Мне принесли банку из-под томатной пасты – там лежала моя дочь
Ирина с мужем обрадовались, узнав в марте 2016 года, что у них будет второй ребенок. Старшей дочке тогда было три года.
– К этой беременности я отнеслась как-то совсем иначе, более осознанно. Я каждый день гладила животик и разговаривала с малышом. Благодарила Бога и молилась, чтобы все было хорошо. Я сразу сильно любила этого малыша, чувствовала, что он во мне, что он совсем рядышком, но я пока не могу к нему прикоснуться. Даже факт наличия токсикоза меня очень радовал: он говорил о том, что беременность развивается.
Первый скрининг показал, что все в порядке. В 17 недель, на второй скрининг, Ирина взяла дочку, чтобы та посмотрела на УЗИ своего братика или сестренку. Врач-узист, которая обычно подробно в деталях рассказывает, что же она видит на мониторе, в этот раз молчала, потом стала сверять что-то по лежавшей перед ней книге.
– Что происходит, что с малышом?! – не выдержала Ирина. В ответ услышала:
– Патология центральной нервной системы, врач все объяснит и отправит к генетику.
Ирина ни с кем не могла говорить, даже с мужем. Просто не было сил, но надежда, что все не так плохо, еще оставалась. Вдруг врач-узист ошиблась?
Не ошиблась, что подтвердили поход к генетику и УЗИ в двух разных местах.
– Врачи ошарашенно смотрели на меня, не зная, как мне сообщить, что у моего ребенка врожденные пороки развития центральной нервной системы. Они говорили, что беременность надо прервать. Я долго не могла принять решение, но слова врачей, что я буду делать, если мой ребенок умрет на большем сроке у меня в утробе или сразу после рождения, пугали еще больше. Один Бог видел, сколько слез я пролила. Решение было принято.
Умом, а сердце продолжало сопротивляться и убеждать, что все ошиблись и с моим малышом все хорошо, я могу родить чудесного и здорового ребенка. Еще одно УЗИ, после которого надежды не осталось. Я подписала согласие на искусственные роды.
За время, пока я проходила все обследования, пинки внутри меня становились отчетливее. Ребенок как будто разговаривал со мной таким образом, прощаясь или умоляя не делать этого. К моменту, когда легла в стационар, я была настолько раздавлена, что уже плохо соображала, правильно или нет я поступаю.
Вот наступил тот день. У меня вызвали схватки. Душевная боль была настолько сильна, что заглушала физическую. Через семь часов – потуги.
Мне дали тазик, куда я должна была рожать – обычный медный тазик. Потом чистка без наркоза – и дикое чувство опустошения.
Ирина родила дочь на сроке 19 недель – весом 264 грамма и ростом 18 см.
– В день выписки мне принесли пакет, а в нем литровая банка от томатной пасты. Туда положили мою дочь и плаценту, сказав, что это я должна отвезти на гистологию и, если не успею сегодня, могу сделать это завтра, ведь они залили формалином и ничего не пропадет. Нет слов, чтобы описать чувства, когда я слушала это и держала банку в руках. Еще меня спросили, хочу ли я потом похоронить своего ребенка или отправить его на утилизацию. Если похоронить, то нужно принести пеленку.
За доченькой мы с мужем в морг зашли вместе. Нам отдали ее, укутанную в пеленку, через которую чувствовалось все – ручки, ножки и даже ушки…
Маленькая могила без имени – это все, что осталось у меня от нее. И боль, которая никуда не уходит. Для меня младшую дочку звали Ева. Я верю, что там, на Небесах, о ней заботится Бог… А мне остается каждый день, не переставая, просить у нее прощения, надеясь, что однажды, когда мы увидимся с ней, она мне скажет: «Да, мама, я простила тебя».
Фото: Unsplash
Своей историей поделилась подопечная благотворительного фонда «Свет в руках», который помогает каждому, кто столкнулся с перинатальной утратой (во время беременности, в родах, вскоре после рождения). Фонд проводит тренинги по правильной коммуникации медицинских работников с родителями, потерявшими ребенка.
Чтобы получить помощь, вы можете связаться с фондом по бесплатному телефону 8-800-511-04-80 или по электронной почте help@lightinhands.ru.
Вы тоже можете помочь родителям, подробности по ссылке.
Он пищал, а она орала, чтобы его унесли
О том, что беременность у Ольги замерла, она узнала, когда была в командировке в маленьком городе. Девятая неделя… Несколько контрольных УЗИ, госпитализация.
Когда Ольга вошла в палату, первое, что она увидела – рожающую молодую женщину на 24-й неделе. Рожающую у всех на глазах, в том числе у шестнадцатилетней девочки-подростка, которая лежала с какими-то небольшими гормональными проблемами. Искусственные роды врачи вызвали ранее. Один из врачей, профессор, в платной клинике сказал, что «у плода патология и беременность рекомендовано прервать».
– Я не уверена, что здешние врачи не отговаривали эту женщину, не работали с ней. Как мне потом рассказали, врачи сразу не стали вызывать искусственные роды, беседовали, говорили, что с ребенком – ничего страшного. Прервать беременность настояли родители женщины, мол, не надо мучить себя и ребенка. Потом женщине сказали, что ее ребенок был крупным, весил больше килограмма.
В состоянии шока она рассказывала всем, кто вновь поступал в палату, как она родила его, как он пищал и она орала, чтобы его унесли, и хотела его не видеть.
Ольга пролежала в этом отделении недолго, но вспоминает об этом времени с ужасом. Рядом, в палатах по шесть человек, лежали те, у кого беременность замерла на ранних сроках, те, кто делал аборт, те, у кого сердце малыша перестало биться уже к концу срока, и те, кому предписали прерывание «по медицинским показаниям» на таких же сроках.
– Помню девочку, у которой ребенок перестал жить в тридцать недель. Она рожала двое суток. Худенькая, измученная, серая. Просто ужас. Который увеличивался от того, что рожали в общих палатах.
Фото: pixabay
«Он умер» – первые слова, которые услышал муж
Это была первая беременность М.С. 21 год, она только-только вышла замуж. Еще не окончен институт, еще так много планов впереди. Не было токсикоза. Почему-то врач пропустила первое УЗИ, но ведь первая беременность, может, так надо – врачи-то лучше знают.
– Подошло время 20 недель, второе УЗИ, на которое мы пришли вместе с мужем… Вот там врач первый раз и сказала тихо себе под нос: «Ребеночек под вопросом». Поставили много каких-то пороков развития, среди которых я знала только слово «гидроцефалия» и еще «отставание в развитии».
В институте акушерства и гинекологии диагнозы не опровергли, хотя супруги так надеялись на это!
– Впрочем, и не сказали ничего про аборт, прозвучала какая-то размытая фраза вроде «если не хотите рисковать». В районной женской консультации врач очень сочувственно сказала: «Может быть, даже придется делать аборт…» Я ничего не понимала, мотала головой, не верила: «Этого не может быть!» Консультировалась со всеми врачами, контакты которых могла добыть. Врачи все-таки назначили терапию и повторное УЗИ через месяц. Одна очень опытная врач сказала, когда мы спросили ее о шансах: 1 из 100, что все закончится благополучно.
Мы с мужем тогда в разговоре между собой сказали вслух, что ребенок имеет право на этот шанс. Лечилась симптоматически, то есть пыталась выправить ситуацию с отставанием в развитии, а что еще можно было сделать? Но иногда от ужаса и страха рыдала в плечо супругу. Малыш шевелился… или мне уже это казалось?
На контрольном УЗИ врач поставила «неразвивающаяся беременность». Срок был 27 недель, младенцу по УЗИ – 21 неделя. «Он умер» – первые слова, которые услышал муж, дожидающийся на крыльце.
Фото: Unsplash
– Потом было гинекологическое отделение местного роддома.
Совсем не сочувственные взгляды персонала, а скорее презрительные: «Ходила где-то, давно надо было прийти, мы бы тебе всё сделали».
То есть, по их мнению, не надо было давать ребенку шанс, тот самый, пусть единственный, а следовало прийти сразу, как стало понятно, что все плохо. На одном этаже, чуть не в соседних палатах лежали мамы на сохранении беременности, такие же, как я, с неразвивающейся беременностью, и женщины, пришедшие на аборт.
Не к чему описывать процесс вызывания родов и сами роды. Было страшно, непонятно. Когда я родила своего крошечного трехсотграммового ребенка, стало на время легче, наверное, от каких-то гормонов, от того, что бездна неизвестности прошла. Это был наш старший сын.
Потом появилось время думать, много думать и разговаривать с мужем. Появилась вторая волна, после прошедшего шока. Осознание, надо было научиться жить с этим. Самое сложное оказалось реагировать на соболезнующих близких и далеких. В результате складывалась абсурдная ситуация, когда я начинала утешать тех, кто очень волновался от такой новости.
Было тяжело смотреть на новорожденных детей наших друзей. Мужа попросили быть крестным одному из них, я опоздала на крещение и помню, как даже не смогла толком улыбнуться…
Мучили фразы вроде: «Ничего, всё впереди». Потому что помимо того, что впереди, уже было то, что позади.
Ребенка не было, но материнство уже наступило. Только Господь Своей милостью мог утешить и покрыть. Так и было, так и есть. Мое «хождение по краю» не кончилось для меня никакими болезнями, воспалениями. Найденные завышенные антитела к определенным малоизвестным вирусам лечению не поддавались, а потом выяснилось, что и лечить-то их не надо, это не патология.
Господь послал добрых, внимательных врачей, настоящих профессионалов. Потом Господь послал и беременность, и сына, и дочь, а потом и еще сыновей…