Мечтать не вредно, гласит народная мудрость. Несмотря на ироничность этой поговорки, в ней очень точно выражено общее наше отношение к одному из самых светлых и дорогих каждому сердцу понятий – к мечте.
Пускай реальность будет самой что ни на есть беспросветной, пускай жизнь сложилась совсем не так, как хотелось, пускай весь мир идет на тебя войной, и уже потеряно все, что только можно было потерять – все это можно пережить, если у человека остается мечта. Она способна вытащить из самой унылой безнадеги, она поднимает нас над буднями и открывает новые горизонты, пронизанные светом надежды на лучшее. Это ее веками воспевали поэты всех народов, к ней стремились в своих благородных порывах самые чистые и бескорыстные сердца.
И вдруг, придя в Церковь, человек сталкивается с крайне негативным отношением к этому понятию, вплоть до прямого отождествления мечты с нечистой силой: «мечтания бесовские». Для многих это обстоятельство становится серьезной преградой на пути воцерковления и может даже совсем отвратить человека от дальнейшего изучения христианской веры.
Как и в большинстве случаев подобного рода, проблема здесь возникает из-за различного понимания и употребления одного и того же слова в просторечье и в церковном обиходе. Дело в том, что у слова «мечта» в русском языке существует множество смысловых оттенков, которые, в конечном счете, и определяют значение этого слова в каждом случае.
Например, когда к мечтательности склонен ребенок, это обычно воспринимается как положительное качество. Но вот словосочетание «великовозрастный мечтатель» – явно сомнительный комплимент. Одно и то же слово применительно к различным возрастным категориям приобретает прямо противоположный смысл. И в разговоре о причинах негативного отношения к понятию «мечта» в христианстве сначала нужно внимательно посмотреть: какие же вообще смыслы этого слова существуют в русском языке.
Прежде всего мечта это – заветная цель, сокровенное желание, исполнение которого должно (по мнению мечтателя) принести счастье. Диапазон таких мечтаний чрезвычайно широк: тут и общий для девушек всех времен и народов «принц на белом коне», и надежды на славу – «мечтаю стать кинозвездой», и карьерные упования – «плох тот солдат, который не мечтает стать генералом», и еще много-много всяких вещей, о которых можно говорить довольно долго.
Для современного человека такая мечта по большей части является неким «воспоминанием о будущем», возможностью хотя бы мысленно вырваться за пределы сегодняшнего своего существования и посмотреть – как же оно там будет, потом? Правда, «потом» это целиком и полностью создано фантазией самого мечтателя, но тут уж деваться некуда: более совершенного способа проникнуть в свой завтрашний день человек пока еще не придумал.
С тем же успехом можно мечтать и о своем прошлом, заново проживая в мыслях те его эпизоды, которые нас почему-либо не устраивают. Ведь в мечтах запросто можно сказать совсем другие слова, совершить другие поступки, и вообще – оказаться куда более умным, смелым и благородным, чем это было на самом деле. Этот вариант мечтательности тоже довольно широко распространен, но в отличие от первого он связан, главным образом, с негативными переживаниями и является своеобразной попыткой «исправить» прошлое хотя бы в таких мысленных спектаклях, где ты являешься уже не просто исполнителем одной из ролей, но еще и режиссером-постановщиком, а также — драматургом.
Есть и другие значения, в наше время ставшие малоупотребительными. Например, Пушкин использовал слово «мечта» для определения того, что сегодня принято называть – ассоциативным мышлением:
Цветок засохший, безуханный,
Забытый в книге вижу я;
И вот уже мечтою странной
Душа наполнилась моя:
Где цвел? когда? какой весною?
И долго ль цвел? и сорван кем,
Чужой, знакомой ли рукою?
И положен сюда зачем?
На память нежного ль свиданья,
Или разлуки роковой,
Иль одинокого гулянья
В тиши полей, в тени лесной?
И жив ли тот, и та жива ли?
И нынче где их уголок?
Или уже они увяли,
Как сей неведомый цветок?
Еще одно такое устаревшее значение можно увидеть у того же Пушкина в поэме Полтава:
…Семью
Стараюсь я забыть мою.
Я стала ей в позор; быть может
(Какая страшная мечта!)
Моим отцом я проклята…
Здесь «мечта» употреблена уже в качестве предположения, гипотетической возможности. Сегодня вряд ли кому-то придет в голову изъяснятся подобным образом, хотя всего лишь два столетия назад подобное словоупотребление не вызывало у читателя вопросов.
А ведь церковно-славянский язык, на котором сформулированы все вероучительные истины христианства, возник гораздо раньше, чем язык Пушкинской поэзии. И поэтому многие слова, которые пришли в нашу речь из тех далеких времен, сегодня воспринимаются исключительно в их современном значении, даже если они и употреблены в церковной литературе. С «мечтой» произошла именно такая история.
Дело в том, что слово «мечтание» на церковно-славянском языке означает буквально – «призрак», некий образ, не имеющий ничего общего с реальностью. В принципе, к этой категории можно было бы отнести плоды тех самых мысленных путешествий в прошлое и будущее, закрыв тем самым все дальнейшие вопросы. Но это было бы слишком простым и поверхностным решением проблемы.
Внимательно рассмотрев современные смыслы слова «мечта», нетрудно сделать вывод: все они предполагают некое свойство человеческого сознания, причем свойство – творческое, способное создавать целые миры, никогда ранее не существовавшие. А одним из основных утверждений христианского учения о человеке, да и вообще обо всем сотворенном мире, является тезис преподобного Максима Исповедника: нет вещей дурных по своей природе, а есть вещи дурные по своему употреблению. Следовательно, и все свойства человека сами по себе – хороши, поскольку вложены в него Богом ради неких вполне благих целей.
Мечтание осуждается Церковью именно как неправильный способ употребления естественной и изначально доброй способности души к абстрактному мышлению, к созерцательной деятельности ума. Иными словами, литературное творчество Достоевского и виртуозное вранье какого-нибудь мошенника «на доверии» имеют в основе своей один и тот же источник – способность ума к моделированию житейских ситуаций. Но в первом случае эта способность употреблена для раскрытия перед человеком темных закоулков его души и призыва к покаянию, во втором – для банального выуживания денег из незадачливой жертвы.
И христианство, осуждая мечтание, призывает человека прежде всего к отказу от такого недолжного использования интеллектуальных способностей, к дисциплине ума и сердца, к наведению порядка в той сфере, которая не подвластна никому, кроме самого человека – в сфере его мысли.
Святитель Игнатий (Брянчанинов) писал:
«Обыкновенно люди считают мысль чем-то маловажным, потому они очень мало разборчивы при принятии мысли. Но от принятых правильных мыслей рождается все доброе, от принятых ложных мыслей рождается все злое. Мысль подобна рулю корабельному; от небольшого руля, от этой ничтожной доски, влачащейся за кораблем, зависит направление и, по большей части, участь всей огромной машины».
Вот здесь-то и кроется одна из опасностей мечтательного склада ума. Ведь мечты тоже являются результатом мыслительной деятельности человека.
Рожденные нашим воображением картины могут услаждать нас или пугать, огорчать или радовать. Но в любом случае мы способны управлять ими, придавать им ту или иную направленность, наслаждаться их созерцанием, или в негодовании отвергать их, как только они возникнут у нас в сознании. Этот процесс выбора отношения к мечтам происходит в нас постоянно, и наивно было бы полагать, будто столь важная часть нашей жизни не нуждается в определенной дисциплине и упорядочении.
Положа руку на сердце, каждый из нас может признаться себе в том, что бывают такие мечтания, о которых стыдно рассказывать даже самому близкому человеку. С точки зрения неверующего человека в этом нет ничего страшного: мало ли кто о чем фантазирует на досуге – главное, чтобы в реальной жизни все было пристойно и в рамках закона. Но в том-то и беда, что самые гнусные преступления совершались маньяками, садистами и насильниками уже после того, как они сотни и тысячи раз совершили их мысленно и этими страшными мечтами подготовили себя к реальным злодеяниям.
Человек может быть внешне вполне благопорядочным и законопослушным, но в душе носить ад самых чудовищных фантазий. В большинстве случаев они так и остаются лишь в мыслях таких «мечтателей». Но даже если их фантазии и не вырвались наружу в виде реального преступления, они все равно калечат человека, выжигая его изнутри.
Видный деятель Русского Зарубежья протоиерей Сергий (Четвериков) говорил об этом так:
«…Мы склонны мало придавать значения дурным движениям нашего сердца и говорим себе и другим: «Думай и чувствуй, что хочешь, только не вреди никому!» Или иначе: «Какое кому дело до моих мыслей и чувств?.. Ведь я же никому не врежу?» Но такого рода рассуждения глубоко ошибочны. ….Душа, заполненная нечистыми помыслами и пожеланиями, теряет постепенно способность совершать светлые и добрые дела. Мысленный грех бывает хуже греха сделанного. Грех делом всегда ограничен условиями его совершения; грех мыслью никогда решительно ничем не ограничен. Совершить можно лишь немногое, но нет конца тем чудовищным преступлениям, которые может мысленно совершать человек, распустивший свое воображение. Самое же плохое то, что, впадая в этот грех внутренней нечистоплотности, человек обманывает себя сознанием, что он ничего дурного не делает. А между тем, когда настает для него момент настоящей деятельности, душа его оказывается вся источена, вся развращена внутренним грехом воображения, неспособна к добру и к власти над собою».
Для борьбы с этой бедой православные аскеты-подвижники, привыкшие к тщательному наблюдению за своим внутренним миром, разработали целую систему «опознания» таких разрушительных фантазий. Сначала в сознании появляется так называемый «прилог» — мысль о грехе, не имеющая визуального наполнения. Затем человек начинает в уме рассматривать эту мысль и как бы собеседовать с ней. Это у отцов называется «сочетание». Потом человек уже услаждается греховным помыслом, представляет себе мысленно, как он мог бы совершить грех — это называется «сосложение». Следующий этап называется – «пленение», когда привычка получать наслаждение от греховных мечтаний настолько захватывает человека, что он не может противиться ей, даже если очень этого захочет. И лишь после этого человек в реальной жизни совершает нечто такое, о чем и сам потом может горько пожалеть.
Остановить это течение от мысли о грехе к самому греху можно на любом этапе, за исключением пленения. Лучше всего, конечно же, отбросить сам прилог, саму мысль о грехе сразу после ее появления. Но для этого необходимо постоянное внимание к своим мыслям, чувствам, проверка их собственной совестью и сопоставление с Евангелием. Такое устроение души святые отцы называют «трезвением». А вот противоположное устроение, когда мысли человека парят бесконтрольно, в Церкви как раз и называют – мечтательностью.
И даже в тех случаях, когда человек просто валяется на диване и мечтает, скажем, о туристической поездке на Фиджи, все равно такое времяпровождение невозможно назвать полезным, не только с церковной, но и с любой другой разумной точки зрения. Мечтатель как бы откладывает жизнь «на потом», и совсем не дорожит своим настоящим. Проецируя в будущее все, что связано в его представлении со счастьем, такой «диванный» мечтатель рискует никогда не достичь этого счастья. Привычка жить в мире грядущих радостей и свершений постепенно отрывает его от реальности все больше и больше, и, в конце концов, может привести его душу к совершенно плачевному состоянию. Тогда, даже попав на вожделенные Фиджи, он все равно будет мечтать о чем-то еще, потому что уже разучился жить и радоваться жизни здесь и сейчас.
***
Есть еще одна форма мечтания, от которой предостерегает Церковь. Это – мнительность. Диапазон ее проявлений весьма широк: от банальных подозрений супруга в несуществующих изменах, до серьезных психических расстройств. При канцерофобии (боязни злокачественных новообразований – прим. ред.), например, человек годами мечется по клиникам и целителям, пытаясь излечить онкологическое заболевание, которого у него нет и никогда не было. И очень обижается на врачей, которые пытаются убедить его в том, что он здоров.
Последовательность рассуждений мнительного человека очень точно передает известный анекдот о семейной ссоре: «Рыбка ты моя! – Рыбка? Это значит – пиранья. А пиранья значит – зубы. А зубы – собака. Ой, мама, он меня сейчас сукой обозвал!»
Более подробно эту же схему можно наблюдать в советском фильме «Блондинка за углом», когда героиня Татьяны Догилевой в объятьях любимого мужчины внезапно начинает плакать и сквозь слезы объясняет свое поведение примерно так: «Вот поженимся мы с тобой, и родится у нас мальчик, и будет у него все, что душа пожелает, и «поступим» мы его учиться в лучший университет. И вот он поедет в деревню на картошку, и увидит там сарай с подвалом, начнет спускаться в подвал, а тут на него случайно упадет топор, лежащий на полке… И все — нет нашей кровиночки, нашего мальчика!» Несмотря на утрированную форму, здесь хорошо видно, что в основе «трагического» вывода героини лежит не что иное, как мечта. И дальнейшие ее рассуждения также относятся к сфере мечтаний, которыми она умудрилась довести себя до слез в один из самых счастливых моментов своей жизни.
Мечтательность-мнительность может превратить существование человека в кошмар и даже довести до самоубийства. А причина этому столь же проста, сколь и печальна: обладая способностью мысленно моделировать житейские ситуации, человек постепенно теряет ощущение границы между реальным миром и тем фантомом, который существует лишь в его сознании. И начинает руководствоваться в реальной своей жизни некими предпосылками и выводами из мира собственных фантазий. Результаты этого «руководства» могут быть комичными или трагическими, но об одном можно сказать с уверенностью: жизнь человеку такой «коктейль» из мечтаний и реальности отнюдь не облегчает.
Есть в русском языке такое слово – «возомнить». Означает оно как раз такое вот мечтательное представление человека о себе, о своем месте в мире, об отношениях с другими людьми. Так, Родион Раскольников после долгих мечтаний о том, как благородно он распорядится ценностями, похищенными у старухи-процентщицы, вдобавок возомнил о себе, будто он имеет право распоряжаться еще и чужими жизнями.
Конечно, в жизни возомнившие люди далеко не всегда приходят к той черте, которую переступил герой знаменитого романа Достоевского. Но можно изрядно себе навредить собственными мечтами-мнениями и не доходя до разбоя с двойным убийством. Например, возомнить, будто начальник недоволен твоей работой и хочет тебя уволить, довести себя этими мечтаниями до невроза, а потом, с удивлением увидеть приказ о твоем повышении, подписанный тем самым «злодеем-начальником».
Мнительность может быть, условно говоря, и «с положительным знаком». Ведь можно намечтать себе и вполне привлекательную картину жизненных обстоятельств, у которой окажется всего лишь один недостаток: она плохо соотносится с настоящей жизнью. Гениальный Пушкин всего в двух строчках сумел выразить подобный взгляд на мир через призму желаемого:
Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!
Однако такая радость от самообмана очень быстро сменится разочарованием, жестокость которого будет прямо пропорциональна полученному удовольствию. И когда в молитвенных текстах встречается прошение к Богу «избави нас от мечтания бесовского», это вовсе не означает, будто христиане считают любую мечту – произведением нечистой силы. Вспомним: в церковно-славянском языке слово мечтание значит – призрак.
Бывает так, что аскет-подвижник возомнит о себе, будто достиг высочайших вершин святости, и тогда злые духи начинают являться ему в различных образах – ангелов, святых и даже Самого Христа. Но все это лишь – призраки, которые могут легко ввести в заблуждение человека, склонного к духовному самообману. Ведь всегда найдутся желающие обвести вокруг пальца простофилю, который и «…сам обманываться рад». И если такой подвижник поверит этим призракам, то может очень серьезно пострадать от своей доверчивости. Именно такого рода мечтания-призраки названы в христианской традиции – бесовскими. Но это совсем не значит, будто Церковь предает анафеме любую мечту вообще.
Любая способность человека заложена в него Богом при сотворении, а значит и способность к абстрактному мышлению, ассоциациям, воображению (с которыми мы обычно связываем понятие мечты) тоже – от Бога, значит – их тоже можно употребить во благо себе и ближним. Вопрос лишь в том, какие цели ставит перед собою человек, использующий эти богоданные свойства, и какое место занимает мечта в его жизни.
Так, мечтою часто называют некую положительную жизненную программу на будущее – некий план собственного развития на много лет вперед с определенной целью. Например, юноша говорит, что мечтает стать хирургом. Для этого он усиленно изучает анатомию и физиологию, поступает в медицинский институт, посещает дополнительные семинары, практикуется в «анатомичке», читает огромное количество литературы по специальности, ассистирует при операциях, и, наконец, сам становится практикующим хирургом.
Такое отношение к своей мечте можно только приветствовать, потому что она является мощным стимулом к деятельности, помогает человеку выстроить свою жизнь и определиться в выборе жизненного пути.
В конце концов, и многие нынешние священнослужители тоже ведь мечтали когда-то стать батюшками. И в этом смысле словосочетание «мечтать не вредно» является совершенно справедливым.
Но бывает и так, что человек вместо реализации своей мечты уходит в нее, прячется в ней от реального мира, словно улитка в раковину. Такая мечта способна отнять у человека его настоящую жизнь, подменив ее миром бесплодных грез и фантазий. Тогда из путеводной звезды она становится призраком, мешающим определить правильное направление. И вряд ли кто-нибудь возьмется оправдывать подобную мечтательность.
Церковь не отнимает у человека его мечту, она говорит лишь о разумном к ней отношении.
Во что она превратится – в позитивное полагание высокой цели, или в пассивный уход от действительности? Соответствуют ли мечты человека той нравственной норме, которую он определил для себя в реальной жизни? Как не потерять ощущение границы между мечтой и реальностью? Вот вопросы, на которые христианство предлагает свои варианты ответов.
А уж принять их или отказаться – каждый из нас решает самостоятельно.
Читайте также:
Мечты, мечты… Марина Журинская Огромное количество людей придерживается убеждения в том, что мечты украшают жизнь. Значительно меньшее их количество обращает внимание на то, что мечты никогда не сбываются. Тех, кто несмотря ни на что продолжает в мечтах питать несбыточные надежды, принято считать романтиками (правда, у психиатров на этот счет подчас бывает свое особое мнение). Остальные начинают никогда не надоедающий процесс — предпринимают поиски виновных в несбывании своей мечты, что, между нами говоря, жизнь отнюдь не украшает. А между тем… |