“Медицина в деревнях дошла до дна”. Как хирург, который оперировал женщину ножом и плоскогубцами, борется с раком

Но эта история, по мнению доктора, лишь подтверждает, что медицинская помощь в районных центрах и деревнях дошла до дна. О буднях хирурга-травматолога и особенностях медицины в провинции Александр Клецко обязательно напишет книгу, но сначала победит рак.   

Нашелся рыбацкий нож, иглы, нитки и одеколон

Пятничным вечером в августе 2018 года хирург Александр Клецко из новгородского города Боровичи с женой по традиции приехал на дачу в деревню, и как только вышел из машины, увидел бегущего навстречу подростка: его мама упала на стекло и распорола предплечье. Клецко же часто, как он говорит, “починивал” соседей. В этот раз рана глубокая, с частичным повреждением мышц. “Экипаж скорой поедет из Боровичей, в 50 км от деревни, это потеря времени, а зашивать нужно как можно быстрее”, — подумал тогда хирург и решил оперировать здесь и сейчас.   

Из подручных материалов нашелся рыбацкий нож, иглы от швейной машинки, черные нитки на катушке, вместо иглодержателя – ржавые плоскогубцы, а для обработки инструментов и раны — советский одеколон «Саша». Преднизолон и новокаин для антишоковой терапии Клецко всегда возил с собой по врачебной привычке. Операция заняла полчаса, прошла без осложнений, и все остались довольны.

Доктор рассказал об этой истории в “ВКонтакте” лишь спустя полгода, когда узнал, что районная больница, главным врачом которой он был, окончательно закрыта, и жителям пяти сел лечиться негде. Рассказ процитировали местные СМИ, а региональный Минздрав обвинил хирурга в “нарушении стандартов медпомощи”. “Клятву Гиппократа еще никто не отменял. Я должен оказывать всегда и всем, в любых условиях, ту медицинскую помощь, на которую способен, — написал Клецко в ответ на своей странице. — Не ожидал, что статья о буднях деревенской медицины вызовет такой отклик. Очевидно, я неожиданно попал в больную точку. Но иногда в хирургии, чтобы вскрыть нарыв и вылечить, приходится делать больно”. 

В интервью новгородскому изданию “Ваши новости” доктор сказал: “Мы дошли до дна в плане медицинской помощи в деревне. Ржавые ножницы — это дно”. Последствия оптимизации он ощутил и сам — уже не как врач, а как пациент. 

В январе 2020 года Александр Клецко сидит в зале двухкомнатной квартиры своих родственников в Петербурге — здесь супруги проведут семь недель, пока врач проходит лучевую терапию. На нем джинсы, клетчатая рубашка, а под ней — синий шарф, скрывающий трахеостому. Рак гортани временно лишил Александра голоса, поэтому перед интервью он купил в “Комусе” пластиковый маркерный планшет — пишет маркером ответы, потом стирает тряпочкой предложения, и снова пишет. “Сейчас я как собака, — выводит слова доктор, — все понимаю, а сказать не могу”. Беседу помогает вести его жена Марина. У них даже выработался свой невербальный язык: когда Александр слышит какую-то неточность, он поворачивает рукой вправо, словно закрывает замок, Марина перестает говорить, а доктор пишет сам. 

Пока человек жив, у него всегда есть шанс 

На первом курсе Смоленского мединститута 16-летний Александр Клецко стал работать ночным санитаром в отделении травматологии. Особой необходимости, говорит он, в этом не было: 

— Жил я дома вместе с родителями, но просить у них денег на развлечения и сигареты язык не поворачивался, и я с размаху шлепнулся в клоаку реальной медицины. 

Трехэтажный корпус травматологии воспринимался им как гора Олимп, и он гордился своей причастностью к общему делу спасения жизни и здоровья людей. 

— Наша жизнь (жизнь рядовых санитаров) проходила в туалетах, на помойке и в ванных комнатах приемного отделения. Средние этажи занимали медсестры и врачи вспомогательных специальностей. А на блистающей вершине жили хирурги. Хирурги были богами. Как еще назвать людей, ежедневно и буднично творящих чудеса?

Операционную, где Александр чуть позже оказался, он всегда будет называть “святая святых” медицины, “храм, где всегда тихо”. 

— Это был мой мир. Передний край, где круглые сутки люди боролись с болезнями и смертью. Работая санитаром и медбратом, я научился спать везде, в каждую свободную минуту и в любой позиции. И не только спать, но и мгновенно просыпаться от любого тревожного звука. 

Отделение травматологии на долгие годы стало для Александра родным, правда, уже в другом городе. После университета отличник Клецко по распределению отправился в город Боровичи, основанный в 1770 году на реке Мста, в 170 км от Великого Новгорода. Переломы и порезы, ожоги, осколки в теле были для молодого хирурга рутинной работой. Однажды он провел операцию на лице, порезанном бензопилой. А людей с ампутированными конечностями врачи отвозили в Петербург. 

Александр Клецко до сих пор хорошо помнит свой “профессиональный проигрыш”, когда не успел довезти 17-летнюю девушку с попавшей в картофелеуборочный комбайн и оторванной выше локтя правой рукой — из-за полутора часов опоздания пришлось ставить протез. Эту историю доктор описал в своем первом рассказе на портале Proza.ru: “Много лет спустя, работая главным врачом района, я сформулировал для себя еще один закон.

Все остальное – отговорки и оправдание собственной импотенции. Ты обязан предусмотреть все, включая землетрясение”.

Однажды Александра пригласили обратно в Смоленск в нейрохирургическое отделение, но через два года доктор решил вернуться в Боровичи — слишком безрадостной и безнадежной в те годы казалась работа нейрохирургом. Травматология же была его большой любовью. 

— Сделать ампутацию с гарантированным результатом гораздо легче, чем попытаться спасти конечность. Никто не заставит тебя оперировать травму, несовместимую с жизнью. Поставил диагноз и пошел спать. Если сможешь заснуть. Но пока человек жив, у него всегда есть шанс. И ты должен его использовать. Чудеса действительно бывают, но за каждое чудо нужно бороться, — писал Клецко в другом своем рассказе. 

Правда, в 1989 году у доктора появилась еще одна профессиональная любовь — Александр попал в первую в СССР группу по обучению мануальной терапии, увлекся ее возможностями и с тех пор совмещал две специальности. 

— Через пять лет ко мне привели-принесли приговоренного к операции по поводу грыжи диска главу Мошенского района, — рассказывает врач. — В процессе лечения он спросил, какие у меня планы на жизнь и позвал к себе в районную больницу главврачом.

Клецко согласился. 

Куда главврачу направить деньги

Мошенское — старинное село в 50 километрах от Боровичей. Сегодня здесь живут чуть больше двух тысяч человек, однако в Мошенской больнице всегда лечились жители всего района, то есть больше шести тысяч, а летом еще и дачники. 

В 1996 году Александр Клецко впервые зашел в здание и увидел “тоскливую многолетнюю нищету, озлобленный персонал, дикую грязь”. Но самое сильное впечатление, говорит он, было от цвета стен: 

— В больнице они были выкрашены темно-синей, а в поликлинике — темно-зеленой краской. 

Следующие одиннадцать лет у доктора была цель — сделать так, чтобы сельские жители смогли комфортно лечиться здесь, у себя дома.

Сначала новый главврач взял бухгалтерский баланс и три дня его изучал. Вкрутили лампочки, построили нормальные туалеты взамен выгребным ямам. В те годы в районе было 240 медиков, двадцать два врача разных специальностей в центральной больнице — лоры, неврологи, окулисты, восемнадцать фельдшерско-акушерских пунктов, восемь машин скорой помощи с экипажами — Клецко называет их “рабочими лошадьми медицины”. Главврач старался привозить в новгородское село лучших специалистов, однажды даже приехал хирург из Магадана.  

По воспоминаниям жены, больница была удивительным для тех лет местом. В подсобном хозяйстве ловили рыбу, выращивали овощи, кур и коз, чтобы кормить пациентов и не зависеть от поставок. 

— И сложные роды принимали, и недоношенных деток выхаживали, бабушки ложились зимой погреться и подкормиться. Минимальное профилактическое обследование всем же нужно! — рассказывает Марина. — В Мошенском Александра вспоминают добром.

Весь секрет — в политике главного врача, убежден доктор: 

— В медицине очень много денег. Куда направить? Деньги, затраченные на зарплату персонала и лекарства, потеряны для личного кармана главного врача. С них «отката» не получишь. Выгодно строить, ремонты делать… Только медицина – это не томографы и больничные корпуса. Эффективность здесь определяется квалификацией персонала. Кадры решают все. Хороший специалист обходится дорого. И ему нужно жилье. И еще, в последнюю очередь, томограф. Деньги — это кровь предприятия. Правильно направить денежные потоки — это главное. Еще одно правило — не воруй и не давай воровать персоналу! В Мошенской больнице я назначил бухгалтером глубоко верующую женщину – стало спокойно. 

А если к фанатизму главного врача добавить поддержку власти — в стране или хотя бы в одном городе, можно свернуть горы, считает Клецко.

— Саша, как же ты продержался со своим бескомпромиссным характером так долго в чиновниках? — спрашивает мужа Марина.

— Я же такой был не один, — пишет на планшете доктор. — Построить медицинский коммунизм в Мошенском районе мне позволила поддержка тогдашнего главы района, Голубева Г.А. Когда надо решить какую-то проблему, всегда два вопроса — кто исполнители и во сколько это обойдется?

— Мы недавно оформляли пенсию, — продолжает Марина, — и у Александра во время этого Мошенского периода очень маленькая зарплата, 15 тысяч. Но он очень хорошо платил врачам, и чтобы заработать, параллельно занимался мануальной терапией. Приезжал из деревни в Боровичи и снова на работу. 

В 2007 году ушел глава Мошенского района, а вслед за ним уволился и главврач Клецко. Мануальная терапия стала для него основным занятием. Вскоре больницу сделали филиалом Боровической, а летом 2019 года и совсем закрыли — теперь там филиал Новгородского дома ветеранов войны. По словам доктора, на все Мошенское и близлежащие села осталось два доктора, пять медсестер и один экипаж скорой помощи, который везет за 70 километров в Боровичи. Поэтому когда супруги Клецко приезжают в Мошенское на дачу, редкий день, когда к тебе не заедут или не зайдут на огонек, и это нормально для любого врача, говорит Александр. 

Так случилось и в августе 2018-го, когда операцию на руке женщины пришлось проводить в полевых условиях с помощью рыбацкого ножа и плоскогубцев. 

“Знакомые просят меня описать былые «подвиги», — писал в “ВКонтакте” Александр, когда Минздрав региона обвинил его в нарушении медстандартов, — но я хочу сказать, что ничего героического в этом нет. Это обычная рутинная работа районных хирургов, вынужденных работать без необходимого оборудования, инструментов и без поддержки «сверху». В большинстве случаев люди вынуждены совершать подвиг не потому, что они герои или не герои, а потому что оказались в безвыходной ситуации. <…> Если бы в той ситуации, с ржавыми плоскогубцами, я мог бы рассчитывать на оперативность скорой помощи, я бы ее вызвал. Если бы больница с хирургом была как прежде, за десять километров, в Мошенском, а не за семьдесят, в Боровичах, никакой героизм бы не понадобился. И я ни в коем случае не виню врачей скорой, район огромный, они не справляются”.  

Александр недоумевает: да, патология, которой занимались врачи в Мошенском, была легче, чем в Боровичах, но он никогда не видел пустую поликлинику. 

— Теперь же люди вынуждены ездить за 70 километров по любому поводу, — говорил он в интервью “Вашим новостям”. — Но если бабушка лежит в стационаре и ее проверят по всем параметрам, снизят давление, терапевт покапает что нужно, разве это плохо? И мы лечили гайморит в Мошенском.  

Пока помнят бывшие коллеги, Клецко звонит и “пристраивает” пациентов на обследование в Новгород или Петербург, но делать это все труднее. 

— Кто может, старается уйти из госструктур, просто потому что трудно выжить с существующими тарифами. Ставка врача-травматолога с 12-летним стажем в Боровичской ЦРБ — 11,500 тысяч. Врачи вынуждены набирать дежурства под завязку, работать на две ставки. Но долго ли такой человек продержится здоровым сам? И это всегда за гроши, за унизительные гроши. Иногда ощущал, что красный диплом мешает содержать семью. Можно идти вагоны разгружать или кассиром работать — будешь больше зарабатывать. И при этом ты каждый день практически спасаешь кому-то жизнь.  

В 1997 году в Новгороде заработал областной онкоцентр и в Боровичах закрыли районный онкодиспансер. 

“Мы с группой из пяти главврачей сопротивлялись как могли, потому что есть понятие качества помощи, и конечно, в Новгороде оно выше, но есть понятие доступности, — рассказывал Александр в интервью, — Но у нас ничего не получилось. Зато комиссия объявила нас врагами прогресса. Сегодня в городе Боровичи один официальный онколог, который ведет прием. Ну хоть один пока остался”. 

Боялся, что невозможность говорить будет непереносима

Когда Александр Клецко в марте-апреле давал эти интервью, он уже “хрипел” — это были первые признаки заболевания. Но диагноз смогли поставить лишь в ноябре в Новгороде: “Плоскоклеточный рак — 3-4 стадия срочно оперировать, гортань надо убирать”. 

— 10 -20 секунд, и мир переменился, — пишет доктор на пластиковом планшете. — Представьте, вы здоровый человек со своими планами, а вам сказали “все, ничего у тебя больше не будет”, как расстрел. 

Марина Клецко называет историю с диагностикой “чередой фатальных ошибок”. Хотя Александр неоднократно отправлял своих пациентов к онкологу, на симптомы своего заболевания не обращал внимания — врачам это свойственно. Затем их не заметили два доктора, а потом и аллергия на новую металлокерамику прикрыла собой основную причину воспаления. Поэтому на решение вопроса с операцией и дальнейшим лечением Клецко дали пару недель. “Приехал домой и сказал: “Но я же не смогу говорить, как же я буду работать? У меня 15-20 звонков в день, — рассказывает Марина, а Александр улыбается. — Говорю: “Ну, я буду твоим голосом. Хотя, конечно, было страшно”. 

В Новгороде доктору срочно поставили трахеостому — уже начался стеноз гортани, было трудно дышать, а онкоцентр быстро дал направление на лечение в Петербурге. Спустя пару дней после 60-летия Александр Клецко написал о болезни в “ВКонтакте”, в первую очередь, чтобы объяснить своим пациентам: “По плану выйду из строя от 2-х до 6-ти месяцев. После этого планирую вернуться в строй и продолжать работать. Ну а пока простите, господа и дамы. Какое-то время как доктор я вам не помощник. Ну, если только советом”. После трех сотен комментариев поддержки супруги Клецко поняли: обо всех этапах лечения — операции, двухнедельного зондового питания — нужно отчитываться в ВК, так как подписчики переживают и ждут. Свои заметки доктор с иронией называет “репортажами из чистилища”. 

“Трудно не засмеяться, видя себя в зеркало. Шея забинтована, в центре дырка, шланги торчат из всех сторон. Но все эти ужасы временные. Но все эти ужасы временные. Главное, я уже второй день выздоравливаю. Через 10 дней снимут швы, потом пооблучают маленько. И все, можно жить дальше. И все это — только благодаря вам, мои хорошие”.

“Странно и как-то неуверенно почувствовал себя за пределами ставшего уже привычным «ракового корпуса». В такси смотрел в окно на нормальную жизнь и нормальных людей, у которых еще не определен предел, и думал, что всего пару недель назад я не сомневался, что это мой последний Новый год, последняя зима, последняя встреча с другом…”

“Два месяца Марина от меня не отходила. Каждый день и каждую ночь она была рядом: меняла бесконечные капельницы, вытирала кровь, кормила через трубку. Но главное было другое. Главное – это моральная поддержка, ежедневное позитивное жужжание над ухом. Тебе помогают подняться на ноги и держат, чтобы обратно не упал.

Я почему-то часто представлял себе, как на фронте санитарка тащит здоровенного мужика с оружием и еще утешает, что осталось немного потерпеть. Ему потерпеть. А ей? Кто организовал сбор денег, на которые я сейчас лечусь? Кто отыскал лучших врачей в Питере, кто выбил для меня приличную палату? Кто стоял в очереди за едой вместе с раковыми больными и ждал пять часов под дверью оперблока, пока меня оперировали? Смог бы я провести и перенести эти два месяца так, как она? Очень сильно сомневаюсь, что у меня, профессионала, хватило бы на это сил. Хотя я бы очень постарался.”

“Все, победа наша! Вашим молитвами и добрыми словами я выжил и поправляюсь. Вчера меня отправили из больницы в отпуск перед облучением. В настоящий момент опухоли нет. Метастазов нет. Все анализы, включая гистологию, как у космонавта. Гортани, правда, тоже нет, но не скажу, чтобы это так уж угнетало. Очень боялся, что невозможность говорить будет непереносима. Оказалось на удивление малозначительно, и это с моим-то хорошо подвешенным языком. Блокнот и карандаш много места не занимают”.

“Сейчас я понимаю, что выбрался. Надолго ли? Есть о чем подумать. Хочется понять две вещи: за что и почему для меня именно этот вариант? Похоже, нужен новый вектор жизни. Старый вон куда привёл, эта программа закончена. Так что, пока заживаю, есть время подумать, раз дали шанс. Слава Богу и хирургу, Исмаиловой Марине Магомедовне. Но про это пост отдельный”.

“Хирургический этап позади, сейчас осваиваюсь в радиологии. Корпус слегка в стороне от остальных. <…> Впечатлило оборудование. Как сказала жена, это космос какой-то. Впечатление одушевленности этих роботов – ездят вокруг, жужжат с разной тональностью, замирают, будто думают… И чувствуется какое-то необъяснимое присутствие врача-волшебника и его воли, которой подчиняется все это железо, пластик и электричество. Кроме того, постоянно ощущаешь, как внутри тела происходит что-то важное и полезное”.

Когда маркер заканчивается, Александр достает ручку и блокнот. Он почти исписан — на выходных приезжали родственники. 

— Что для вас стало открытием во время болезни?

— Отсутствие необходимости воевать, — пишет в ответ доктор Клецко. — Всю жизнь пытался быть самым сильным. Оказалось, незачем — мир гораздо лучше. 

— Люди писали: “Александр Леонидович, вы даете нам возможность помочь!”, и это так сплотило город! — дополняет Марина. — Старший сын говорил: “Пап, ну напиши, что у тебя происходит, я не могу из дома дойти до больницы, ко мне подходят люди, спрашивают, как ты, предлагают деньги”. И в этом, конечно, безусловное очарование маленьких городов.

Слова поддержи врачу писали из Прибалтики, Туркменистана, Сибири, Салехарда, Ямаса, Луганска, Дальнего Востока, Сербии. Все сообщения Марина зачитывала мужу после операции по удалению гортани. Среди них, например, было такое:

“Добрый вечер Александр Леонидович! Я хочу написать Вам одну историю, может вы прочитаете её, отвлечетесь, а может даже и вспомните. Мне её рассказала свекровь вчера: 

Дело было давно, Вы ещё только начинали работать работали травматологом в ЦРБ, бабушку лягнула корова по ноге, перелом был страшный, нога на ниточке висела. Вы ей сделали операцию, и на перевязки ее НОСИЛИ НА РУКАХ, а когда брали, говорили: “Держитесь как за любимого человека».

Такое не каждый доктор скажет…. Так вот я Вам желаю, скорейшего выздоровления, и пусть Ваш ангел-хранитель,носит Вас так же на руках до самого выздоровления! Как Вы тогда носили нашу бабушку!!! Спасибо Вам за всё!!!)” 

— И я спрашиваю, — говорит Марина, — слушай, ты помнишь женщину, которую на руках носил? 

— Нет.

— Ну как? Это же так специфически… 

— Понимаешь, — ответил он мне, — я многих носил на руках в операционную, потому что оперблок был неудобно расположен, и пока я возьму каталку, позову санитаров, дождусь лифт — это потеря времени. А я же большой и сильный.

В этот момент Александр показывает с телефона фотографию, сделанную после операции в онкоцентре: сидя на кровати, доктор держится за капельницу и улыбается. “Саша здесь похож на Нептуна с трезубцем”, — комментирует Марина, и на этой фразе супруги Клецко задорно смеются.  

— Что вам помогало, поддерживало в лечении?

— Злость, — пишет он строчными буквами в ответ. — Я опухоль видел как врага. Зачем умирать, когда жизнь — сказка. Ешь, спишь, гуляешь. Я всегда говорил пациентам: не хочешь отдохнуть сам — отдохнешь в больнице.  

— А мне Александр однажды сказал, что столько, сколько спит сейчас, не спал никогда в жизни, — добавляет Марина. — Шесть часов сна уже были радостью. 

— У вас как-то изменилось отношение к смыслу жизни? 

— 60 лет это много, становишься спокойнее, — пишет доктор, — я прожил уже очень хорошую интересную жизнь. Не надо жадничать и цепляться зубами, если твоя дорога кончилась. Страшновато, но может, с непривычки. 

Людям, которые столкнулись с диагнозом, Александр — как врач и пациент — может посоветовать только одно — использовать по максимуму медицинскую профессиональную помощь и не доверять альтернативным формам лечения. 

Люди просто перестали ходить к врачу

Самое тяжелое воспоминание от онкоцентра у Александра Клецко — атмосфера страха, которого больше, чем в других больницах. 

— Но куда денешься? Вся жизнь — борьба со страхом, — говорит доктор. — То больше страха, то меньше. Но приходится терпеть дискомфорт. Марина говорила, что она отстранялась от ситуации, почти полностью исключила рефлексию”.

Самое главное желание врача — вылечиться, скорее вернуться в Боровичи и вместо заметок о ходе лечения опубликовать фотографию с собакой из леса.

А самое большое негодование — состояние медицины в регионах. Как говорит Клецко, диагноз “начало конца”, который они с коллегами поставили 22 года назад, сопротивляясь в том числе сокращению коек в стационарах, подтвердился. 

Чтобы поставить трахеостому в Новгороде, семье пришлось купить вакуумный отсасыватель за 25 тысяч. 

— Если у тебя таких денег нет, или ты пенсионер, или из деревни, где живешь от зарплаты до зарплаты, то операции у тебя не будет, — поясняет Марина, — потому что у больницы в связи с минимальным финансированием нет возможности приобрести стационарный прибор. Здесь в Питере они есть, но Новгород — это 400 тысяч населения… Тут катастрофа системного порядка. 

Сделать протезирование гортани для восстановления голоса без московской или петербургской прописки тоже не получится, продолжает Марина, — очень долго ждать квоту или собирать деньги, это около ста тысяч рублей.

— Онкология требует денег. Из-за того, что закрыт межрайонный диспансер, люди часто вообще не едут на лечение, потому что у них нет денег даже до Новгорода доехать. Коек в стационаре мало, поэтому и на процедуры приходится приезжать. У некоторых районных городков с областным центром нет прямого сообщения. И как люди будут ездить на какие-то процедуры? Слава Богу у нас была такая возможность. Но когда мы стали рассказывать знакомым, сколько этапов прошли, они воскликнули: “Да что вы! Мы бы ни одного шага не сделали!”

Это касается не только онкологии. Александр Клецко рассказывает, что люди просто перестали ходить к врачам, занимаются самолечением, пьют какие-то настойки, так как первичное медицинское обследование в деревне сейчас не получить. 

“Точку невозврата мы уже прошли, — говорил врач в интервью “Вашим новостям”. — Потихонечку выживаем на остатках разрушенного или ездим в Новгород и Питер… Обидно, на что потратил 11 лет жизни в общем-то уничтожено. Оптимизация — это такое иезуитское слово. Уничтожение называть оптимизацией… ну что ж… Но когда-то эти игры должны закончиться?”.

 Александру Клецко не раз предлагали написать книгу — о буднях хирурга-травматолога, “медицинском коммунизме” и особенностях медицины в провинции. И в целом, он уже готов: “Вот только решу проблему выживания”. Пару лет назад Марина заметила: когда муж проезжает мимо Мошенской больницы, непроизвольно отворачивается. А недавно он узнал, что бывший коллега тоже лечится в Петербурге.  

Фото автора и из архива Александр Клецко