Сергей Худиев
Нам заповедано быть миротворцами – мы слышим об этом на каждой Литургии. Но как это могло бы выглядеть на практике именно в наших условиях?
Мы живем в падшем мире, где войны будут существовать до Второго и Славного Пришествия Господа. Как и преступность, коррупция и другие проявления человеческой греховности. Их невозможно искоренить. Это нерешаемая задача. Но возможно снизить их уровень – это задача решаемая. В некоторых обществах преступность и коррупция ниже, чем в других; число и разрушительность войн можно снизить.
Одна из проблем, которая возникает при обсуждении вопросов войны и мира – это нежелание анализировать. Проводить различия между явлениями и событиями. Отсюда постоянно предлагаемый выбор между 0 и 100% – либо абсолютный пацифизм и отказ признать за государством право и обязанность в некоторых случаях прибегать к оружию, либо неукротимая воинственность, только и ищущая повода подраться – естественно, при условии, что непосредственно в окопы полезет кто-то другой.
Реалистичный и ответственный подход признает, что с людьми вроде ДАИШ (ИГИЛ – террористическая организация, запрещенная в РФ) вы не договоритесь по-хорошему, их придется останавливать силой. Но он признает также, что со многими другими людьми, с которыми у нас разногласия и конфликты, договориться можно. Мир достижим не всегда – но гораздо чаще, чем мы склонны думать.
Аргумент к Гитлеру – враг есть недоговороспособное зло, война с которым неизбежна, так что лучше начать ее, пока это зло не укрепилось чрезмерно – иногда верен.
Иногда мы имеем дело с принципиально недоговороспособными идеологиями. Но гораздо чаще это не так; имеет место конфликт интересов, в принципе допускающий компромиссы и соглашения.
Важно научиться отличать одно от другого. Поэтому нам стоит выделить различные причины конфликтов. Иногда они могут переплетаться в рамках одного столкновения – но их всё же следует различать. Мы можем выделить:
- Столкновение интересов.
- Ошибки в оценке ситуации, намерений другой стороны, планировании и т.д.
- Столкновение политических мифологий.
Государства, нации, корпорации и другие организованные группы людей могут иметь конфликтующие интересы. Любой военный или политик любой державы видит свой долг в обеспечении могущества, безопасности и наилучших возможностей для развития экономики своей страны. В частности, он стремится позаботиться о том, чтобы у его державы была возможность быстро, эффективно и с наименьшими своими потерями подавить любую угрозу, которая может ей возникнуть. И чтобы у других держав были наименьшие возможности такую угрозу представлять.
Именно это простое соображение стоит за напряженностью между Россией и НАТО. НАТО, независимо от текущих отношений с Россией, стремится к тому, чтобы иметь возможность (если вдруг такая ситуация возникнет) быстро и с наименьшими потерями сокрушить Россию. Это не значит, что НАТО к этому стремится или готовит военное нападение – это значит, что если такая ситуация возникнет, НАТО желает иметь возможность разрешить ее быстро и эффективно.
Военные, как и сисадмины, немного параноики – они готовятся не к существующим угрозам, а к угрозам, которые могут возникнуть в будущем. Будущего никто не знает, лучше быть готовым. Руководство России стремится к тому же самому – обеспечению своей безопасности, для чего старается, естественно; к тому, чтобы у любой потенциальной угрозы (НАТО в частности) были наименьшие возможности для нанесения вреда России, а у России – наибольшие возможности для нанесения вреда НАТО, чтобы, если не выиграть возможную войну, то хотя бы обеспечить противнику настолько неприемлемые масштабы ущерба, чтобы он не имел соблазна ее начать. Никому не хочется быть Ираком. При этом ни та, ни другая сторона никоим образом не заинтересована в большой войне – происходят только столкновения за выяснение границ влияния.
Политики и военные сторон обычно не являются сумасшедшими или идеологическими фанатиками, и взаимное пихание локтями обычно приводит к какой-то форме компромисса, где стороны исходят из реалистичного соотношения своих желаний и своих возможностей. В мире много сталкивающихся интересов – курды хотят себе независимое государство, а Турция – сохранить территориальную целостность, монархии Залива – снести Асада, Россия и Иран – его сохранить, и т.д. Сам факт расхождения интересов вряд ли можно устранить – но он сам по себе создает наименьшую опасность. С чисто рациональной, холодной, расчетливой точки зрения цена войны, как правило, оказывается выше цены тех выгод, которые она может принести. О своих интересах люди больше склонны договариваться, чем воевать за них.
Опасность войны усиливают ошибки и некомпетентность в оценке последствий применения силы. Классический пример – вторжение США в Ирак, приведшее к хаосу в регионе и появлению ДАИШ (ИГИЛ – террористическая организация, запрещенная в РФ). Ничего подобного американцы не хотели и не планировали – но планировали они плохо, и получили то, что получили. Любые человеческие действия – особенно военные – порождают массу непреднамеренных последствий и побочных эффектов, предвидеть которые очень сложно. Что касается конфликта интересов между державами – и вопросов планирования конкретных действий политического и военного руководства – то, как рядовые граждане, мы мало на что влияем.
Но мы влияем на самый опасный фактор – на мифологии. Вот об этом мы подробнее и поговорим.
Риторика, сопровождающая любой конфликт, обычно не состоит в рациональном обсуждении интересов – «мы хотим того-то, возможности наши для этого такие-то, реалистичные варианты развития событий такие-то». Вернее, такой анализ может присутствовать – но сильно на заднем плане. Это понятно.
Рациональный анализ ситуации – это скучно. Это требует чтения больших нехудожественных текстов и немалых интеллектуальных усилий. Это никого не заводит и не зовет к действию.
Риторика конфликта предлагает высокоэмоциональную и пафосную политическую мифологию, которая зовет к великим жертвам ради великой цели. Мифология обращается не к потребности человека в безопасности и достатке – а к его потребности в смысле, надежде, достоинстве и общности с другими. Она апеллирует не к интересам, а к ценностям. Более того, обращение к интересам рассматривается как что-то неуместное и аморальное. Только низкие душонки могут говорить об интересах в эпоху, когда разворачивается космическая битва Добра и Зла. Как на пике ядерного противостояния в начале 1980-х сказал известный тогдашний ястреб Александр Хейг, «есть вещи поважнее, чем мир».
Разные участники конфликтов используют, разумеется, совершенно разную мифологию – она может быть религиозной, индифферентной к религии, антирелигиозной, расистской или подчеркнуто антирасистской – но при всех отличиях мифология обязательно имеет некоторые общие черты.
Во-первых, она предполагает, что конфликт между «нами» и «ними» является этическим. Это не борьба за интересы. (Как ты мог такое подумать? Позор! Ганьба! Shame on you!) Это борьба за нечто великое и бесконечно святое. Свободу, Честь, Достоинство, Родину, Веру. То, что человек включился в эту борьбу, характеризует его как порядочного, честного, отважного, достойного уважения человека. Человека, которому будут ставить памятники благодарные потомки – и слагать о нем песни. Вступая в ряды, человек становится частью группы, имеющей самое высокое мнение о себе и своей миссии – и где он приобретает самооценку, место в мире, чувство осмысленности своей жизни и единство с другими. Как сказал поэт, «воины света, воины добра/Охраняют лето, бьются до утра».
Напротив, политические противники есть люди морально порочные. Выродки. Подлецы. Злодеи. Кровожадные садисты. Воплощение всего, что только не так с этим миром.
Такая морализация конфликта очень быстро приводит к аморализации его участников. Люди теряют критичность по отношению к своим поступкам – и поступкам своих соратников.
Бессмысленно задаваться вопросом «А хорошо ли поступают воины света?» Да по определению хорошо, они же – воины света!
Может ли их поведение по отношению к врагам и пособникам врагов быть жестоким, аморальным или просто глупым? Нет, они же враги, воплощение зла и мрака, любой вред и зло, сделанное им, есть дело похвальное. Они являются чрезвычайно дурными людьми и заслуживают кары. В битве Космического Добра с Космическим же Злом сохранение личной незапятнанности – непозволительная роскошь, даже предательство по отношению к Добру.
Тот же ДАИШ (ИГИЛ – террористическая организация, запрещенная в РФ), который даже для привычного к жестокости региона производит впечатление полных отморозков, в собственных глазах выглядит оплотом добра, правды и благочестия – и это взаимосвязано. Чем лучше политическая группа выглядит в своих глазах, чем более великую миссию по правильному устроению мира она себе усваивает, тем более жутко она выглядит для внешнего наблюдателя.
Во-вторых, в политической мифологии столкновение является историческим – оно вписано в глобальное повествование о битве сил Добра и Зла. Свободы и Тирании. Благочестия и Нечестия. Прогресса и Реакции. Оно является роковым, предопределенным и неотвратимым – за ним стоят не решения отдельных людей, а неодолимые законы истории. У истории есть правильная и неправильная сторона, и наши враги – на неправильной.
В-третьих (в силу первых двух особенностей), столкновение носит непримиримый характер. Оно не может закончиться компромиссным миром – только уничтожением одной из сторон. Не может быть компромисса, сделки между воинами света и воинами тьмы, абсолютным добром и абсолютным злом, и сам разговор о такой сделке есть предательство, переход на сторону зла.
Политические мифологии чаще всего носят инструментальный характер. Два высокопоставленных дипломата, как старые добрые друзья, обсуждают реальные интересы своих держав, в то время как пехота умирает, воодушевленная мифами, в которые сами дипломаты, разумеется, не верят.
Мифология нужна для мотивации пехоты, которая будет выходить на площадь – или на боевые позиции – чтобы умирать и убивать, в то время как начальство (обычно) понимает, что руководствоваться этой мифологией на уровне принятия решений – самоубийственно.
Самая большая опасность возникает, когда руководители отравляются собственной пропагандой и начинают всерьез верить в мифы, предназначенные для пехоты. Что делает людей, подобных Сталину, Гитлеру или Аль-Багдади (лидер ДАИШ) настолько чудовищными – так это их искренний идеализм. Они верят в то, что проповедуют.
Другая опасность – когда процесс разогрева масс выходит из-под контроля, и власти вынуждены нестись с потоком, которым уже не могут управлять. Их снесут, если они дадут слабину – и выкажут себя менее ревностными адептами мифа, чем другие. Может быть, политические лидеры и хотели бы заключить мир, спустить конфликт на тормозах, но они имеют все основания думать, что их обвинят в том, что они предали правое дело, ударили в спину отважным патриотам, которые уже почти достигли победы. Как заметил некий политик, «я должен следовать за массами – ведь я их вождь!» Так уж работает воодушевление масс, что каждый стремится выказать себя пламенным, ревностным и воинственным адептом мифа, и никто не видит за собой личной ответственности за последствия. Ни одна капля не считает себя виновной в потопе.
Воодушевленные массы могут состоять из взрослых людей, но обладают интеллектом пятилетнего ребенка. Сначала они требуют тотальной войны, потом проклинают власти за то, что они втравили их в эту войну.
Отношения политических мифологий с религией могут быть самыми разными. Чаще всего, однако, религия воспринимается в качестве ситуативного союзника. Часть населения – верующие, еще какая-то часть относится к религии со смутным почтением, им следует внушить, что Бог – на нашей стороне. Это хорошо укладывается в абсолютистские притязания мифологий – Божье дело не может быть неправым. Как пел Боб Дилан, «кто-то нажмет на кнопку, и мир сгорит в огне, ведь никто не задает вопросов, когда Бог на его стороне».
Что можно было бы сделать для поддержания мира? Было бы нереалистично настаивать на полном пацифизме. Мы понимаем, что бывают ситуации, когда начальствующий должен употребить свой меч. Террористы, которые умышляют убийство невинных людей – в Москве, Париже или Сан-Бернардино – должны быть остановлены раньше, чем они осуществят свои намерения.
Но на чем можно настаивать – так это на разграничении реальных интересов и мифов. Интересы существуют на самом деле, как существуют реалистичные пути их согласования. Мифы должны быть обозначены именно как мифы. Для вас мифология вашего племени – это священная истина, за которую вы готовы умереть, для соседнего племени – просто одна из мифологий. Ни одна из них не является истиной с большой буквы «И».
У НАТО и России есть несовпадающие интересы – но ни одна из сторон не является ни Космическим Добром, ни Космическим Злом. Столкновение между ними не является ни этическим, ни исторически неизбежным. Даже борьба с террористами не является борьбой абсолютного добра с абсолютным злом. Дело не в том, что они «абсолютное зло». Дело в том, что государство не может обеспечить безопасность тех, за кого несет ответственность, не уничтожив террористов.
Евангелие – это истина, перед которой мифы оказываются мифами, и притязания каких бы то ни было сил на абсолютную преданность – несостоятельными. Оно задает точку отсчета, с которой любая политическая мифология взвешивается и находится слишком легкой.
Потребность человека в оправдании, смысле и общности с другими находит то выражение, для которого она и предназначена – в вере во Христа.
Духовную битву за бессмертные души людей невозможно отождествить с тем или иным политическим или военным противостоянием. Некоторые политические силы могут придерживаться программы, более приемлемой для христиан – но это, само по себе, еще не делает их воинами света. Политик, который, например, выступает в защиту традиционной семьи, может рассчитывать на наш голос – но не нашу абсолютную преданность. На такую преданность имеет право только Бог. Одни и те же политические силы могут быть «прохристианскими» в одном отношении и «антихристианскими» в других. Есть немало примеров крайне жестоких и беззаконных режимов, которые подчеркивали свой социальный консерватизм и преданность христианству – например, режим Пиночета в Чили или еще более жуткий режим Анте Павелича в НГХ («Независимое Государство Хорватия» – марионеточное государство, существовавшее в 1941-45 годах при поддержке нацистской Германии и ее союзников. – Прим. ред.).
Но еще более важно, что духовная битва ведется не средствами государственного принуждения – а средствами проповеди и убеждения. Можно (и нужно) дать вооруженный отпор террористам, которые покушаются разрушить тела людей; нельзя застрелить духовные соблазны, которые покушаются разрушить их души. Духовное зло требует духовного отпора. Христос пришел спасти не то или иное государство или систему правления, он пришел спасти бессмертные души людей.
Нам стоит распознавать – и отклонять – политические мифологии, которые пытаются придать конфликту между различными группами людей метафизический статус, изобразить его как конфликт между ангелами и бесами. Потому что конфликт между ангелами и бесами, во-первых, неизбежен, во-вторых, не может быть завершен компромиссным миром. А вот грешные люди вполне могут уживаться между собой.
Адептам политических мифологий сам разговор о том, что всю космическую битву Воинов Света и Воинов Тьмы надо выносить за скобки и говорить об интересах, покажется нестерпимо возмутительным и циничным. Примерно как язычникам отказ чтить языческих богов казался атеизмом.
Но, как говорит отец Браун в одном из рассказов Честертона, «я верю в некоторые вещи и именно поэтому я не верю в другие». Я с глубоким скептицизмом отношусь к идее продвижения демократии по всему миру, с еще более глубоким – к идее всемирного халифата, и даже популярные пророчества, что Россия-де объединит славянский мир, возьмет Константинополь и вообще нагонит на неверных страху, вызывают у меня отношение самое сдержанное.
Я не верю в политические мифы именно потому, что верю в Евангелие.
Наше дело свидетельствовать – вот Христос, и Он стоит вашей абсолютной преданности. Всё остальное заслуживает осторожного, сдержанного и скептического отношения.