О наследии Византии широкая общественность вспомнила после выхода фильма архимандрита Тихона (Шевкунова) «Гибель империи. Византийский урок». До этого Византийская империя воспринималась часто крайне отвлеченно: либо в виде чего-то закостенелого, деспотичного, либо в виде не продуманной до конца доброй сказки. В любом случае, Византия мыслилась исключительно как «наша», никоим образом не связанная с западноевропейской культурой и жизнью.
Участники Круглого стола, организованного Фондом Святого Всехвального апостола Андрея Первозванного, рассуждали о преодолении антивизантийского мифа.
«Византия – особое понятие в русской культуре. Это загадка, урок. Особенный мир, которым мы продолжаем жить до сих пор, особенно если говорить о церковном сознании», — сказал архиепископ Егорьевский Марк, руководитель Управления Московской Патриархии по зарубежным учреждениям.
Архиепископ Егорьевский Марк, Александр Гатилин
«Тема Византии была темой разделения и отрицания», — считает ведущий Круглого стола Алексей Лидов, директор Научного центра восточнохрисианской культуры МГУ, академик Российской академии художеств. А ведь Византийское наследие – это то, что объединяет Европу, интегрирует…
Алексей Лидов
Архиепископ Иван Юркович, Апостольский нунций Святого Престола в РФ, подчеркнул, что сейчас время думать о Византии в другом образе, смотреть на её наследие в перспективном контексте, ведь перед нами встают те же задачи, что стояли перед Византией…
Архиепископ Марк и архиепископ Иван Юркович
Исихазм
Сергей Хоружий, директор Института синергийной антропологии, профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»: «Как философ и антрополог я много занимался византийской мистико-аскетической традицией – исихазмом, который является критически важным слагаемым феномена Византии, ядром и стержнем Византийской духовности.
Сергей Хоружий
Роль и миссия исихазма не ограничиваются собственно Византией. Исихазм перешагнул византийские границы и во времени, и в пространстве, пережил крушение Византии. Иногда специалисты говорят, что исихазм обрел на Руси вторую родину. В православных странах, которые на долгое время были лишены государственности, он стал главным ресурсом, который позволял сохранить культурную идентичность.
В некоторых аспектах исихазм актуален сегодня не только для православия и России, но и для католического мира. Например, давно выступает как поле для исследования, на котором сообща трудятся православные и католические ученые.
Исихастский строй личности дает возможность противостоять вызовам и рискам современности, тенденциям виртуализации человека, переходу к пост-человеку, и так далее».
Преемственность суеверия?
Хоружий подчеркнул двойственность наследия Византии. Например, в Византийской империи присутствовала «черта сакрального измерения, сакральной легитимации государственной власти и персоны её носителя, сакральной преемственности с Римом.
На нее опиралось византийское сознание, когда постоянно утверждало римскую, ромейскую природу Византии. Нам важно, что эта преемственность носила и религиозный характер, перенимая черты римской языческой религиозности. Эти элементы укрепились, развились и образовали самостоятельную сферу, которую можно назвать «сферой сакрализации».
Помимо имперской темы, сакрализация развивалась и в русле культового символизма, когда сфера реальности, наделенная сакральной, божественной санкцией, охваченная культом и ритуалом, произвольно и гипертрофированно расширяется. Здесь появляется тенденция к тотальной сакрализации пространства и личного, и общественного существования — с такими явлениями, как сакрализация быта, догматизация обряда».
То есть в какой-то степени раскол XVII века, русское обрядоверие, которое становится неотличимым от суеверия – тоже «наследие» Византии.
Смиренная власть
Надежда Селунская, старший научный сотрудник Центра интеллектуальной истории Института всеобщей истории РАН, заметила, что ни в современной России, ни в современной Италии никто не захотел взять такую часть византийского наследия, как смирение власти. Византийские императоры носили с собой мешочек с пеплом, чтобы не забыть о конечности своей жизни, чтобы уметь смиряться.
Александр Неклесса
«С наследием византийским вообще сложилась непростая ситуация, — считает Александр Неклесса, председатель Комиссии по социальным и культурным проблемам глобализации, член бюро Научного Совета «История мировой культуры» при Президиуме РАН. – В обществе до сих пор господствует стереотип именно о культурно-политическом преемстве Руси от Византии, выраженный, к примеру, в легендах о «шапке Мономаха», «двуглавом гербе» или в поздних толкованиях тезиса о Третьем Риме.
Связь, действительно, существует, равно как и наследие, преемственность. Только вот в каком смысле? Если обратиться к документам и событиям XV-XVI веков, мы видим: дело обстояло подчас едва ли не противоположным по отношению к поздним прочтениям ситуации образом. И формула Третьего Рима изначально осознавалась, скорее, как опровержение падшей Византии, отрясание ее праха, нежели как ощущение кровного родства и наследования».
«Но наряду с опровержением из Византии вошел благоуханный цветок, который цвел последние века,- пояснил Неклесса порталу «Правмир». И вот этот цветок – исихастское мировоззрение, можно сказать шире – апофатическое богословие – был в какой-то мере унаследован Россией. Не столько в богословской, сколько, может быть, в культурной сфере».
«В современном мире уже примерно век ощущается мировоззренческий кризис. Фундаментальный. Даже с конца девятнадцатого века идут разговоры о том, что культура под вопросом, появляется нигилизм — философия жизни как опровержение предыдущей культуры, в том числе философской.
На мой взгляд, один из ответов на возникшую сложность цивилизации – переход к другому языку. За последние примерно семь десятилетий, за послевоенный природ произошло примерно 4-5 крупных методологических революций. Они изменяли подход к решению масштабных задач. Характер процессов динамичный, иногда на грани хаотизации.
Иногда мне кажется, что новая методология, которая на сегодняшний день формируется, которую условно можно назвать синергейной, имеет свои истоки в апофатическом мировоззрении, поскольку позволяет иметь дело с той самой глубинной проблемой.
Категориальный аппарат, сформулированный предыдущей цивилизацией, сейчас плохо работает, но другого у нас нет. Метафорический подход мы несколько изменяем, чтобы приспособить к постосовременности. За этим следует либо крах цивилизации, либо переход на новый уровень.
Освоение этого нового уровня сложности возможно за счет создания новых кодов, новой методологии. Мы можем воспринимать целостность, динамичность.
В апофатическом подходе существует ряд практик, ряд схем, которые позволяют это реализовать».
Борьба с фантомами
А Михаил Грацианский, исполнительный директор Русского Исторического Института, старший научный сотрудник исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова заметил, что сегодня – полная путаница с терминами, что Византия – никакая не империя, ни в каких документах она так не упоминается. Византия, скорее, — христианская ойкумена.
Михаил Грацианский
И это была вовсе не монархия восточного типа, а «республика», и император был выборным. Так что, по мнению Грацианского, «многие исследователи борются с фантомами».
Сам Михаил Грацианский представил собравшимся отнюдь не фантом, а книгу Георгия Острогорского «История Византийского государства» (издательство «Сибирская благозвонница), которую он перевел с немецкого на русский. «Эта книга не утратила своей актуальности, хотя прошло 40 лет со дня её последнего выхода. Книга переведена уже на 11 языков. Русский стал двенадцатым». Эта книга стала классикой византологии. В одном увесистом томе уместилась вся история Византийского государства…
Сергей Хоружий для Правмира: Было очень содержательное обсуждение, прозвучали вполне аргументированные позиции, которые друг от друга заметно отличались. Сложность и амбивалентность феномена Византии, о которой я говорил в докладе, была этим подтверждена.
Сегодня наблюдается, и это очень ценно, концентрированное внимание к теме. Эта концентрация внимания на Византии присутствует сразу с нескольких сторон. Есть идеологическая заинтересованность.
Наряду с ней, слава Богу, возникает и рефлексия. Причем опять двоякого характера: Византия для нас – не научный сюжет, это наше собственное, интимно нас затрагивающее. Экзистенциальные мотивы, духовные мотивы из нашего отношения к Византии не убрать. Исихасткая линия, о которой я говорил, очень важна. За идеологией была опасность, что ее просто оставят в стороне. Этого сегодня не происходит. Мы видим многосторонний интерес к Византии.
Византия – чучело для битья?
Алексей Лидов для Правмира: Для того чтобы характеризовать современную ситуацию в отношении восприятия Византии, нужно в первую очередь сказать обидную и жесткую правду: все происходит на фоне чудовищного невежества в данной области.
Большинство российских людей про Византию не знают ровным счетом ничего. В лучшем случае они в курсе, что когда-то была такая страна. Причем я не уверен в том, что люди, которые об этом знают, смогут как-то внятно показать, а где же, на каких территориях она находилась.
Негативное понятие?
Эта печальная ситуация связана с системой нашего образования, основы которой были заложены ещё в XVIII веке, в эпоху Просвещения. И искажение общей картины восприятия Византии тоже надо искать там. XVIII век Византию ненавидел — причем даже не саму Византию. Империя, чье существование закончилось в 1453 году, их мало интересовала.
Лидеры французских просветителей сделали из Византии некий жупел. Они не могли говорить открыто и напрямую высказывать свою критику Католической Церкви и французского абсолютизма, и потому придумали такого «мальчика для битья», чучело, на примере которого можно было бы разоблачать пороки французского абсолютизма и Католической Церкви. Они создали ложный миф про Византию, которая, по словам Вольтера, была «ужасная и отвратительная».
А Монтескье написал фразу, которую затем повторяли множество людей, в том числе известный культуролог, историк, философов ХХ века Арнольд Тойнби. Фраза это звучит так: «В Византийской империи не было ничего, кроме тупого поклонения иконам».
Это клише, которое создали талантливые люди, талантливые журналисты, умевшие ярко и хлёстко писать, вошло сначала в сознание, а потом и в подсознание многих людей и существует до сих пор.
Время от времени в текстах на радио, на телевидении, в газетах, в журналах слово «византийский» время от времени появляется. Но практически никогда вы не найдете употребление этого слова в положительном контексте. И в западных языках слово «византийский» связано почти всегда с негативными звучаниями. Единственное сомнительное исключение – Франция, где слово «Byzance» означает безудержную роскошь.
А в России и в речах политиков «византийский» — практически всегда негативного свойства, означает какие-то подковерные интриги, злодейства, отсутствие какой бы то ни было гласности и демократии.
И получается, что в нашем обыденном восприятии (хотя мы являемся наследниками Византии) первое – невежество, а второе – абсолютно негативные ассоциации, связанные с понятием Византии.
При этом сохраняется некое интуитивное чувство, говорящее, что Византия – нечто важное, по-своему прекрасное, манящее. Но в силу того, что люди не получают никакой информации, все это остается большим вопросом. Люди осознают, что это – важно, что мы связанны, но как и почему, большинство не понимает.
Есть колоссальной важности вопрос, связанный с нашей идентичностью, с национальным самосознанием. Кто мы? Откуда? Куда мы идем? Что мы из себя представляем в этом мире? И это – очень важный момент.
Я глубоко убежден, что наша идентичность напрямую связанна с нашим византийским происхождением. Мы прямые законные наследники этой великой цивилизации, этой великой культуры. Нам есть чем гордиться.
Это культура, которая подарила миру фантастическое пространство храма Софии Константинопольской. Лучшее, без сомнения, пространство христианского мира — а многие считают, что это лучшее храмовое пространство все времен и народов.
Мы через Византию ещё и прямые наследники великой греческой эллинистической культуры, великой Средиземноморской цивилизации, которая сформировала современную Европу. Наследники ничуть не менее прямые, чем вся западная традиция.
И в Европе существуют как минимум две равноправные христианские традиции – западноевропейская и византийская. Но первая пытается представить себя как чуть ли не единственную европейскую традицию, а вторую все время замалчивают, притесняют и если уж соглашаются с ее европейской природой, то рассматривают как вторичную, недоевропейскую…
Это отношение, эти комплексы приходят к нам. И они напрямую связаны с чувством нашего национального достоинства.
Дефицит чувства собственного достоинства
На мой взгляд, главный дефицит, который существует в нашей стране уже долгое время – дефицит чувства собственного достоинства. Мы не понимаем, кто мы, и не видим своего места в разговоре с Западом.
Когда мы оказываемся на Западе, то, с одной стороны, ощущаем себя там чужими и как будто даже другого сорта, а с другой стороны у нас возникает некое чувство гордости, превосходства, что мы обладаем чем-то, позволяющим нам возвыситься. Это удивительное впечатление от русских людей за границей: сочетание в лицах робости и нахальства.
Я долго считал, что это феномен постсоветской эпохи. Но недавно перечитал в повести Тургенева «Ася» описание русских дворян в Германии середины XIX века. Тургенев пишет, что у них такие же выражения лиц, как я только что описал. Видимо, это какая-то более глубокая традиция, связанная с реформами Петра, с утратой национальной идентичности.
Вот в общих формах то, вокруг каких идей был спроектирован наш Круглый стол. И очень важным моментом здесь было приглашение итальянцев, поскольку итальянцы – та западная культура, глубоко католическая, которая сохранила пиетет по отношению к Византии. Она была для мира, для Западной Европы таким проводником византийского влияния, транслятором византийского наследия.
Самый характерный пример – собор Святого Марка в Венеции. Византийский храм в центре Венеции, дошедший до нас. Кстати говоря, алтарь этого храма полон византийских святынь, которые венецианцы когда-то похитили в Константинополе.
Надо заметить, что католицизм всегда был очень чувствителен по отношению к византийскому наследию, да и к православным духовным ценностям тоже. И эта чувствительность отнюдь не последнего времени, она уходит глубоко в века.
Огромный интерес к Византии наблюдался в Италии XVII века в рамках культуры барокко, когда осознается значение византийских форм, когда в центр важнейших алтарей итальянцы в том же Риме вставляют византийские иконы, которые, тем самым, становятся сакральным центром.
На Круглом столе состоялся очень важный диалог с итальянцами, которые были представлены на очень высоком уровне – апостольский нунций в Москве архиепископ Иван Юркович, советник по культуре посольства Италии, директор Итальянского института Адриано Дель Аста. Это – культурные, религиозные послы Италии в Москве. Ясно было, что они разделяют наши идеи, наше отношение и понимают важность проблемы.
Выяснилось, что давно умершая Византия поразительным образом сохраняет свое значение. Сейчас проблема Византийского наследия становится центральной темой, связанной с нашей национальной идентичностью, национальной идеей, с нашим чувством собственного достоинства, с нашей способностью к дальнейшему духовному развитию.
Первый вице-президент Фонда Андрея Первозванного и Центра национальной славы Михаил Якушев и профессор Алексей Лидов
Архиепископ Марк и Наталия Якунина
Михаил Якушев и архиепископ Марк
Президент фонда апостола Андрея Первозванного Щеблыгин Сергей Евгеньевич, Михаил Якушев и архиепископ Марк
Фото Ксении Прониной
Читайте также:
Падение Константинополя. 29 мая 1453 года
Современная Византия в украинской церковной политике
Смешение священного и мирского в музеях Турции