13 августа — девятый день со дня убийства протоиерея Павла Адельгейма. С матушкой Верой они прожили 54 года. В эти скорбные дни матушка Вера рассказала Правмиру об их жизни.
В деревне просто ходить к девушке в гости и присматриваться не принято
— Матушка Вера, как вы познакомились с отцом Павлом?
— Я заканчивала школу, готовилась к выпускным экзаменам, когда пришел посыльный от местного священника — жили мы в селе Гайворон Бахмачского района Черниговской области — и сказал, чтобы я приоделась. Вот еще, подумала я, буду переодеваться, готовиться. У меня гостила двоюродная сестра из города — ее папа, полковник, хотел меня забрать и устроить нас обеих в институт — тогда из деревни просто так нельзя было уехать, колхозники не имели паспортов.
В тот день сестра уезжала к другим дедушке и бабушке, я проводила ее, возвращаюсь — во дворе сидит мой дедушка, священник и незнакомый молодой человек. Это и был отец Павел. Я поздоровалась и пошла в комнату, но меня оттуда выпроводили, я присела рядом на бревнышко — скамейки во дворе не было — и сидела молча, а они разговаривали.
Потом пошли в дом, поужинали, после ужина я вышла во двор, темно, вокруг ничего не видно, и вдруг подходит отец Павел и спрашивает: «Можно мне к вам завтра прийти?». У меня мыслей о замужестве не было, но я сказала: «Приходите». Он не пришел. Хотел, но священник ему сказал: «Это деревня. Если ты пришел раз, пришел второй, значит, этой девушке надо отсюда бежать. Если решил жениться, иди и делай предложение. А просто ходить и рассматривать, знакомиться — нет».
У отца Павла выбора особого не было. Он ведь как попал в наше село? Его исключили из Киевской семинарии, и он поехал в Чернигов — туда все киевские семинаристы ездили рукополагаться. Владыка сказал: «Женись, и я тебя рукоположу». И узнав, что невесты у отца Павла нет, посоветовал ему обратиться к настоятелю, но там что-то не получилось, отец Павел на следующий день опять пришел на прием к владыке, и в тот же день в епархию приехал по делам священник из Гайворона. Они разговорились.
— Ты семинарист? — спросил священник.
— Да.
— Невеста есть?
— Нет.
— Поехали ко мне в деревню.
И вот когда после их визита к нам священник объяснил ему, что в деревне просто ходить к девушке в гости и присматриваться не принято, отец Павел понял, что стоит перед выбором. Он почитал Евангелие, помолился и решился. Это все выпало на понедельник, Духов день.
Предупредил он меня заранее, но я такая наивная была, что даже не догадалась, зачем он к нам придет, только попросила приехать свою двоюродную сестру Свету. Знала, что дома никого не будет — мама на работе, а дедушка с бабушкой в соседнюю деревню пойдут, там престольный праздник. А одна принять его стеснялась, поэтому и попросила Свету приехать.
Во вторник я сдала последний экзамен, а в среду мы расписались
Приехала Света, пришел отец Павел. Он читал нам Евангелие, а мы кемарили и по очереди бегали в сад за зелеными абрикосами — конфет тогда не было. Он читал-читал, потом ушел, и Света мне говорит: «Там деревенская свадьба, я хочу посмотреть». Я говорю: «Ладно, пошли». Но прошли немножко, и решила: «Нет, не пойду. Это возле дома священника, увидит и скажет, что я бегаю». Света одна идти не захотела, возвращаемся домой, и следом приходит отец Павел, приносит маленький кулек, завернутый в грубую бумагу — конфеты!
Дал он мне кулек, я с перепугу его куда-то засунула, Света посмотрела и говорит: «Ну ладно, я пошла». Она ушла, а отец Павел позвал меня в сад, мы подошли к вишенке, и там он сделал мне предложение. Я ответила: «Да, ладно». Он растерялся, не понял сразу, значит это: «Да ладно, иди ты» или «Да, ладно, я согласна». Но все-таки принял как согласие, идем мы во двор, подходим к маме, и отец Павел ей говорит: «Мы с Верой решили пожениться». Я еще ни с одним мальчиком не встречалась и вдруг — пожениться! Мама, конечно, в слезы: «Ну вот! Значит, ты ее увезешь куда-то далеко, а я снова останусь одна». А дедушка сказал: «Нехай iде. Бити не буде, i кусок хлiба буде».
Во вторник я сдала последний экзамен, в среду мы расписались, в четверг получила паспорт, и мы уехали. Заехали в Чернигов, а оттуда в Киев. Через две недели мы вернулись, чтобы обвенчаться — я хотела венчаться в родной деревне. С нами приехало трое ребят-семинаристов: Петя Костюк (он вскоре погиб), Леня Свистун (впоследствии епископ Макарий, он тоже уже умер.) и Коля Мороз (связь оборвалась).
— На отпевании отец Роман Гуцу говорил, что изначально отец Павел мечтал о монашестве.
— Когда он из Караганды переехал в Киев, действительно несколько лет — по-моему, года два — жил в Киево-Печерской лавре, тесно был связан с отцом Феодосием и с отцом Пафнутием, а иногда ездил в Почаевскую лавру к отцу Кукше. Когда он решал, какой путь выбрать, старец Кукша спросил: «Ты готов к монашеской жизни?». Отец Павел ответил: «Нет». «Тогда иди, тебя Вера ждет», — сказал ему отец Кукша. Предсказал — он меня не знал, и с отцом Павлом мы еще не встретились!
— Вы, как я понял, воспитывались в верующей семье?
— Да, и в семье сохранялся патриархальный уклад, дедушка был хозяином в доме. И бабушка с дедушкой, и мама были люди совсем простые, необразованные, но удивительные.
Дедушку Господь столько раз хранил! Его не раскулачили, не посадили, хотя он, когда началась коллективизация, перерезал всю скотину. Четыре сына его погибли на войне, а он прошел всю войну сапером и дошел до Берлина. Заменил мне отца, который погиб на войне.
У нас в доме никто никогда не ругался, дедушка говорил, что черное слово нельзя произносить, а также нельзя ни лгать, ни воровать — вот три основные заповеди нашей семьи.
Знаете, как меня отучили от воровства? Время послевоенное было, голодное, ребята лазили по чужим садам. У нас свой сад был, но раз ребята пошли, как же я не пойду? Залезли в сад к соседке, я набрала груш, домой принесла. Бабушка увидела, спросила, где взяла, и говорит: «Отнеси и отдай». Я говорю:
— Я сейчас пойду под грушу высыплю.
— Нет, отнеси и отдай.
— Это же стыдно!
— А брать не стыдно было?
И всё! Сказали — значит, надо. Пришла с грушами, извинилась, а хозяйка груш эти груши забрала, а мне ведро с другими вручила и домой отправила. Вот.
«Что я буду с этими детьми делать?»
— Отца Павла рукоположили сразу после венчания?
— Вскоре. Владыка Ташкентский Ермоген часто приезжал в Киево-Печерскую лавру. Он согласился рукоположить отца Павла и отправил его в Ташкент. Только собирался сначала одного его отправить и сообщил в Ташкент, что приедет один семинарист. А отец Павел не мог меня оставить ни со своей мамой, ни у моих мамы-бабушки-дедушки, и поехали мы вместе. Приехали в Ташкент, подходим к епархии, а там в окошко смотрят, и отец Борис (Холчев) говорит: «Что я буду с этими детьми делать?». Мне было 17 лет, отцу Павлу 21, но выглядел он как мальчишка. Так мы впервые встретились с отцом Борисом (Холчевым), который стал нашим духовником.
Рукоположение о. Павла
Почти семь лет отец Павел прослужил в Ташкенте диаконом, после чего его рукоположили в священники, и мы уехали в Каган, что около Бухары, где он сначала построил храм, а потом его посадили.
— Как вы с тремя детьми выжили, когда он был в лагере? Ведь и тех, кто работал, увольняли, если близкий родственник сидит по политической статье, а вы, выйдя замуж в 17 лет, видимо, и профессию не успели получить?
— Я работала еще до ареста отца Павла. Все по Промыслу Божьему. Как отец Борис говорил, так потом и было. Поговорили мы с ним как-то, что, может быть, устроиться мне на работу. Приехали с отцом Павлом из Ташкента, идем с поезда, нас догоняет какая-то женщина и спрашивает: «Не хотите пойти к нам на работу?». Я говорю: «Да, хотела бы? А куда?». «В контору секретарем, печатать…». Пошла. Это было 7 марта, я еще и подарок получила к 8 марта.
У нас в конторе было четыре женщины: я — хохлушка, одна армянка, одна мордовка и одна русская. Начальник был казах, секретарь парторганизации — татарин, главный ветврач — таджик, главный зоотехник — узбек. Такой интернациональный коллектив был и очень внимательный к нуждам друг друга. После ареста ничего не изменилось — меня не уволили.
«Сходи к русскому мулле»
— А как в то время воспринимали священника в мусульманской республике?
— Пожаловаться на мусульман не могу, могу только быть благодарной. Несколько раз мулла присылал к нам кого-то из своих: «У нас не то, сходи к русскому мулле». Помню, пришел молодой узбек, говорит: «Меня наш мулла прислал». У него не было детей. Не знаю, как и что потом у него появилось, но однажды утром выхожу, а на крыльце у нас дастархан (сервированный стол со сладостями — прим. ред.) — разложена шитая скатерть, на ней лепешки разных видов, изюм, орехи и множество других сладостей.
Еще случай был… Приходит старый мулла: «Мне наш мулла сказал: иди к русскому мулле». Отец Павел говорит: «Вставайте и молитесь по-своему, а я по-своему». Так они и молились.
— Часто ли вам удавалось приезжать к отцу Павлу в лагерь?
— Я все время к нему ездила. Была в Ташкенте такая матушка Евгения Миллер, она прошла лагеря, но тогда уже преподавала в институте и получала 95 рублей. Как только отца Павла арестовали, она стала по 50 рублей нам давать, а сама с матушкой Аполлонией жила на 45. Владыка Ермоген по праздникам присылал деньги, семинарский друг отца Павла отец Милий Руднев, у которого семь детей было, тоже постоянно помогал деньгами. Вот так.
И я ездила к отцу Павлу и в Ташкент, где его держали до суда, и в лагеря — в Кызыл-Тепо, и в лагерь для инвалидов под Ташкентом, куда его отправили, когда ему отрезали ногу.
— Его действительно специально столкнули под вагонетку, чтобы убить?
— Понимаете, в лагерь пришел новый начальник, стал наводить свой порядок. Наиболее решительные и отчаянные были переведены в другие лагеря или отправлены в ШИЗО (штрафной изолятор). Привезли «новых» заключенных и стравили. Началось что-то вроде бунта — не прямой бунт, но групповые избиения: то в одном месте кого-то из заключенных изобьют, то в другом.
Один из таких моментов отец Павел увидел, закричал, подбежало еще несколько человек. Избивающие убежали, оставив на земле истекающего кровью человека, избитого до полусмерти. Отец Павел сказал, что надо нести его в кабинет к начальнику. Приносят, а там уже комиссия из Ташкента или Бухары — видимо, начальник охраны и вызвал ее, поскольку охране не позволено было вмешиваться.
Начальник лагеря испугался, что отец Павел напишет жалобу куда-нибудь. Он прислал за мной машину, меня привезли в лагерь и дали свидание с отцом Павлом. Перед этим начальник сказал мне: «Вот, мы хотели вашего мужа по УДО освободить, а он безобразничать начал», — и так далее. Накрутил меня, а у меня и так неприятностей хватало — из квартиры выселяли. Тамошний священник выселял, а не светские власти.
На свидании, как полагается, офицер присутствовал. Я отцу Павлу говорю: «Что тебе здесь не сидится? Зачем писать?». А он: «Ты же ничего не знаешь». Видимо, тогда понял начальник, что отца Павла не переубедить, и начал искать, как от него избавиться. Один раз пустили на него вагонетку, второй раз кучу бревен скатили сверху, но оба раза отец Павел как-то увернулся.
А в третий раз кран пустили. Отца Павла поставили к одному крану что-то приваривать — он же сварщиком работал, — а когда он увлекся сваркой, тихонечко второй кран пустили по рельсам. По замыслу этот кран должен был его раздавить. Он и в этот раз увернулся, но сосудисто-нервный пучок на ноге ему перерезало. Привезли его в районную больницу, приставили солдата из охраны, и оставили. Срочную медицинскую оказать было некому — не было доктора. Пока я узнала, доехала, нашла врача, время было упущено, началась гангрена, и ногу пришлось ампутировать. Спасибо доктору, он сделал все, что мог.
После операции его перевели под Ташкент, в инвалидный лагерь. Когда он освободился, произошел интересный случай. Я за ним приехала. Садимся в поезд, в купе: я, наша старшая дочка Маша и отец Павел. Одно место свободно. Вдруг открывается дверь, в купе входит начальник лагеря, кидает на верхнюю полку дипломат и уходит.
Выхожу в коридор, там мимо проходит знакомый — начальник угрозыска:
— Вера, ты мужа везешь?
— Да.
— Вам чай принести?
— Нет, спасибо. У меня, Юра, просьба к тебе. Владыку настроили, что отцу Павлу торжественную встречу с цветами устроить хотят, и владыка очень нервничает. Хотя я всех просила встречи не устраивать, мало ли что получится. Пожалуйста, организуй, чтобы не было ничего.
Когда Юра ушел, начальник лагеря говорит:
— Вера Михайловна, это вы?
— Я.
— А там — Павел Анатольевич?
— Павел Анатольевич.
Так он всю дорогу в коридоре простоял.
Все архиереи говорили, что не могут его взять
— После освобождения отцу Павлу дали возможность служить?
— Он служил около трех месяцев вторым священником. В Ташкенте, на кладбище. Однажды ему позвонили из КГБ и назначили встречу, на которой после недолгого разговора предложили сотрудничать.
«Только никому об этом не говорите». Отец Павел говорит: «Вы знаете, у меня язык плохой. Разговариваю с вами, а там в парке жена сидит, и я думаю, как бы мне побыстрее до нее добежать и всё рассказать». Кагебешник: «Всё, всё, никакого разговора не было».
На следующий день идем к владыке Варфоломею (его незадолго до освобождения отца Павла назначили) спросить о приходе. Владыка говорит: «Отец Павел, нет ничего». Отец Павел просит: «Ну хотя бы в Джизак». Это такой маленький городок под Самаркандом. «Нет», — повторяет владыка.
Владыка Варфоломей очень хотел помочь отцу Павлу, писал многим своим друзьям-архиереям, отец Павел ездил с этими письмами и в Крым, и к владыке Рижскому Леониду, и в Таллин к будущему Патриарху Алексию, но все говорили, что не могут его взять. Приехал в Москву, пошел на прием к владыке Ювеналию, а тот ему говорит: «Помочь я ничем не могу. Что вы мотаетесь? Идите туда». То есть в КГБ. Отец Павел пошел и сказал:
— Вы меня или расстреливайте, или снова сажайте, или высылайте из страны. У меня семья, мне же нужно их кормить.
— Отец Павел, да что вы? Ваш архиерей вас не понял. Поезжайте обратно, все образуется.
Отец Павел возвращается в Ташкент, владыка его встречает: «Ну где ты там, отец Павел, по столицам ездишь? Тебя давно приход ждет».
Получил он приход в Фергане, где когда-то служил отец Борис (Холчев). Прихожане сразу полюбили отца Павла, а уж когда узнали, что он духовное чадо отца Бориса… У него и в проповедях проскакивала интонация отца Бориса.
Потом и в Фергане начался конфликт — с уполномоченными. Они хотели заменить церковную двадцатку, а отец Павел не давал. То есть та же история, что нынешняя с уставом. «Отец Павел, переходи-ка ты лучше на другой приход», — сказал владыка Варфоломей и перевел его в Красноводск.
Очень подробно этот конфликт описан в книге «Своими глазами». Отец Павел начал ее писать в Фергане, а дописывал в Красноводске.
В Красноводске всё складывалось хорошо, в том числе и отношения с уполномоченными, но мы уже настроились переезжать в Россию, искали варианты. Начали с Латвии — владыке Леониду удалось назначить отца Павла в Алуксне, и мы переехали туда. Там не было железной дороги, и в Россию приходилось всегда ездить через Псков. Понравился нам этот город. Здесь в то время еще отец Сергий Желудков жил, больницы, институты… Словом, большой город. Мы переехали в Псков.
Сначала отец Павел мотался по разным приходам вторым и третьим священником, а как только оставался без места, отец Владимир Попов, который в то время был секретарем при владыке Иоанне (Разумове) — огромное ему спасибо — брал его к себе сослужить. Как-то наместник Псково-Печерского монастыря отец Гавриил, теперь уже архиерей, спросил:
— Отец Павел, вам обязательно нужно в городе служить?
— Нет.
— Тогда что вы маетесь? Переходите в Писковичи. Там священник спит и видит город. Поменяйтесь с ним.
Действительно, отец Павел приехал в Писковичи, сказал настоятелю, что есть такой вариант, и тот с радостью согласился. Так отец Павел получил первый свой приход в Псковской епархии.
Выпускной вечер проходил у нас дома
— Ваши дети никогда не чувствовали себя белыми воронами среди сверстников?
— Трудно сказать. У них всегда было много друзей. Приведу вам пример. Когда мы приехали в Алуксне, определили их в русскую школу. Они попали в класс, где с ними учились, в основном, дети военных. Через какое-то время их перевели в смешанный класс, где учились русские с латышами. Видимо, администрация решила, что поповским детям не место в одном классе с детьми офицеров. Но дети устроили скандал директору школы с требованием вернуть Ваню и Аню (они у нас двойняшки) в класс. Вернули. Очень общительные они с детства были.
Уже в Пскове выпускной вечер проходил не в школе, не в кафе, а у нас дома. Классная руководительница была, многие родители. Взрослые готовили стол, выпускники плясали на балконе. На следующий вечер сюда пришло уже два выпускных класса. В 1980 году это было.
Всегда к нам домой приходили дети, отец Павел общался с ними, читал стихи.
— О вере не говорили?
— Специально — нет. Но отец Павел так подбирал и стихи, и темы для разговоров, чтобы ненавязчиво объяснить, что надо жить по совести, помогать ближнему.
Когда дети поступили в институт, мы жили очень бедно, и я устроилась на работу. Несколько месяцев проработала делопроизводителем в Доме пионеров, а там была станция юных натуралистов, и директор этой станции стала меня звать к себе. Но когда коллектив ее об этом узнал, все запротестовали. Лично против меня они ничего не имели, но то, что я жена священника… Они прямо говорили: «Надежда, ты с ума сошла? Мы все учителя, а ты сюда жену попа». Она пошла к заведующему облоно Петру Филиповичу Лукину. «Тебе надо? Бери», — сказал он.
Надежда меня взяла, а одна из женщин пошутила: «Ничего, дай Бог, если месяц проработает». Я проработала 22 года. Сейчас мы два-три раза в году всем коллективом собираемся у нас дома. Все женщины ходят в церковь. Никогда их ни я, ни отец Павел не агитировали, вот…
— А у ваших детей в переходном возрасте не было охлаждения к Церкви?
— Не думаю. Они все время ходили в церковь. Анечка с мужем сейчас в Америке живет, и ее муж закончил там богословский институт, хочет стать священником. У Ванечки немножко сложнее. Жена его была далека от Церкви, но через некоторое время отец Павел их венчал, детей покрестил. У них добрые отношения, хорошая семья.
— Отец Павел как-то давил на детей или воспитывал только личным примером?
— Конечно, он был строгий отец, и наказывал, если считал, что они провинились. Но он никогда ни на кого не давил, в том числе и на наших детей. Воспитание, по-видимому, происходило само собой. Постоянно приезжали люди, много молодежи. Идет разговор, дети присутствуют, слушают.
До сих пор считаю себя виноватой
— По житейским вопросам он чаще советовался с вами или ставил вас перед фактом?
— Всегда советовался. И я до сих пор считаю себя виноватой. Году в 1990 митрополит Иоанн (Снычев) предложил ему морской собор в Кронштадте. Мы ездили туда, встречались с офицерами, даже одну литургию отец Павел отслужил в домике. Но когда мы стали обсуждать предложение владыки Иоанна, я сказала, что в Кронштадт так просто не попадешь (закрытый город был тогда), дочка в Москве, сын в Ростове, каждый раз придется им пропуска выписывать. Можно сказать, что из-за этого мы не поехали.
Через несколько лет отцу Павлу прямо посоветовали уехать из Пскова… Когда он первый раз пришел на прием к владыке Евсевию, владыка сказал: «Отец Павел, я про тебя очень много знаю. Мы с тобой не сослужимся. Уезжай». А тогда уже в Писковичах был дом для детей-инвалидов, отец Павел многим ребятам выхлопотал квартиры. Потом при Мироносицах школа открылась. Как уедешь? Бросить дом или школу?
Отец Павел говорил: «Я не понимаю, в чем причина такой его ненависти». Потом его все равно убрали из Писковичей, а пять лет назад сняли с настоятельства в Мироносицах. Слава Богу, что вообще служить позволили. Но все стало ветшать. Отец Павел по человечески очень переживал, что рушится все то, что он с такой любовью восстанавливал. Продолжал служить, верить, надеяться, любить.
— Некоторые говорят, часто с непонятным пафосом, что семьи священников не бывают счастливыми. Вы прожили с отцом Павлом 54 года. Были ли вы счастливы?
— Понимаете, как во всех семьях, у нас были трудности. Например, если кто-то подходил к отцу Павлу с просьбой помочь, он мог отдать ему всю зарплату. Это редко, но случалось. «На что же мы будем жить?», — спрашивала я. «Господь не оставит», — говорил отец Павел.
И Господь не оставлял. Богатыми мы никогда не были, иногда жили очень бедно. Например, когда дети школу заканчивали, мы не могли купить им одежду к выпускному. Анечке, помню, купили дешевый бледно-розовый капрон, из которого сами сшили платье. Но ни мы не роптали, ни дети. Жили мирно, старались разговаривать о трудностях и помогать друг другу преодолевать скорби. Да, мы были счастливы.
Беседовал Леонид Виноградов, фото Александра Филиппова