С матушкой Мариной, женой иконописца священника Андрея Давыдова, мы беседуем в мастерской при церкви Рождества Христова в Суздале.
Разговор периодически прерывается: кто-то заходит в церковь, и любого вошедшего надо радушно встретить, ответить на вопросы, проводить в храм, дать первые объяснения. Часто в этот храм специально приезжают на экскурсии из Москвы и других городов, в том числе и детские группы из православных лицеев и гимназий, посещают паломнические группы из России и из-за границы. Здесь можно вживую ощутить, что великая традиция древнего церковного искусства не прервана, а продолжается и сейчас. А матушка встречает и встречает новых гостей.
Отец Андрей – за мольбертом. Марина вышивает и рассказывает.
Со школьной скамьи
— Я родилась в Афганистане, потому что мой папа был сотрудником Министерства иностранных дел и много разъезжал по заграничным командировкам со всеми нами. Поэтому из картин детства в первую очередь вспоминаются яркие экзотические страны: Бирма, Афганистан.
Насколько я могу оценить, я была боевым ребенком, «вождем краснокожих». Никогда не унывала, мне всегда все нравилось.
Школу заканчивала в Москве. После школы пошла в Институт геодезии и картографии. Но геодезистом так никогда и не работала, потому что уже были дети, и стало не до геодезических разъездов. Пока жили в Москве, старалась работать поближе к дому. А когда Андрей стал священником, у нас уже было четверо детей и мы переехали на приход в литовский поселок, и я окончательно засела дома с детьми и, когда выкраивалось время, начала помогать мужу. Вся предварительная работа по подготовке досок к написанию икон: левкас, полировка, золочение и т.д. с тех пор, в основном, на мне.
Кстати, со своим будущим мужем мы учились в параллельных классах и поженились на первом курсе институтов.
Ремонт в ЗАГСе
У нас была очень скромная свадьба в ЗАГСе, где в это время шел ремонт. Мы прошли с запасного входа между ведрами с краской, расписались в каких-то бумагах и вышли обратно. Как говорится, важно не как выйти замуж, а за кого выйти… Венчались уже потом, через несколько лет.
О том, какой должна быть семейная жизнь, мы специально не задумывались и не строили предварительных планов и расчетов. Я считаю, что неплохо, когда люди женятся в молодом возрасте: им легче «притереться» друг к другу. Взрослые, зрелые люди все взвешивают, и им очень трудно бывает решиться выйти замуж, жениться. Но если они наконец собрались, то это ещё не значит, что все долгосрочно. Люди могут несколько лет дружить, присматриваться друг к другу, но, возможно, что через полгода они разведутся.
Бабушка отца Андрея рассказывает, что когда ее выдавали замуж (в очень-очень молодом возрасте, как тогда было принято, чуть ли не лет в 15), жениха она даже не видела. Она тогда думала: «Только бы он не ниже ростом был!» И всю долгую жизнь счастливо жила с мужем.
Я не хочу сказать, что надо всем жениться не глядя, но важно, как относиться к браку, не ставя во главу угла своё эго. Сразу установив для себя, что это не проба, а навсегда, и что вопрос о разводе изначально исключается.
Думаю, в сегодняшней ситуации с быстро распадающимися семьями во многом виноваты средства массовой информации, которые предлагают как идеал легкую, комфортную жизнь под девизом «ты этого достоин!» Какое это имеет отношение к счастью, любви и человеческим отношениям?
Когда мы растили детей, было непросто. Например, у нас не было денег покупать книжные шкафы, и Андрей сделал по всему дому полки из простых досок. При этом у нас не возникало комплекса, что мы бедные и соседи живут лучше, и их единственный ребенок одет новее. Мы не сравнивали и как-то не задумывались об этом. Было так много интересного, своих забот и радостей, что было не до рассуждений, чего ты там «достоин».
Ведь бывает, что у человека всё есть, а жизнь – тоска смертная, он всем недоволен и даже поговорить с ним не о чем.
«Негерои дня»
Специально в семейной жизни мы ничего не строили, не прогнозировали и не планировали. Нас дети построили – их у нас четверо. Мы больше о них думали. Сейчас я оглядываюсь и думаю – как это мы всех вырастили? Непонятно!
Первый ребенок появился в первый год брака, потом через 5 лет – дочка, еще через 5 лет – еще дочка, и через год – ещё дочка. И когда все выросли, мы никак не могли привыкнуть, что к определенному сроку ничего не надо готовить, никуда ни за кем идти, никого ниоткуда забирать — это было странное ощущение!
Хотя не стоит думать, что заботы о детях становятся меньше с их совершеннолетием. Они просто становятся другими.
Специально готовить я не люблю. Несмотря на четверых детей, которых вырастили, я в этом деле всегда старалась схалтурить, соорудить что-нибудь попроще.
— Не так, мы всегда ели вкусно приготовленную еду, – не соглашается отец Андрей из-за мольберта. – И для детей ты охотно готовила.
— Детей кормить надо, но я не относилась к готовке, как к какому-то увлекательному процессу, и не понимаю, как это может нравиться. У всех людей разные интересы, меня это никогда не увлекало. Тратишь полдня на готовку, а потом полчаса – и все кастрюли пустые, пора думать об ужине.
Первый ребенок появился, когда я училась на первом курсе, — продолжает свой рассказ матушка Марина. — Говорят, что с появлением первого ребенка семья переживает кризис. Нам об этом некогда было даже думать. Потому что столько было всяких дел.
И институт, и ребенок. Очень помогало то, что у меня была вторая смена, и занятия начинались с двух. Первый год мы приглашали няню. То есть я с ребенком, потом няня, потом мама (она у меня учительницей работала) возвращается. Так вот и перехватывали с рук на руки. Потом сын пошел в детский сад.
Вообще, я не помню, чтобы мы когда-то думали: «Как нам трудно! Какие мы герои дня!» Как-то не до этого было. Всегда есть дела и заботы. Их нет только у того, кто не родился.
Трудности – они ведь всегда случаются, и не только в семейной жизни. А если в семье какие-то неурядицы – что? Все, игрушки пополам и разошлись? Это же смешно! У многих людей возникают проблемы. Некоторые эти проблемы пытаются решить, обвиняя во всех бедах мужа. «Он плохой, я с ним разведусь, и у меня все проблемы кончатся!» Ничего подобного! Их будет только больше. Надо, наоборот, стараться решать все вместе, с мужем.
Другое дело, что не стоит накапливать в себе раздражение, обиды. Иногда полезнее высказаться, чем пытаться загнать все внутрь. Лучше быть открытым. Все равно где-нибудь твои обиды оставят свой след, в том числе – на здоровье. Поэтому лучше уж поругаться от души, а потом искренне помириться .
Отец Иоанн (Крестьянкин)
В 1981 году, когда у меня родился второй ребенок, дочка Соня, я крестилась. Сыну тогда было шесть лет. Андрей к тому времени уже ходил в церковь, писал иконы.
Несмотря на то, что Андрей не заставлял меня, я понимала, что для него очень важно, чтобы я покрестилась. Я видела, что его интерес к Церкви все растет, и в какой-то момент решила, что пора. Крестил нас дома знакомый священник. Через год мы повенчались. Так что можно сказать, что к вере меня привел муж.
Работу я оставила, когда у меня появился третий ребенок: ушла в декрет. Пока сидела с ней, оказалось, что жду ещё малыша. А через некоторое время Андрей стал священником, и мы оказались в Литве.
Когда мы в 1988 году уезжали из Москвы, моя мама говорила: «Ну ладно, вы сумасшедшие. Но куда детей вы тащите в деревню?!» Филиппу тогда было 12 лет, Соне — 7 лет , Лизе – 2 года, Ане – 9 месяцев.
«Уже готова»
Отец Андрей откладывает кисти и подходит к нам:
— У нас была идея – уехать из железобетонной Москвы в деревню, чтобы растить их на вольном воздухе. Но до поры до времени это была только красивая мечта и разговоры на кухнях.
В 1985 году отец Зинон (Теодор) пригласил меня приехать в Псково-Печерский монастырь, помогать в работе над иконостасом. Я прожил там пять с половиной месяцев. О священстве тогда не думал – поехал именно как иконописец.
Жил там, словно в сказке, в которой все удивительно: лежит чистейший снег, монахи кормят с рук орешками белочек, просыпаешься под гул огромных колоколов… Тишь, гладь и Божья благодать. А за крепостной стеной монастыря течет обычная грустная жизнь советской провинции.
Отец Зинон часто общался тогда с отцом Иоанном Крестьянкиным. Конечно, и мне было очень интересно познакомиться и иметь возможность общаться с таким необычным человеком.
От встречи к встрече отец Иоанн стал мне говорить: «Тебе надо бы быть священником!» Тогда перестройки еще не было, но возникало предчувствие перемен. Наверное, отец Иоанн предвидел, что вскоре потребуется много священнослужителей.
Я стал писать жене в Москву письма: «Слушай, мы же собирались с тобой в деревню, и хотим ходить в Церковь и участвовать в службе. А если я буду священником — вот тебе и объединение двух желаний».
Параллельно с работой иконописца, из интереса к Богослужению, я тогда уже несколько лет работал в храмах Москвы как чтец и алтарник. В письмах из Печор я представлял картины будущей жизни, как мы будем ходить в Храм, служить вместе и детей растить на воле.
В одну из встреч отец Иоанн сазал: «Пришло время познакомиться с твоей супругой». И вот она приехала – на восьмом месяце беременности, с большим животом, не собираясь поддаваться на мои уговоры.
Отец Иоанн завел ее в свою келью, они проговорили 2,5 часа и вышли — оба в слезах. «Тебе еще готовиться надо, а она уже готова», — сказал мне отец Иоанн.
О чем они говорили? Что он ей такого сказал и как убедил? Не знаю, но мы тогда оба почувствовали, что в нашей жизни произошло нечто бесповоротное… Три следующих года наша жизнь была подготовкой к большим внутренним и внешним переменам, и к переезду.
Дедушка
Когда разговор заходит об архимандрите Иоанне (Крестьянкине), матушка Марина словно уходит из «сейчас», погружается в воспоминания.
— С ним всегда было очень интересно разговаривать. Такой душевный, замечательный, светящийся любовью человек.
Он говорил, намекая на тогдашнее всеобщее прослушивание: «Называйте меня в разговорах “дедушка”». Я так его и воспринимала. Всегда что-нибудь хорошее и жизнеутверждающее рассказывает.
Он никогда не давил на людей, понимая, что ничего хорошего не выйдет, если беспрекословно «благословить» на что-то, к чему человек самостоятельно не готов. Меня коробит, когда я сталкиваюсь с тем, что человек делает нечто для себя неестественное потому, что «духовник благословил».
Отец Иоанн никогда не пользовался своей духовной властью, которой обладал. Он был очень мягким и деликатным человеком. Когда в Латвии, где мы тогда жили, начались проблемы для русскоязычных, да еще прописанных в Москве, мы к нему приехали в Печоры. За разговором отец Иоанн между делом спросил: «Латвия, похоже, будет отделяться. Вы как? Останетесь? А то там тоже священники нужны». Мы в ответ: «Сами не знаем. Думаем. У нас ведь вся родня в России, и детям русская школа нужна». На что отец Иоанн: «Ну и правильно, где родился, там и пригодился».
Он был очень веселый и легкий человек. Всегда бегал, никогда не ходил пешком. Про него и не говорили: вот, отец Иоанн пошел, только — отец Иоанн побежал. А ведь когда я с ним познакомилась, ему было 75 лет. Маленького роста, совершенно седой–белый, он очень заражал окружающих своей жизнерадостностью и энергией.
Придешь к нему, он говорит, не останавливаясь. Обольет всю тебя святой водой, и за шиворот нальёт побольше, а ты сидишь и только успеваешь вздрагивать: вода–то холодная. Как Дед Мороз, сказочный, добрый дедушка, он каждый раз тебя чем-то одаривал: просфорочки, иконочки, конфетки. Это всегда было очень радостно, никогда ты не уходил от него с пустыми руками, а уносил память о встрече с ним. И все выходили от него счастливые и обнадеженные…
Не потому что это было то, что мы сами не могли себе купить, а потому, что тебе оказали искреннюю любовь хоть этой горстью леденцов. Отец Иоанн был замечательный человек.
— Мы это только потом поняли, что он ненавязчиво, но очень заботливо шефствовал над нами в первые годы моего священства, — добавляет отец Андрей. — Деньги подкидывал постоянно на наш бедный приход, что-то из богослужебных книг, облачений и церковной утвари. До сих пор с удивлением понимаю, что пользуюсь кадилом, которое он подарил, кисточками для соборования, требником и т.д. Все время натыкаюсь на дорогие памяти вещи, которые остались от него.
«Самый лучший храм»
— Если бы нам сразу нарисовали картину, что нас ожидает, мы бы, наверное, перепугались и не решились на переезд, — продолжает матушка.
С четырьмя детьми в деревне, где нет никого знакомого, удобства во дворе — и это после отличной московской квартиры! Дети во второй и в пятый класс ездят в соседний город за 18 км, в русскую школу. Уже тогда у Литвы начались осложнения отношений с Россией. По-русски говорить по дороге в школу детям было нельзя, могли побить.
В общем, полтора года мы так прожили, и потом Андрей поехал к епископу и стал просить о переводе на другой приход, где была бы русская школа. Так мы оказались в Латвии.
Через четыре с половиной года и в Латвии власти стали требовать, чтобы мы выбрали: если хотите оставаться— станьте гражданами Латвии. Если хотите быть гражданами России – туда и уезжайте. Мы переехали в Псков. Это был 1993 год. Отец Андрей был назначен настоятелем храма XII века – собора Рождества Иоанна Предтечи.
Древний храм представлял тогда печальное зрелище: внутри голые стены, только песок, камни и кости. Там в свое время был устроен гараж КГБ, потом фабрика, склад…
Росписи о.Андрея Давыдова в храме Иоанна Предтечи в Пскове
Надо было хоть как-то восстанавливать храм, а для этого нужны были деньги. Отец Андрей писал иконы, мы эти иконы продавали и на вырученные деньги ремонтировали: постелили пол, хоры, кирпичную алтарную преграду построили…. Много чего сделали за 14 лет. Отец Андрей написал иконостас и иконы по храму, сделал фресковые росписи по стенам.
Потом, когда уже многое было сделано, к нам приходили люди и говорили, что они проехали по Золотому Кольцу, а лучшего убранства в храме, чем у нас, не видели.
Мы не вносили в храм ничего случайного и непродуманного. Все, что там было, было на своем месте. Паникадило – деревянное, с кованными цепями и подставками для свечей. В самые торжественные моменты службы, когда должны зажигаться свечи, паникадило с помощью крюка спускалось, кто-то из прихожан зажигал эти свечи, паникадило поднималось и свечи горели. Потом, в определенный момент, свечи тушились.
Все, кто хотел, пели и читали на двух клиросах. Все прихожане участвовали в службе, и всем было интересно.
Главное в воспитании…
Я никогда не думала, что я детей «воспитываю». Это как в любом деле: надо стараться всеми силами, а успех предоставить Богу. Дети все совершенно разные.
Бывает, что ребенку оказывают много внимания, а он вырастает неблагодарным, потому что родительская забота им не ценится, как мы не ценим воздух. Само собой! Как же может быть иначе? Потом, когда он взрослеет и начинает жить самостоятельно, и жизнь становиться к нему строже, этот человек чувствует себя обделенным. Он постоянно недоволен, что ему недодали внимания, комфорта и похвал от окружающих, к которым он привык с детства, считает, что другие ему что-то должны.
А бывают ситуации, когда родители не так много занимаются с каждым ребенком, потому что им просто физически некогда, а вырастает человек, способный ценить добро и любовь, и благодарный жизни.
Не знаю, как ответить на вопрос, что было главным в воспитании детей. Андрей, что было самое главное?
— Чтобы росли здоровенькими.
— Точно. Часто кто-то чем-то болел. Иногда – все вместе. Вот как можно воспалением среднего уха всем вместе заболеть?!
— У нас не было никаких теорий воспитания, — продолжает отец Андрей. — Нехорошо это по отношению к живым людям – теории.
Когда взрослый человек с испорченным характером и комплексами начинает выстраивать теорию, как он будет воспитывать это удивительное ангельское создание, которое в миллиард раз лучше и умнее его, — что-то здесь не то получается.
Помогать, в случае необходимости, надо. Дружить. Общаться на равных. Уважать. В общем, обычные принципы человеческого общежития.
— Дети были очень боевые, — вступает матушка. — Они нас строили в ряд, потому что нас двое, а их четверо. И было всегда очень весело. Мы на них особо и не ругались: некогда было.
— Мы хотели, чтобы Церковь стала для детей родным домом, чтобы они росли в атмосфере церковной жизни, чтобы эта атомсфера стала для них естественной, как воздух, как семья.
И именно поэтому мы не заставляли их выстаивать службу. Поэтому, пока маленькие, пусть играют рядом с церковью, мы им и песочницу огородим. Приходят к «Верую» и причащаются. Пусть для них это не будет что-то натужное, тяжелое, что нужно со скукой выстаивать, хочешь–не хочешь.
Если вера навязывается, то когда начинается период отделения от родителей, это отторжение переходит и на Церковь.
— Девочки ходили в музыкалку, на службе с удовольствием помогали нам петь, — продолжает матушка. — С ними можно было спорить по поводу надевать шапку или не надевать, исправлять двойки в дневнике, чтобы мама не видела, или все-таки не стоит. Но причем тут Церковь? Она не имеет отношения к двойкам!
И дети, став взрослыми, спокойно и естественно продолжали и продолжают жить в Церкви. Когда они приезжают к нам, то всегда мне с удовольствием помогают на службе и петь, и читать.
Друзья наших детей, глядя на них, тоже с интересом приходят на службы. Православное церковное Богослужение очень интересно, загадочно и красиво. Если не создавать отрицательных условий и привлекать к участию в службе, оно заинтересует любого. И ребенка, и взрослого.
Я всегда с тоской смотрела на детей, которые приходят с родителями к началу службы, автоматически ложатся на скамейку и засыпают, потом их будят после «Отче наш», причащают, и они с облегчением выбегают на улицу.
К тому же у меня рука не поднималась постоянно рано будить детей в воскресенье. Всю неделю у них школа, музыкалка, художка, занятия по психологии или бассейн. 6 дней в неделю они честно работали, даже больше взрослых. Притом учились хорошо, с удовольствием, полностью выкладываясь. Так что будила я их уже к середине службы: «Дети, быстро собираемся!»
Если кто-то из детей заболевал, то папа в полном облачении приходил сразу после службы их причастить, благо храм в 20-ти метрах. Такое отношение тоже, думаю, должно было им запомниться.
Новый этап
— Когда дети выросли, поступили в институты и разъехались, начался новый этап нашей жизни. Возникло ощущение необходимости перемен, и года три мы жили в ожидании, понимая, что что-то должно произойти. Потом мы перехали из Пскова в Суздаль.
Как всегда, когда ситуация назревает сама, все произошло сравнительно быстро, легко и как бы само собой. Появились люди, которые помогли с переездом, быстренько нашлась однокомнатная хибарка без воды и с удобствами во дворе, как первоначальное жилье (нам ведь не привыкать), и главное, было место для мастерской. Впервые за 20 лет служения по приходам храм с отоплением.
— Да, новый поворот, — подхватывает отец Андрей. – Матушка вот сейчас шитьем занимается вплотную – не оторвать! Если долго не давать ей шить, то у нее портится настроение…
— Не преувеличивай! Как началась моя вышивка? Мы жили тогда во Пскове, и у нас в церкви были только иконы. Ни хоругвей, ни плащаницы. Покупать дорогие и безвкусные вещи, которые предлагал рынок церковных товаров, не хотелось, да и денег столько не было. Нам всегда везло на бедные приходы. Сначала хотела заказать подруге, а потом, узнав цену, решила попробовать сама.
Работы о.Андрея Давыдова и матушки Марины в храме Иоанна Предтечи в Пскове
Раньше я никогда не вышивала, мне это казалось скучным. Потому что вышиваешь-вышиваешь, а вышил полсантиметра. Я всегда вязала, и мне проще, наверное, было первую хоругвь связать, чем вышить!
Мне тогда совершенно негде было учиться. Первые вышивки мои были плохо сделаны, потому что я просто не знала кое-каких технических особенностей этой работы. Но постепенно разбиралась, делала какие-то выводы.
К тому же, я ведь всю жизнь вижу работу Андрея, общаюсь с ним. У него огромная библиотека по церковному искусству. Вся наша жизнь многие годы связана с этим. Тем не менее, и сейчас, когда я сделала уже немало и многие мои работы находятся в разных храмах и у людей, каждый раз, когда я начинаю новую работу, думаю: «Боже мой, неужели у меня получится что-то хорошее, потому что это так страшно, так трудно!»…
Фото Альберта Солтанова
Читайте также: