Мезень: чем хуже?

В России готовятся проститься с моногородами.В Министерстве экономического развития считают, что сохранить их трудно, экономический рост они тормозят, а будущее за мегаполисами. В стране мегаполисов немного перспектив и у малых городов.

Портал «Правмир» начинает новый проект «Малые города России» и призывает привлечь к проблеме максимальное внимание.

Открывают рубрику размышления руководителя лесопильного завода на севере Архангельской области, в г. Мезень, философа (СПБГУ, ИБИФ), преподавателя катехизаторских курсов Ильи Ароновича Забежинского о судьбе Мезени.

Что такое Мезень?

Есть такая притча. Про доброго самаритянина. Ну, помните, напали на человека разбойники. Ограбили. Изранили. И все проходили мимо него. И священники. И праведники. Один самаритянин остановился. Возлил ему на раны вино и елей. Перевязал. А потом привез в гостиницу. Снял номер за свой счет и в довершение оставил хозяину гостиницы денег, чтобы выходить несчастного, «впавшего в разбойники», и даже пообещал возместить все расходы, если денег понадобится боле.

Этим самым добрым самаритянином чуть более  месяца назад я предлагал стать очередному потенциальному инвестору, который в очередной раз отказался инвестировать в Мезенский Деревообрабатывающий Завод.

Есть такая Великая Северная река Мезень. Если идти по карте с Запада на Восток по берегу Северного ледовитого океана, то получается такая картина. Сначала Онега. Потом Северная Двина. Потом наша Мезень. А уж потом Печора. А за Печорой Обь и другие сибирские реки.

Что такое река Мезень? В 90 километрах от устья, в створе дороги Архангельск — Мезень – ширина реки один километр. В пятидесяти километрах ниже, там, где располагается наш завод, ширина реки уже от двух с половиной до четырех километров. Высота океанских приливов в реке от 6 до 10 метров. Высота красных глиняных берегов достигает 30 метров. Вот такая красота!

photosight.ru. Фото: Easy Tigere

Есть вокруг Мезени Мезенский район. Площадь его равна площади Бельгии. А живет в нем народ — 12,5 тысяч человек. Живут они тут давно. Уже больше пятисот лет. Приходили они сюда из Новгорода, из Ростова Великого. Зачем приходили, нам не понять. Мы, люди с большой земли, перемещаемся в мире туда, где проще и комфортнее. Для чего перемещались они? Вряд ли в приполярной Мезени 500 лет назад было проще и комфортней, чем в Новгороде.

Народ этот невысокий. Глаза пристальные с прищуром. А голубые эти глаза настолько, что глаз от них действительно не оторвать. Даже не василек. Просто лазурь морская, да и только. Просто неприлично голубые глаза.

Народ этот называется Поморы.

Здесь не было войн, сюда не приходили завоеватели. Здесь все друг другу немного родственники. Здесь по фамилии можно понять, из какой ты деревни происходишь. Здесь многие знают свою родословную до 16 века.

Поморы за 500 лет успели многое. Строили храмы и часовни. Растили в своем приполярье жито. Разводили скот. Ловили рыбу. Охотились на пушного и морского зверя. Именно они, поморы, установили связи России и Скандинавии. Именно они открывали дорогу в Сибирь, в сказочную Мангазею. Именно они осваивали ту территорию, которая зовется теперь Русский Север. Мы это должны понимать.  Не будь поморов, не был бы этот Север Русским. Он был бы датским, норвежским, английским, но уж точно не Русским.

Есть на правом берегу реки Мезени город Мезень. Городу тоже больше 500 лет. А живет в нем 3,5 тысячи человек. Всего-то. Статус города даровала Мезени Екатерина Великая. За важность занимаемого положения, очевидно. Несколько лет назад заезжий молодой чиновник предложил мезенцам отказаться от статуса города и стать селом. Можно было получить сельские льготы и более высокую зарплату для бюджетников, если из городских стать деревенскими. Горожане наши почесали-почесали свои поморские затылки и порешили: городом были, городом и останемся. Не в деньгах счастье. Нам, людям с большой земли, этого не понять. Какая разница: город – не город… Что может быть важнее денег, не правда ли!

photosigfht.ru. Фото: Andrey Larin

Здесь радуются в январе появлению солнца над горизонтом. Июнь означает начало ловли мезенской семги. Конец октября – начало распуты – когда пойдет лед и с большой землей на полтора месяца всякая связь по земле прервется. И тут нет опечатки, именно так по-поморски – «распута». Этакая смесь распутицы и разлуки. Молчаливое и уважительное осознание места человека среди божественного устройства природы.

Здесь только три года назад появилась дорога в Архангельск. До этого зимой добирались сутками: впереди трактора, за ними колонна машин. Летом по морю или по рекам, продукты и все необходимое завозили баржами. Теперь дорога есть. Но на ней нету мостов. Поэтому и сейчас 2 раза в год, осенью и весной, – распута.

Здесь в деревнях не запирают дома. Здесь телевизор появился только в 80-х. Здесь слухи распространяются еще до всякого повода к их появлению. Здесь приезжих начинают приглашать в гости не раньше, чем через 3 года после приезда. Здесь, между прочим, гаишники не берут взяток.

Здесь в каждой деревне десятки погибших от советской власти. Здесь каждый второй мужчина не вернулся с фронта. Здесь в ссылке замучены и расстреляны сотни православных священников и мирян. Здесь никто про это вообще ничего не помнит. Память народная – словно вылизанная коровой. Зато здесь висит доска на красивом доме, что в местах этих были Климент Ворошилов с Инессой Арманд и страдали они здесь от царского режима.

70 лет назад здесь убили последнего батюшку. Здесь 60 лет никто не крестился и не венчался. В деревнях дети не знали, что такое «Бог» и зачем такое слово нужно. Здесь просто не было храма все эти 60 лет. 10 лет назад сюда снова приехал священник. Сейчас здесь приход из 30 человек и многодетная поповская семья, живущая на пожертвования московских благотворителей.

photosight.ru. Фото: olras_solombala

Вот такая она наша Мезень!

Теперь об экономике

Здесь по правому берегу Мезени тянутся заливные луга. В советские времена эти луга кормили поголовье в 10000 совхозных коров и тысячи частных коз и овец. Здесь был маслозавод и сырный завод. Здесь удивительное мезенское разнотравье добавляет маслу и сыру неповторимые вкус и аромат. Я ем это масло и угощаю своих друзей. Они закатывают глаза от немого блаженства. Я развез это масло шеф-поварам лучших московских ресторанов. Хваленые французы и итальянцы утверждали, что ничего вкуснее они не пробовали.

Сейчас на весь Мезенский район чуть больше 500 коров и 7 овец. Масла почти не производят. Сыра не делают вообще.

И сыр вроде вкусный. И масло уникальное. Да нету денег.

Здесь рядом в тундре пасутся олени. Через Мезень ежегодно они уходят с летних пастбищ на берегу моря на зимние пастбища в леса. На пути их миграции построен мясокомбинат, который известен всему московскому ресторанному сообществу как производитель уникальных деликатесов из оленины. Комбинат стоит. Деликатесы не делаются.

И заказы есть. Да денег нету.

Есть напротив города Мезень, на левом высоком берегу рабочий поселок Каменка. Есть в этом поселке лесопильный завод. Первая лесопилка появилась тут еще в 18 веке. Постепенно завод разрастался, принадлежал разным хозяевам. В советское время был национализирован и отстроен заново. Работал на экспорт. Доски с причалов уходили прямо в Европу. Что такое “Mesen board” («Мезенская доска») знают в Англии, Ирландии, Голландии, Франции, Германии, на Ближнем Востоке.

Мезенская доска отличается от любой другой европейской, в том числе Архангельской доски. Мезенский лесозавод – самый северный лесозавод в Европе. Притундровые леса растут долго. Толщину, до которой дерево дорастает в средней полосе за 50-60 лет, в наших краях оно набирает за 120-150 лет. По сути, сейчас рубятся леса, которые могли бы видеть Тургенева с Достоевским, если бы их занесло вдруг в Мезенские края. Из-за такого медленного роста толщина годовых колец в арктической древесине очень мала, а количество колец в единице объема – велико. Доска получается уникально плотная и по своим прочностным характеристикам превосходит любую другую европейскую хвойную доску. Все это в Европе знают и предпочитают Мезенскую доску любой другой. Одна беда – доски нет. Завод стоит. Нету денег.

В конце 80-х на заводе работала тысяча человек. В поселке жило 7 тысяч. Сейчас в поселке осталось 3 тысячи. Из них 400 – безработные. На заводе – 50 человек заняты в охране и на хозработах. На 2-3 месяца в году, когда завозят лес, получают работу еще 120-150 человек.

А губернатор?

Раз-два в год заводчане устраивают собрания и вызывают на них губернатора. Губернатор не приезжал ни разу. Обычно командируют к нам областного министра Лесного комплекса.

Рабочие требуют одного – постоянную работу. Особенно требуют женщины. Женщины готовы на любой труд. Хоть доски таскать, хоть укладывать, хоть дрова пилить – лишь бы работать.

Министр обычно публично поругивает собственника. Собственник в ответ предлагает власти найти другого собственника, а также помочь с оборотными средствами или поиском инвестора. Министр пожимает плечами. У областной власти денег нет, и это правда.

— А Федеральная власть? – кричат с мест. — Похоже, она помогает только проблемным банкам!

— А может быть, помогут хоть накануне выборов?

— Может быть, власть обеспокоится, наконец, что кандидаты от этой самой власти уже два десятилетия не побеждают в Мезени?

— Может они все же схватятся за голову от того факта, что партия власти на прошедших парламентских набрала только 25%?

Министр у нас толковый, а что он ответит? Он не власть. Он министр. Власть – это у кого деньги. А министр может только сообщить Власти (ну, той, которая с деньгами), что, мол, мезенцам и каменцам трудно. А уж Власть сама решит, помогать или нет.

А Власть все никак не решает. Да и чего решать?

Во-первых, ей, Власти, кажется, что ей вообще не повезло с мезенцами! Упертые они какие-то.

— Ведь мы вам популярно и подробно разъясняем, что жизнь с 90-х улучшилась в корне!

А они, мезенцы, глядят на Власть своими лазорево-голубыми с прищуром и недоумевают:

— Это в чем же, собственно, улучшилась?

— Ах, так! — говорит Власть обычно мезенцам перед выборами, — как проголосуете, так и жить будете!

А они:

— Чего-чего? Да вы совсем оборзели! Будете что ли нам указывать,  за кого голосовать!?!

Свидетелем таких диалогов я был неоднократно.

Трудно Власти с мезенцами.

Да и рассудите здраво,  какую ценность в общем электоральном компоте представляют несколько тысяч мезенских голосов.

В конце концов народ умолкает. Министр и собственник обещают продолжить поиски инвестора. Народ расходится.

Вот так живет Мезенский район.

photosight.ru. Фото: Andrey Larin

Что предлагаете?

Теперь, собственно, следовало бы задать вопрос: А что Вы предлагаете? Что нужно сделать, чтобы возродить Русский Север вообще и Мезенское Поморье в частности?

Знаете, что я вам отвечу? Я отвечу достаточно самоуверенно: я знаю, что нужно для этого сделать. Я пять лет здесь пытаюсь поднять лесозавод на одном берегу и сельское хозяйство с мясокомбинатом – на другом. Я, здоровый современный питерский управленец, набил кучу шишек, проработал и, главное, перепробовал множество всяческих вариантов развития, знаю практически все про то, как нам организовать и тот, и другой бизнес. Как сделать их прибыльными и свести к минимуму риски.

Не знаю я только одного: кто тот человек или тот государственный орган, который решится вложить деньги в нашу Мезень?

Когда я 17 апреля 2007 года на Светлой Седмице впервые в качестве потенциального инвестора ступил на Мезенскую землю, мне дали почитать заключение одной ирландской инвесткомпании, которая изучала перспективы инвестиций в деревообработку в Мезени.  Там перечислялись недостатки и риски, как то: удаленность, неразвитость коммуникаций, сезонность и пр. Очень много говорилось о достоинствах: великолепное качество древесины, близость сырьевых запасов к заводу, отличная кадровая обстановка в Каменке, близость рынков сбыта, известность торговой марки и т.д. Генеральный вывод делался чрезвычайно обнадеживающий: потенциал у завода высок, плюсы значительно превышают минусы.

Но вот в самом конце исследования делалось совершенно сразившее меня тогда заключение.

Несмотря на все безусловные достоинства Мезенского Лесозавода, в России еще есть достаточно объектов для инвестиций, значительно более привлекательных и менее рискованных.

Обобщение это поразило меня своим приземленным цинизмом. И полным отсутствием Пасхального настроения. И я отмахнулся от него, как от нелепицы. Главное, казалось мне, нужно, чтобы бизнес был прибыльным, интересным и нужным. А инвестор на него найдется. Вот так мне все представлялось: рентабельность – лишь одна из составляющих бизнеса. Важная и обязательная. Но лишь «одна из». Не менее важными представлялись мне польза для окружающих и возможность самореализации самого инвестора.

Рентабельных бизнесов много. А интересных и полезных? Мезенский проект позволял инвестору, как мне казалось, не только заработать деньги, но и реализовать себя, как человека. Я назвал его «Проект «Жизнь»». Это должен был быть выход не только для Мезени. Но и для любого бизнесмена, отягощенного деньгами и бессмыслицей «просто рентабельного бизнеса».

Вот в этом была ошибка. Я все, казалось, учел в том, как организовать бизнес. И не учел главного: психологии потенциального инвестора. Кто он, этот странный человек, который захочет инвестировать в Мезень?

За пять лет поисков инвестора удача лишь раз улыбнулась мне. В середине 2008 года два питерских предпринимателя решили вложиться в наши оба берега: оленину и лес. Инвестиции пошли. Наступила зима 2008-2009 гг. Кризис. Инвестиции кончились. Это был тот случай, когда два успешных самодостаточных бизнесмена содержательную и социальную составляющую проекта поставили впереди такого понятия, как «оптимальность инвестиций». Они могли себе это позволить: у них был финансовый жирок и практически православные убеждения в необходимости приносить пользу людям. Кризис съел весь жирок. Убеждения отступили. Отступили из проекта и инвесторы, побросав личный состав (меня) и технику (завод и мясокомбинат) на поле битвы.

Все последующие годы было множество разговоров и с нашими, и с европейцами. Долгие-долгие разговоры, оканчивающиеся ничем.

В октябре 2011 г. вдруг объявился неожиданный инвестор. У него сотни тысяч метров коммерческой недвижимости, и все бытовые проблемы у него решены. Я не искал его специально. Он сам меня нашел. Он сам ухватился за оба наших бизнеса. Он сказал:

— Я хочу забрать весь лес, который можно забрать. Я хочу построить современный европейский завод. Я хочу создать продовольственное производство, которое будет заниматься и мясом, и ягодами, и молоком.

— Зачем Вам это нужно, — приставал я к нему, — далекий край, сотни людей, ответственность?

— Мне хочется сделать что-то полезное, — объяснил он, — и деньги здесь не причем. Денег мне хватает.

На арендованном самолете он прилетел к нам в Мезень, чем поразил и меня и мезенцев. Привез с собой экспертов. Все осмотрел. Всем был очарован. Поручил экспертам подготовить расчеты и уехал. Эксперты расчеты подготовили. Чтобы все сделать так, как он хотел, то есть забрать весь лес и полностью модернизировать завод, нужно 800 миллионов рублей. Инвестор был обескуражен. Обозвал экспертов идиотами. Сказал, что нужно быть полным кретином, чтобы во время мирового кризиса вкладывать такие деньги в какую-то Мезень.  И исчез.

На что он рассчитывал, непонятно.

На что рассчитывал я, непонятно вдвойне.

Спустя месяц я все же вытащил его еще на одну встречу.

— Почему Вы передумали?

— Ну, видите ли, все-таки есть достаточно много на свете мест, кроме Мезени, где вложения будут более оптимальны и менее рискованны.

Мне стало тошно.

Тут бы следовало и остановиться. Однако визави мой был человек православный, крупный и щедрый благотворитель. Поэтому я и решился на последний отчаянный шаг. Я рассказал ему притчу о добром самаритянине.

— Завод – этот тот несчастный, который «впаде в разбойники». Самаритянин – это Вы. Не проезжайте мимо. Возлейте вино и елей на раны.

— Если вы не хотите вкладываться – не вкладывайтесь, — продолжал я, — разместите просто на заводе заказ на пиломатериалы и профинансируйте его. Мы Вам сделаем всю работу под ключ: завезем лес, распилим и даже контракт с европейцами заключим от Вашего имени. Сто пятьдесят человек будут иметь работу в течение года.

Он раздражительно произнес:

— Вы знаете, у меня достаточно есть мест, куда можно потратить деньги на благотворительность.

— Хорошо, — сказал я, — может быть, Вы как старший товарищ посоветуете тогда, что мне делать с Заводом?

Он пристально посмотрел и сказал:

— А Вам надо перестать врать людям. Завод надо ликвидировать, а людей перестать тешить бесплодными надеждами. Это будет честнее.

— Поймите Вы, наконец, что Вы никогда не найдете инвестора, который бы согласился вкладываться в Мезень.

Вот пока такие итоги в поиске частного инвестора.

А государство?

Теперь о роли государства. У меня прекрасное взаимопонимание с областной властью. Они рады, что я там, в Мезени, есть. Чтобы я не ушел оттуда, власть готова помочь мне всем. Кроме денег. У областной власти денег нет. Регион дотационный.

И вообще непонятно, заточена ли нынешняя власть для инвестиций в неинфраструктурные проекты?

С одной стороны, вроде заточена. Спасают же они АвтоВАЗ, судостроительную и авиационную промышленность. Вкладывают туда деньги, бьются за сохранение занятости. Ну, с судостроением и занятостью понятно – там обороноспособность страны. А с АвтоВАЗом? Там ведь чисто занятость. А с государственными нефтяными компаниями? Там что? Значит нынешняя государственническая власть, в отличие от либеральной из 90-х, когда все было так плохо, готова считать прямые инвестиции государства в реальный сектор имеющими право на существование? Если это так, то непонятно, чем Русский Север хуже Тольятти?

Недавно один образованный мезенец, глядя со мною в экран, где показывали программу «Время», воскликнул, тыча пальцем в новый стадион, аквапарк и широкие проспекты города Грозного:

— Нет, ну, Вы мне объясните, чем мы хуже?! Мы никогда с Россией не воевали, мы не отделялись. С нами, напротив, Россия прирастала новыми и новыми землями. С нами она получила Север. Мы ей завоевали Сибирь! Может быть, ей все это не нужно?  Так отдайте нас Норвежцам что ли! Может быть они возьмут?

— Кто мы для нашей власти? – продолжал он, вскочив с кресла и расхаживая по комнате, —  мы дети или мы пасынки?

— Почему человеконенавистническая советская власть держала здесь поголовье из 10 тысяч крупного рогатого скота и лесопильный завод, который давал стране валюту, — не унимался он, —  почему нынешняя человеколюбивая позволила все это разорить, а потом и вовсе  про нас забыла?

Ну, что я могу ему ответить? Мне ответить нечего.

В прошлом году летом проходила в Мезени историко-краеведческая конференция. Осмелился и я выступить на ней с докладом. Тему выбрал такую: «Мезень 2010. Экономика и духовность. Есть ли перспективы?». Окончание моего доклада выглядело так:

— Надо перестать уповать на власть, потому что нынешнее государство концептуально не готово к инвестициям в реальный сектор.

— Это почему так? – крики с мест.

— Потому что государство считает себя неэффективным собственником и полагает, что разворуют больше, чем пойдет в дело.

— Также хочу вам сообщить, что вероятность прихода серьезного частного инвестора со стороны в Мезень также практически близка к нулю.

— А это почему?

— Да потому, что в Мире еще есть достаточно объектов для инвестиций, значительно более привлекательных и менее рискованных, чем Мезень.

— Так что же делать? Неужели нет никакой надежды?

— А вот про это мне и хотелось бы поговорить с вами подробнее. Понимаете, надежда есть. Но без Бога ничего не бывает. Надо каяться и молиться…

На середине фразы Председательствующий поднялся и произнес:

— Время, к сожалению, кончилось. Давайте послушаем про это в другой раз.

photosight.ru. Фото: Mihail Bazhenov

Читайте также: