасно! Неужели можно жить как-то иначе?»
Жизнь до замужества
У нас в деревне всё было немного по-другому: никаких поцелуев. Конечно, дело не в том, что родители были жестокие, просто имелась определенная строгость. У нас в семье было десять детей, я — самая младшая, остальные девочки и один брат. Хозяйство деревенское, детей много, конечно, существовали мы бедно.
Чтобы жить в деревне, надо много работать, и девочки научились всему. Выполняли и мужскую, и женскую работу. Чтобы всё делалось, как надо, необходима крепкая рука, руководство. Поэтому папа нас держал в строгости. Нас не целовали и не баловали. Мы в храм-то ходили только на Пасху, на Рождество, да на Троицу, и больше о Боге ничего не знали. Можно сказать, что я жила в очень строгой дисциплине, и когда я попала в атмосферу такой любви, как в семье отца Федора, то, конечно, попала в рай. Но со временем, повзрослев, когда приезжала домой, то поняла, насколько мой папа меня любит, сколько у него внутри любви.
Мои сестры тоже делились со мной мыслями о том, что сначала из-за этой строгости им казалось, что папа их не любит. Зато потом они увидели, как он о них переживает, начинали чувствовать, как сильно он их любит. И поняли, что так серьезно он себя вел для того, чтобы нас всех сохранить и воспитать настоящими ответственными людьми.
Жили мы задорно, весело, дружно, милосердствуя к бедным. Мамочка моя всегда говорила: нужно быть честными, добрыми, всегда помогать друг другу. Мы ведь никогда не жили замкнуто, интересами одной своей семьи. Ни одна работа у нас не кончалась на себе.
Когда я рассказываю об этом своим детям, они поражаются, как так можно жить. Мы, дети, между собой решали: сейчас мы убираем свой дом, а наши дети-соседи — свой. Потом мы ходили друг к другу и ставили оценки: кто быстрее, кто лучше вымел двор, кто и как убрал в сарае. Закончим уборку сена, мама говорит: «Надо соседям помочь». Закончим помогать одним, надо уже идти помогать сестре, которая вышла замуж и живет от нас отдельно: посидеть с детьми, прополоть огород. И вот это «надо» не кончается всё лето. Мы никогда не задумывались о том, что хотим отдохнуть. Отдыхали только по воскресеньям. Суббота была любимым днем, потому что мы знали, что завтра у нас выходной, сегодня осталась только генеральная уборка по дому. Широко раскрывается душа…
Мы были очень певучей семьей, и все работы делали с песней. Мама всегда говорила: «Девочки, старайтесь, когда работаете, петь, потому что когда поешь, вдохновляется сердце, дух поднимается, и лень к тебе подойти уже не может».
Вы знаете, как после еды человеку хочется расслабиться. Но нам-то расслабляться нельзя. Вот мы начинаем убирать со стола, мама запевает песню, и мы снова идем работать.
Песни пели самые обыкновенные: деревенские, народные, школьные, которые мы учили на уроках пения в школе. Сейчас, конечно, я многие слова позабывала, а сестры, которые живут в деревне, конечно, всё помнят. Я выступала на всех концертах, занималась спортом, была очень жизнерадостной. В Москве, кончено, я веду другой образ жизни, но когда попадаю в деревню, то тоже начинаю петь.
Сестры выполняли всю работу, а мне, единственной из семьи, папа даже не разрешил учиться косить. Все мои сестры косили, а я только шевелила сено. Один раз только разрешил попробовать, что это такое, сказав: «Тебе это будет не нужно».
Папа вообще будто предсказал мою жизнь. Когда одна из сестер выходила замуж, свадьбу играли в Подмосковье. Представляете, это же возможность увидеть Москву! Я тогда училась в классе седьмом. И вот все едут в Москву, а меня оставляют на два дома: за домом и детьми сестры приглядывать, и за своим хозяйством следить. А это коровы, свиньи, огород: очень много работы, только успевай.
Я помню, как плакала, что не увижу Москвы. Что для нас тогда это значило — и не передать словами. Телевизора мы не имели, зато вечером в субботу или воскресенье нам разрешалось сходить в кино. Перед художественным фильмом показывали киножурнал. И вот на экране Москва. Видишь Кремль, эти улицы и этих людей, и думаешь — это не люди, это что-то необыкновенное.
Когда я узнала, что в Москву меня не берут, казалось, что жизнь кончена. Рыдаю: «Я не увижу Москву!» Папа же тогда напророчил: «Ты еще в Москве наживешься».
Попав в семью Соколовых, я всегда ощущала это как милость Божию. Ведь у меня никаких заслуг, по которым меня можно было бы так наградить, нет. Я до сих пор всегда говорю: «Как была недостойна вас, так и остаюсь».