Есть ли у мирян особое призвание в Церкви?
У всех христиан — одно призвание
Существует ли у мирян особое призвание в Церкви? И где место мирянина в Церкви? Название самого выступления сформулировано как вопрос. И ответ на этот вопрос и явился бы, наверное, самим выступлением. Так вот, в таком случае мой доклад состоял бы из одного-единственного слова. Слова «нет». На вопрос, существует ли у мирян особое призвание в Церкви, я могу ответить только одним словом: нет, никакого особенного призвания у мирян в Церкви.
Попробую объяснить, что я имею в виду под этим «нет», потому что это «нет» звучит как отрицание, как уничижение мирян. Я имею в виду нечто другое. По моему глубокому убеждению, у мирян действительно нет никакого особого призвания в Церкви, отличного от призвания христианского. Я думаю, что у всех христиан одно и то же призвание — у мирян, у дьяконов, у иереев, у епископов, у Патриарха. Одно и то же призвание.
Об этом общецерковном призвании во второй главе своего Первого соборного послания пишет апостол Петр:
Итак, отложив всякую злобу и всякое коварство, и лицемерие, и зависть, и всякое злословие, как новорожденные младенцы, возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение; ибо вы вкусили, что благ Господь.
Приступая к Нему, камню живому, человеками отверженному, но Богом избранному, драгоценному, и сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу Иисусом Христом.
Ибо сказано в Писании: вот, Я полагаю в Сионе камень краеугольный, избранный, драгоценный; и верующий в Него не постыдится.
Итак, Он для вас, верующих, драгоценность, а для неверующих камень, который отвергли строители, но который сделался главою угла, камень претыкания и камень соблазна, о который они претыкаются, не покоряясь слову, на что они и оставлены.
Но вы — род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет; некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда непомилованные, а ныне помилованы.
Простите за такую обширную цитату, но она, мне кажется, необыкновенно важная для всех христиан. Вообще, к сожалению, православным христианам не свойственно часто читать Священное Писание, а еще в меньшей степени — читать апостольские послания. Если еще евангельские тексты хоть как-то знакомы и даже немного бывают понятны на церковнославянском языке, то апостольские послания на церковнославянском совершенно непонятны, и вот этот отрывок практически не встречается в наших богослужебных текстах, которые мы слышим. А он является существенно важным для понимания нашего христианского призвания, как народа Божьего, как царственного священства, как живых камней, из которых устраивается духовный Дом Божий, который есть Церковь Божья, о котором апостол Павел говорит, что это «столп и утверждение истины».
Можно было и на этом закончить мое выступление. Если бы не одно обстоятельство. В большинстве случаев миряне вообще не подозревают, что у них есть хоть какое-нибудь призвание. Вот в этом вся беда. О том, что миряне не задумываются о том, что у них, как у народа Божия, есть свое особое призвание. О том, что свое особое призвание означает и особое служение. Потому что, если человек не знает, в чем его призвание, он не будет способен никогда осуществлять никакого своего служения.
В чем разница между мирянами и священством?
Так сложилось исторически и культурно, что о призвании говорится чаще всего только по отношению к священству. А миряне воспринимаются, и сами себя привыкли воспринимать как некую вполне безликую, безответную, а значит, безответственную церковную общность, от которой ничего не зависит, которая ни на что не имеет права, за которую все вопросы решены или будут решены священноначалием в лице архиерея или приходского настоятеля.
К сожалению, к подобной мысли за многие десятилетия или, скажем, даже столетия привыкли все: и священство, и миряне. И поэтому мыслят себя довольно разделенными друг от друга. Все права и ответственность в руках священства, миряне — паства, но уже не в евангельском смысле этого слова, а во вполне бытовом, прикладном. Потому что, когда Господь наш Иисус Христос говорит о Себе, как о Пастыре, а о нас, как об овцах Его стада, надо очень хорошо понимать разницу между тем, что говорит Христос, и тем, что на самом деле происходит.
На самом деле никогда никакой нормальный пастух не оставит 99 овец и не пойдет искать погибшую. Никогда. Никакой пастух душу свою за овцу, за животное, не положит. И поэтому надо хорошо понимать, паства и пасомые, овцы и пастыри — это совсем не одно и то же в нашем бытовом приложении и тех образах, тех символах, тех сигналах, с которыми к нам обращается наш Спаситель. А вот на самом деле бытовое пастушество, пастырство, не в евангельском плане сейчас происходит в Церкви. И стадо словесных овец уподобляется не тому стаду, о котором говорит Христос, а вполне такому бытовому. «Паситесь, мирные народы», как Пушкин об этом говорит — вот об этом, понимаете? Какое призвание у овцы в этом смысле? Жуткое. Неприятное.
Вопрос о призвании — очень острый, очень насущный. И он сегодня лежит в зоне ответственности священства в большей степени, чем в зоне ответственности мирян. Именно священство должно громко сказать мирянам, что у них есть призвание, такое же ответственное призвание, как и у священства в устроении «духовного дома Божия», то есть Церкви Христовой. Для этого необходимо всем нам понять, как это призвание осуществимо.
Давайте подумаем. У священства и у мирян разная духовная жизнь или одинаковая? Задумаемся над этим вопросом. Одинаковая? Или разная?
Дальше. У священства и у мирян разная молитвенная практика? У священства и у мирян разная практика покаяния? На самом деле она разная. Не знаю, почему так сложилось, но она разная. Так не должно быть — не может быть у священника другая духовная жизнь. Он христианин или он инопланетянин?
На сегодняшний день при общем едином призвании христиан сложилась различная духовная практика у священников и мирян, чего не было в ранней христианской общине. Никогда не было такого.
Сегодняшняя церковная практика мирян во многом напоминает хождение по кругу: прекрасному, исторически сложившемуся богослужебному кругу. Именно это и становится центром жизни христианина. От Пасхи до Пасхи, от поста до поста, от причастия до причастия. Когда мирянин говорит о молитве, он обычно употребляет слово… Какое? Что мы делаем с правилом? Вычитываем. Когда мы говорим, что мы на службе, что мы говорим о службе? Выстаиваем.
Очень часто сам священник предлагает мирянину выстроить духовную жизнь по такой схеме — что и как надо читать, в каком количестве, в какие времена надо поститься или не поститься, сколько канонов надо вычитать перед причастием, каким образом надо исповедоваться перед причастием и так далее и тому подобное. Часто священник очень строго регламентирует схему своими благословениями, и при этом он является таким себе надзирающим органом за тем, как это происходит. Потому что от него же зависит, будет человек причащаться или не будет. Он решает. Он допускает или не допускает человека к причастию в сегодняшней практике. Священник.
И мирянин воспринимает свою церковную жизнь как заученную формулу, как трафарет, в который необходимо вписаться, втиснуться, где у него нет никакой свободы что-то менять, что-то решить самому. А там, где нет свободы, о каком призвании можно говорить? Именно священство сегодня сформулировало некоторые церковные традиции для мирян, которым само не следует.
Сейчас я открываю страшные тайны жизни священства. Священник причащается за каждой литургией. И каждый из священников прекрасно знает, что служение литургии невозможно без причащения. Если священник дерзнет не причаститься на литургии, он будет запрещен в служении или лишен священного сана — так гласят апостольские правила. Но при этом очень часто священники противятся тому, чтобы миряне причащались за каждой литургией, настаивая на том, что, если они будут регулярно причащаться, они потеряют страх Божий и благочестие. Из этого делается вывод, что у священников должны быть какой-то особый страх Божий, какое-то особенное благочестие, отличные от мирян.
Фото: tatmitropolia.ru
Священники не имеют дополнительных постов перед причащением. При этом во многих благочестивых книгах для мирян говорится о необходимости особых постов — от трех до пяти дней перед причастием, о чем священники обычно спрашивают на исповеди — кто ел мясо накануне в субботу, и до причастия могут не допустить. То есть понятно, что мясо на священников и на мирян действует по-разному. Миряне усердствуют больше.
В Русской Церкви сложилась практика необходимой исповеди для мирян перед каждым причащением. Для священства такой необходимости нет. Священники исповедуются по мере необходимости, для них таинства Причащения и Исповеди не связаны друг с другом соподчинением, что соответствует практике Вселенского Православия. Значит ли это, что миряне гораздо греховнее священства, и поэтому должны чаще исповедоваться?
Я, конечно, несколько провокационно ставлю эти вопросы с целью понять, разное ли призвание у священства и мирян в Церкви и есть ли духовная разница между христианином-священником и христианином-мирянином?
Сегодняшняя практика духовной жизни — иная. И это очень странно. Я бы сказал — катастрофически странно. Потому что священники — такие же люди.
Мы неправильно понимаем смысл Таинств
У меня некоторое время назад была дискуссия с одним молодым человеком, который категорически считал, что наличие духовного сана прибавляет его носителю благодати Святого Духа. То есть священник имеет больше благодати Святого Духа, нежели мирянин. Соответственно, епископ имеет больше благодати Святого Духа, нежели священник. И такая точка зрения сильно распространена, потому что кажется, что рукоположение прибавляет священнику благодатности. То есть Святой Дух как бы еще и еще сходит на христианина. И на самом деле это сложившееся понимание о том, что умножение благодати происходит, вполне признанно. Если у священника есть что-то такое, чего нет у меня, значит, ему больше позволено, нежели мне. И тогда у нас все разное будет.
Это исходит из того, что мы очень неправильно, как мне кажется, понимаем смысл Таинства Церкви. Так сложилось, что мы стали считать, что Таинств в Церкви семь. У нас сложилось такое прекрасное число — семь Таинств. Сначала на Западе сложилось, потом Восток его принял. И все Таинства мы по полочкам разложили, это очень удобно — есть Таинство такое, и такое, и такое, и в каждом Таинстве что-то происходит. Такой подход, как мне кажется, близок к магическому пониманию Таинства, а не к тому, чем является Таинство в жизни христианина, каким образом действует Святой Дух в жизни христианина. При этом мы не очень понимаем, в чем смысл этих Таинств.
Скажите, Таинство миропомазания чем отличается от Таинства хиротонии? Я говорю с вами, как с людьми образованными, потому что вы ходите на беседы, знаете, может быть, больше, чем кто-то другой. Таинство миропомазания — это Таинство чего? Все Таинства — это Таинства Святого Духа. Что значит Таинство миропомазания? Нет, это не присоединение к Церкви. Таинство миропомазания отличается от Дня Пятидесятницы, который мы празднуем как сошествие Святого Духа на апостолов? Или не отличается? Это об этом или не об этом? Или о чем-то другом?
Это ведь очень важно понять. Потому что на самом деле есть семь Таинств, о которых мы с вами знаем. Но среди них есть Таинства общечеловеческие. Например, Таинство брака. Это Таинство, которое в раю Господь сотворил. Это Таинство, которое действует как Таинство соединения двух в одно на протяжении всего человеческого рода. И это Таинство настоящее. Это Таинство у христиан. А что, значит, у нехристиан соединение двух в одно — это не Таинство, там люди не могут так любить друг друга, как они могут любить друг друга, если они православные христиане крещеные? А это не Таинство людей, которые не крещены и даже в Бога не верят, но так любят друг друга, что являются единым существом?
По слову Господню — «двое в плоть едину». Вот так Господь задумал о людях, о всех людях, о человечестве. Это Его замысел о человечестве — брак. Это Его замысел о всех людях, не только о крещеных православных христианах, которые участвуют в Таинстве венчания. Но Таинство брака — общечеловечно. Разве нет? Нет? Почему нет? Расскажите мне. То есть у христиан — всегда Таинства, даже если они разводятся, колотят друг друга? То есть Таинство что-то такое особенное делает с христианами? Христиане не разводятся? Они не теряют любви? А вы не видели такие семьи, где любят друг друга настолько, что друг без друга жить не могут, но они не христиане? Довольно часто, поверьте мне.
Так вот, это Таинство — все равно Таинство. И для этих людей, и для тех. Потому что Господь еще в раю это Таинство сотворил. Оно не стало Таинством только у христиан. Оно и до этого существовало.
А Таинство покаяния только у христиан существует? А царь пророк Давид в Ветхом Завете 50-й псалом оставил, который является образом покаяния. Это к тому, чтобы рассуждать об этом. Я не претендую на полноту истины, не говорю, что я сейчас разрушаю всю историю нашего катехизиса. Нет, я просто делюсь с вами своими мыслями.
Таинство покаяния является прежде всего обновлением Крещения, возобновлением обетов Крещения для христианина. И Таинства покаяния в том чине, в котором мы его имеем сегодня, Церковь не знала в течение нескольких веков вообще. Не было такого Таинства в Церкви в течение нескольких веков. Никто не исповедовался. А отпадших принимали в Церковь. Это Таинство существовало как новое крещение, как новое обновление. Но покаяние, как таковое, существовало всегда. «Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное». Христос ведь не к исповеди призывал еженедельной, а к покаянию — глубокому изменению себя, которое происходит в жизни христианина ежедневно. Вообще в жизни человека это может происходить. Покаяние свойственно вообще всем людям. Должно быть свойственно. Потому что у всех людей совесть есть, в конце концов.
И поэтому я бы хотел сосредоточиться на трех Таинствах, которые, без сомнения, являются таковыми, потому что они по-настоящему меняют человеческую жизнь и приобщают человека к Богу. Потому что Таинства — это то, что делает человека и Бога едиными в их духовной жизни.
Мы все рукоположены в священный сан
Таинство Крещения — это Таинство, которое делает человека христианином. Таинство рукоположения, хиротонии, которое является Таинством миропомазания первым. Потому что миропомазание как образ хиротонии появилось достаточно поздно, а изначально Дары Святого Духа подавались апостолами через рукоположение. Миропомазание по смыслу ничем не отличается от рукоположения. И Таинство Евхаристии.
Все три — Таинства Церкви. Именно. Они являют собой основу христианского понимания Таинства.
Фото: Молодежный клуб Донской / VK
И поэтому, дорогие миряне, это надо очень хорошо понять: мы все рукоположены в священный сан. Через миропомазание. А все дальнейшие рукоположения — это следующие ступени священства. Первая ступень священства — быть христианином.
Об этом говорит нам апостол Петр. «Вы — царственное священство». И это мы все получили в Таинстве миропомазания. Мы рукоположены в священный сан. А далее идут ступени священства — особые степени служения священства, в котором дары этого рукоположения раскрываются все больше и больше. Эти дары приняты в полноте каждого из нас. Но каждая ступень служения раскрывает эти дары особенным образом. Можно же и так понимать свое место в Церкви и свое призвание. И если это так, то у нас у всех, у священства, которое здесь собралось в большом количестве, не может быть разной практики, разных постов, разных молитв. Мы — священники одной Церкви. Мы все в едином пространстве строения этого духовного дома. Мы все перед Богом одинаковы в этом призвании. Служения у нас разные, а призвание у нас одно.
Апостол Павел в Послании к Ефесянам, 4-я глава, стихи с 7 по 12: «Каждому же из нас дана благодать по мере дара Христова». Благодать у нас одна, а дары раскрываются по-разному.
«Посему и сказано: восшед на высоту, пленил плен и дал дары человекам… Он поставил одних апостолами, других пророками, иных евангелистами, иных пастырями и учителями, к совершению святых, на дело служения, для созидания Тела Христова…»
Именно это призвание и раскрывает в человеке дары Божии и смысл его служения. В приведенной мною цитате из послания апостола Петра апостол использует довольно странный образ: «живые камни» — очевидный оксюморон. Что может быть мертвее, безжизненнее камня? При этом Петр — тот самый «живой камень», призванный Христом. Его первым Христос назвал камнем. «Ты — Петр, и на сем камне Я созижду Церковь Свою». И вдруг Петр говорит это о каждом из нас. Каждый — Петр вдруг оказывается, каждый — живой камень. То есть первое призвание, обращенное к общине христиан — ожить, стать живым камнем.
В молитве анафоры, в одной из древних литургий, после пресуществления Святых Даров, в ходатайственной молитве есть такие слова. Священник молится: «Господи, сделай нас живыми людьми!» Именно евхаристическая жизнь прежде всего и пробуждает призвание в христианине.
Евхаристическая жизнь не только и не столько как способ личного освящения, индивидуального акта благочестия, к чему так давно все привыкли, — но как соединение со Христом во единое тело Христово, то есть в Церковь, как об этом молятся в молитве на анафоре в Литургии Василия Великого. «Всех же нас от единого Хлеба и Чаши сия причащающихся соедини друг ко другу во единого Духа Святаго причастие». – «Господи, сделай нас живыми людьми!»
Итак, призыв «Вы, как живые камни, устрояйте из себя духовный дом Божий» звучит как призвание евхаристическое. Участие верных в евхаристии как в первую очередь устроение духовного дома Божия, созидание Церкви Христовой и самих себя как Церковь Божию. По слову апостола Павла: «Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас?»
Раскрытие христианского призвания возможно в евхаристической общине, там, где священство и миряне осуществляют единое евхаристическое служение, каждый на своем месте, где литургия как общее дело соединяет священство и мирян в сослужении, как об этом писали протопресвитер Александр Шмеман, отец Николай Афанасьев и другие.
Это призвание, призыв — слова самого Господа нашего Иисуса Христа на Тайной Вечери: «Примите, ешьте — сие есть Тело Мое». «Пейте (от чаши) все — сия есть Кровь моя нового Завета, за вас и за многих изливаемая».
Сделать евхаристию центром жизни христианина — значит открыть для него призвание. Причащение Святых Тайн воспринимается многими христианами только лишь как способ получить освящение, благодать, свет, радость, силы, очищение, все то, что в бытовом языке значится как «все хорошее», но никак не приобщение к Голгофскому Кресту, Смерти и Воскресению Спасителя.
То есть в Причащении христианин не слышит призвания следовать за Христом. По слову Евангелия, «кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее» (Мк. 8:34-38).
В первосвященнической молитве на Тайной Вечере Христос говорит Отцу: «Все Мое — Твое, и Твое — Мое».
Эти слова мы слышим в евангельской притче о блудном сыне, когда старший сын не хочет войти в дом отца своего и хочет от отца, чтобы было что-нибудь свое. «Ты мне даже козленочка не дал, не дал мне моего, собственного». А отец ему на эти слова говорит: «Все мое — твое». Это удивительным образом перекликается с этой первосвященнической молитвой, которую Христос возглашает перед учениками на Тайной Вечере. Он говорит Отцу: «Отче! Все Мое — Твое. И все Твое — Мое». Единородный Сын Божий говорит Своему Предвечному Отцу эти слова. Это звучит для нас понятно, нормально, но вот Они между собой как-то общаются, а апостолы сидят и смотрят на это все. Примерно как миряне и священник. Священник что-то такое делает в алтаре во время литургии, а миряне ждут, когда все-таки наконец Причастие будет. Но когда вдруг понимаешь, что вот эти же слова в притче о блудном сыне отец говорит сыну, то есть мне, все становится на свои места. Тогда первосвященническая молитва на Тайной Вечере приобретает еще другой смысл. Эти слова говорятся каждому из нас: «Все мое — твое».
Часто приходится слышать от христиан, что Евангелие — это для особых людей, для святых (каковыми христиане себя считать не желают, несмотря на то, что Новый Завет и слова литургии говорят именно об этом), но слова литургии не слышны христианам. В подавляющем большинстве случаев священники читают их тихо, шепотом за алтарной преградой (до сих пор не ясно – почему?), а Евангелие воспринимается отстраненно, часто как часть молитвенного правила.
Фото: tatmitropolia.ru
Евангелие — это о нас
Я довольно часто задаю вопрос людям, уверенным в том, что они христиане: эти слова Евангелия от Марка:
«Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы».
Относите ли вы эти слова к себе? Все знают этот текст. Это к кому относится? То есть Евангелие апостолам было написано, для них? Ими же, для них самих, они сами для себя написали Евангелие?
Конечно, страшно признать эти слова относящимися к себе. Очень страшно. Потому что ничего подобного в нашей жизни не происходит. Никогда мы не возьмем в руки змей, никогда не выпьем ничего смертоносного, зная, что мы обязательно отравимся и умрем. Никогда эти слова не относим к себе. А раз мы эти слова к себе не относим, значит, и остальные слова к нам тоже не имеют никакого отношения — выходит так? Вот в чем огромная беда. В том, что наша христианская жизнь не соотносится с Евангелием так, как она должна соотноситься. Потому что все это про нас. Даже если у нас ничего не получается, даже если мы не можем горы двигать и мертвых исцелять. Но все равно эти слова относятся к нам, если мы христиане. Как бы там ни было, что бы ни случилось.
«Господи! — говорят апостолы, — так кто же может спастись?» И Христос честно отвечает им на эти слова: людям это невозможно. Человекам это невозможно. Но невозможное человекам — возможно Богу. Пока христианин не обратит эти слова к себе и своей немощи, никогда не будет рядом с ним Христа. Ничего не изменится в нашей жизни. Никаким образом наша жизнь не станет другой. Наша жизнь будет ритуальным актом разных верующих людей, которые равны между собой в разных религиях, ибо во всех религиях люди приходят к Богу примерно за одним и тем же. С помощью религии они пытаются улучшить свою земную жизнь. И религия служит им исключительно для того, чтобы небесное спускалось время от времени на землю и исцеляло их болезни, умножало их урожаи, решало их жизненные проблемы и так далее. И только христианство говорит о том, что вера делает человека и Бога едиными, что у них может быть единая жизнь. И это возможно только тогда, когда Евангелие становится воспринятым таким образом, страшным образом, когда оно касается тебя. Извините, но это так.
Решимость слышания евангельского призыва способна воспитать Церковь в христианине. То есть сделать человека христианином вот этот призыв может, слово евангельское.
Фото: Молодежный клуб Донской / VK
Послушание Бога и послушание человека
Церковь строго иерархична, и это не разрушает общего призвания всех ее членов, как и в семье, где отношения иерархичны и основаны на любви и послушании. Так вот, о послушании. Слово «послушание» обычно воспринимается как исполнение меньшим воли старшего, подчиненным воли или приказа начальствующего. Обычным благочестивым примером послушания в Церкви является исполнение любого, даже абсурдного «благословения» монастырского старца послушником. Ну, у нас много таких рассказов, как старец повелевает послушнику сажать сухое дерево и ради послушания его поливать. Потом, через какое-то время, это дерево обязательно должно расцвести и плодоносить. Эти примеры абсурдных послушаний у нас довольно часто встречаются — в патериках каких-то. И воспринимаются иногда народом Божиим — и мирянами, и священниками, как образ переламывания человеческой воли и человеческой личности. Во что бы то ни стало ты делаешь то, что я говорю, а там — послушание выше поста и молитвы — что-нибудь да прорастет. Причем исполнение как отсечение своей воли, бездумное, абсолютное. Очень часто эта модель отношений мыслится как общецерковная — в таком послушании священник должен находиться у епископа, мирянин — у священника. Но все то, что применимо в монастыре, как в особенном пространстве духовной жизни, специальным образом изъятом из мира, не всегда применимо в общецерковном пространстве.
Церковь подобна семье, как и христианская семья называется малой Церковью. Собственно говоря, все человечество — это видно из создания Евы из ребра Адама — задумано, как Церковь. Адам и Ева — это первая Церковь и первая семья. Об этом говорит святитель Иоанн Златоуст в одном из своих огласительных слов: «Церковь исходит из ребра Христова, подобно тому, как из ребра Адама произошла супруга его Ева». Посему поговорим о послушании в семье.
Кто у кого в послушании изначально? Дети у родителей или родители у детей? Рождается в семье малыш, младенец — кто у кого в послушании? Очевидно же, что все родители в послушании у этого малыша. Он еще никто, он еще ничто, а родители у него в послушании. Только он запищал — к нему побежали. Он ночью не спит — родители не спят. Он окружен постоянным вниманием — потому что послушание оказывают родители ребенку. И они очень долгое время оказывают послушание ребенку. Они понимают, как это важно, чтобы они понимали, что происходит с ребенком. Потому что в слове «послушание» — глагол слышать, прежде всего. Не слушаться, а слышать.
Знаете, есть такая степенна 4 гласа, которая поется на утрене. Там поется по отношению к Богу: «Да будут мне на послушание Божественные Твои Ушеса». Чтобы Господь был в послушании у меня. Вот я что-то такое говорю Ему, а Он меня слышит. А я даже еще ничего не говорю Ему, а Он все равно меня уже слышит. Потому что Он ко мне предельно внимателен любовью Своей.
Любовь делает такое послушание. Сначала — старший находится в серьезном послушании у младшего. Больший — у меньшего, сильный — у слабого. Когда родители сначала в послушании у детей — хорошо их слышат, понимают и так далее, тогда дети тоже начинают быть в послушании у родителей. Потому что послушание — очень взаимопроникновенный процесс.
Приходит больной к врачу — кто у кого в послушании? Врач говорит больному: «Разденьтесь», надевает фонендоскоп и начинает внимательно слушать. Выслушивает его, выстукивает и все про него понимает. И только потом он выписывает рецепт, после которого уже больной должен быть в послушании у врача — если хочет быть здоровым. Вот это все так же. Кто в послушании у кого — духовник у своего чада духовного или чадо у духовника? Но пока духовник поймет, что происходит, он в таком глубоком напряженном внимании должен находиться к человеку, который пришел к нему с разговором, на исповедь. Он так должен его выслушать, так должен в него проникнуть, так должен его послушать, так должен его глубоко понять. И только потом он может ему что-то сказать, на что тот может ответить послушанием.
Вот такое послушание в Церкви нам редко известно, к сожалению. Не директивное, не циркулярное послушание, а послушание любви, где изначально старший в послушании у младшего, где сильный в послушании у слабого. Это очень важно, потому что Церковь — семья, а если она мыслится как армия, то там послушания быть не может. В армии нет послушания, в армии есть исполнение приказов — безоговорочное, бездумное, обязательное. Но Церковь — семья. И здесь очень понятно, что Церковь подобна этой семье.
Когда мы говорим о послушании, то понятно, почему мы просим у Бога: «Да будет воля Твоя». Мы просим вот этой воли слушаться потому, что это послушание изначально у Него по отношению к нам.
Богослужение — это служение Бога человеку
Следующее понятие, которое я хотел бы разобрать для понимания общехристианского, это понятие богослужения. Обычно христиане представляют себе это таким образом: богослужение — это когда я служу Богу, то есть я участвую в богослужении. Каждое воскресенье, по заповеди, я иду в церковь, где совершается Божественная литургия. Я совершаю молитвенный труд: встаю пораньше, ничего с утра не ем, прихожу в храм, ставлю свечи, если готовился к причастию — иду на исповедь, причащаюсь, если нет, просто внимаю словам молитвы и после этого возвращаюсь домой с чувством исполненного долга. Я был на богослужении, я служил Богу своей молитвой, своим усердием, исполнением своего христианского долга. На самом деле все не так просто.
На христианском богослужении происходит ровно то, что происходило на Тайной Вечере. Когда Христос собрал своих учеников и апостолов, взял тазик с водой и принялся с любовью, кротостью и смирением умывать их грязные ноги. Умывать каждому, вплоть до изменника Иуды, который Его предаст. Вот это образ христианского богослужения — Бог служит людям.
Действительно, мы приходим в храм на богослужение, где Господь всегда умывает нам ноги. Мы все время богослужения обращаемся к Богу с тем, чтобы Он нам служил, чтобы Он исполнял наши просьбы, чтобы Он внимал нашим желаниям, чтобы Он отвечал на наши молитвы. «Подай, Господи! Подай, Господи! Господи, помилуй!» Кто кому служит? Кто кому дает? Кто кому приносит? Пришли на исповедь — кто кому служит на исповеди? Исповедь — богослужение. Господь нам служит. Он наши грехи прощает. Пришли на соборование — кто кому служит? Господь служит?
Любое богослужение, которое мы ни возьмем, это служение Бога — человеку. Оно зиждется на Тайной Вечере и на искупительной Христовой Жертве. Если мы правильно понимаем богослужение. На собственном примере Господь показал нам, что и как стоит правильно делать. Когда мы только готовимся к Нему прикоснуться, Он уже умывает нам ноги. Мы обращаемся к Богу, взывая о помощи — Он начинает нам служить. И Божественная литургия начинается с этих слов, когда дьякон обращается перед служением литургии за благословением к священникам: «Время сотворити Господеви, — говорит дьякон, — владыка, благослови». То есть благослови, владыко, то время, когда работать будет Господь, когда творить будет Господь.
Омыв ноги ученикам, Иисус заповедал им: «Если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу». Вот призвание христианское. Вот богослужение христианское. «Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам». То есть наше богослужение совершается тогда, когда мы служим своему ближнему, когда нелицемерно исполняем заповеди Божии, когда реализуем свое призвание в созидании духовного дома Божия и себя как Церкви Божией.
Фото: tatmitropolia.ru
Призвание — подражать Христу
Итак, подведя некоторый итог вышесказанному, можно заключить, что христианское призвание осуществляется в верных, когда жизнь по Евангелию и евхаристия становятся центром жизни христианина. Происходит это через послушание и богослужение в приходской общине. То есть в том случае, когда приходская церковь — это не просто место, куда приходит верующий человек, чтобы что-то получить от Бога и Церкви, как способ личного благочестия и личного освящения. То есть использует Церковь и Бога в своих личных благочестивых целях, применяя Божественную благодать для «улучшения качества жизни» и не отдавая ни Богу, ни Церкви себя. Вот эти слова — «Себя и весь живот наш Христу Богу предадим» — они же означают именно это. «Господи, все мое — Твое» — вот что означают эти слова. Готовность сказать Богу эти слова — «Все мое — Твое».
Так вот, призвание осуществляется тогда, когда приход является настоящей христианской общиной. И тогда община становится экспериментальной площадкой для исполнения Евангелия.
Потому-то, чтобы полюбить кого-то за пределами храма, послужить кому-то за пределами храма, мы должны научиться любить и служить тем, кто находится в непосредственной близости от нас. Мы действительно родные, и Христос любит нас одинаково и хочет, чтобы мы жили во Христе единой жизнью, Христовой жизнью.
Об этом пишет апостол Павел в своем Послании к Филиппийцам. Мы слышим эти послания очень часто на церковнославянском языке. Эти послания на праздник Божьей Матери читаются. По-русски эти слова звучат так: «Братья, в вас должны быть те же чувствия, какие и во Христе Иисусе». А по-церковнославянски: «Сие да мудрствуется в вас, иже во Христе Иисусе, Господе нашем» — поди разбери, о чем идет речь. А по-русски просто: «Братья, в вас должны быть те же чувства, что и в Иисусе Христе». Представьте, человек, который смотрит, как Христос, слышит, как Христос, действует, как Христос, любит, как Христос, понимает, как Христос. Про нас же все. Это мы такими должны быть. Это говорит апостол, обращаясь к нам, как к общине филиппийцев — недавно обращенным из язычников греческим христианам.
Значит, во Христе возможно, чтобы это случилось, чтобы каждый из нас мог и смотреть, как Христос, и слышать, как Христос, и говорить, как Христос. Через подражание Христу в нас раскрывается замысел Божий о человеке, его призвание во Христе. Человек становится по-настоящему человеком, обретая свое Богоподобие.
Это происходит через служение, служение друг другу в любви в приходской общине, когда христиане берут на себя ответственность за жизнь прихода и учатся вместе строить этот духовный дом Божий. Сами убирают храм, сами поют на клиросе, сами помогают священнику на службе и на требах, посещают немощных прихожан, занимаются с детьми, готовят общие трапезы и все то, чем может и должна жить христианская община.
И конечно, во время таких общих дел — литургии, после литургии, братья и сестры ругаются, обижаются, стремятся занять первые места, ищут похвалы от священника, ревнуют, когда особое внимание священника достается кому-то другому, то есть ведут себя ровно так, как вели себя апостолы в Евангелии. Точно так же. Если мы еще раз внимательно прочтем, апостолы все время вели себя так. То есть мы не сильно от них по-человечески отличаемся.
Господь не набрал Себе в ученики никаких суперменов. Он не набрал каких-то особенных людей. Меня все время это потрясало, что самых никчемных, которые в конечном итоге от Него и убежали, и бросили Его. Почему Он это сделал? Что, не было умнее, из всех людей? Не было мужественнее, сильнее, образованнее? Если человека на работу принимают — резюме, собеседование, что ты умеешь, что ты не умеешь, на что ты способен — как сейчас. Но Он же собрал самых никчемных. И вот они вдруг стали апостолами. Потому что это просто про нас. Мы такие же. Мы так же себя ведем. Не надо бояться жить по Евангелию. Не надо бояться услышать эти слова, как услышали их апостолы. Вот Петр услышал эти слова. И все ушли, а он остался. Христос спрашивает: «Может, и ты уйдешь?» «А куда же нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни».
Но благодать Божия, явленная в общей евхаристии, соединившая всех во «Единого Духа Святого причастия», но евангельское слово, которое острее всякого меча обоюдоострого, послушание — то есть внимательное вслушивание друг в друга, богослужение в подражание Христу, умывающему наши ноги, преображая нас понемногу, созидает из нас Церковь, которую, как сказал сам Господь, врата адовы не смогут одолеть. Вот это — наше общее призвание.
Фото: Молодежный клуб Донской / VK
Не надо бояться воли Божией
— Меня зовут Ксения, у меня вопрос такой. Может ли меняться воля Божья о человеке, если человек изменился. И может ли Промысл Божий измениться?
— Воля Божья не может быть секретом и тайной для человека. Это не какая-то специфическая строгая линия, от которой нельзя отступать. Люди думают: есть ли воля Божья на то, чтобы квартиру поменять, в институт поступить или замуж выйти? Я не считаю, что это вообще имеет отношение к воле Божьей.
Мы привыкли о воле Божьей думать исключительно в утилитарных категориях. Если по воле Божьей — все будет хорошо, все исполнится. А если вдруг ты от воли Божьей отступил или, не дай Бог, ее не узнал, то все пойдет наперекосяк. Это наша первая и главная ошибка.
Воля Божия — говорит нам Евангелие — чтобы никто не погиб, но все имели Жизнь Вечную. И воля Божия идет с человеком всегда, что бы он ни делал, чтобы спасти его во что бы то ни стало. Чтобы человек был спасен из любой ситуации — стоит ему только руку Богу протянуть. Вот в этом состоит воля Божия. А взыскание воли Божией человеком — бесконечное доверие Богу, как своему Отцу.
Для этого человек должен хорошо знать Бога. Потому что нельзя доверять и довериться тому, кого ты не знаешь. Нельзя довериться правилам, канонам, инструкциям. Не в них дело. Человек, живущий по Божьей воле — необыкновенно свободный человек. Потому что слово «воля» — синоним слова «свобода». И когда мы просим воли Божией, мы хотим, чтобы Господь свободно в нас действовал, чтобы для Него не было никаких препятствий, чтобы Его свобода и наша свобода сочетались.
Поэтому не надо бояться воли Божией. Не надо высчитывать эту волю Божию — «А я правильно поступил, по воле Божьей или не по воле Божьей?» Господи, помилуй! Все проще гораздо. Все спокойнее. Люби Бога и делай все, что хочешь. Или просто люби Бога и ничего не делай.
Правильно, человек постоянно ошибается, но взыскание воли Божьей и жизнь по воле Божьей — это не означает, что жизнь будет безошибочной. А что, святые не ошибались? Это такие механизмы безошибочного действия? Как встали на прямой путь — так и пошли? Да нет же. Святость — не значит безгрешность. Вот дети маленькие, младенцы — безгрешны, но не святы. А люди святые — грешные, но святые. Пожалуйста, ошибайтесь, только ошибки нужно уметь исправлять. Человек не может не ошибаться, это нормально. В притче евангельской господин призывает трех рабов и одному дает 10 талантов, другому — 5 талантов, третьему — 1 талант. И говорит: идите и употребите. Но он ведь кого начинает корить? Того, кто ничего не сделал, потому что не любил, боялся действовать в жизни. А те двое, которые действовали, могли ошибиться, могли эти деньги потерять, неправильно употребить, не принести никакого дохода. У них был огромный риск ошибиться.
Канонизация — это образ подражания
— Вы говорите, что в Церкви все равны в крещении. Но получается, что святыми признают только монахов. Семейных людей святых мало — царская семья, средневековые князья, мученики — это отдельная категория… С чем это связано?
— Связано это с тем, что исторически монашество стало восприниматься как церковный авангард, которому доступно особенное. Существует некое исторически сложившееся «кастовое» разделение священства и мирян. И существует такое же разделение белого духовенства и черного духовенства.
— Но в Евангелии же нет этого.
— Нет в Евангелии, но еще есть история Церкви, человеческое общество, человеческие взгляды на мир. Церковь — Богочеловеческий организм, который подвержен в том числе и болезням, и трансформации. Мы говорим об идеальных вещах. К сожалению, действительно так случилось, что в нашей Церкви миряне практически остались за чертой понимания того, что они могут быть святыми, могут быть канонизированы, могут являть собой пример для Церкви. Мирян канонизированных практически нет. И это, мне кажется, не очень хорошо.
Мне очень радостно, что в Грузинской Церкви относительно недавно состоялась канонизация праведного Илии Чавчавадзе — настоящего христианина, педагога, просветителя. Впрочем, канонизировали его как мученика, поскольку его убили террористы-революционеры. Но он был настоящий праведник-мирянин. У нас таких праведников, которым миряне могли бы подражать, в истории было очень много. Потому что канонизация — это не звездочки на погоны и не медаль, это образ подражания кому-то. У нас есть святые монахи, которым мы, миряне, во всем подражать никак не можем. Их жизнь — совершенно иная. Она изъята из мира, и поэтому кажется, что другим людям, мирянам, святость уже недоступна. Как, впрочем, и женатым священникам.
— Как вы относитесь к женскому монашеству? В женских монастырях нет духовников. И страшных историй больше.
— Нормально к женскому монашеству отношусь. Так же, как и к мужскому. А страшные истории можно про все рассказать. И про семейную жизнь тоже, там еще страшнее истории есть. Проблема в том, что у нас возрождение монашества и церковной жизни вообще произошло, с одной стороны, на руинах, а с другой стороны — по книгам. Но монашество — это всегда традиция, передача живого духовного опыта от тех, кто им обладает, тем, кто ему учится. Поэтому, конечно, не могло не быть проблемных историй.
Не знаю, как мы из этой ситуации будем выходить. У нас монастыри очень большие и крупные, по нескольку десятков насельников. Ими управляют как большими колхозами, коммунами или сообществами. Поэтому здесь образ духовничества мне не очень понятен. Ведь традиционно монастыри — не очень большие. Только лавры имеют несколько десятков насельников. А так монастырь — это небольшая монашеская община, где все хорошо друг друга знают и чувствуют, и где можно говорить о понимании, послушании и любви.
У нас проблема в том, что открылось много густонаселенных монастырей. Потому что раньше монастыри в России были большие, крупные, и, возрождая, их надо было обживать, восстанавливать. Для этого нужно было большое количество рабочих рук. И сестры, идущие в монастырь, часто попадали в разряд рабочей силы и несли все это на себе. Конечно, это не каждому по силам. То же самое можно сказать и о мужских монастырях.
Возможность служить на русском языке оживила бы Церковь
— Как вы относитесь к переводу богослужения на русский язык?
— Совершенно спокойно отношусь. Я уверен, что русский язык востребован не во многих приходах. Большинство православных христиан предпочитают богослужение на церковнославянском языке. Это красивый язык, привычный. Но я не вижу проблемы, если те приходы, которые хотят иметь богослужение на современном русском языке, будут на нем служить. Это не значит, что вся Церковь должна обязательно перейти на служение на русском языке. Этого не нужно делать. Но возможность служения на русском языке, в том числе в качестве эксперимента, мне кажется, только оживила бы нашу Церковь.
У нас есть разные практики, разные возможности, люди разные — одни хотят молиться так, другие — иначе, третьи любят богослужение монашеское, четвертые хотят, чтобы у них был знаменный распев, пятые — чтобы у них пели по-гречески. Пожалуйста! Чем больше разных богослужебных практик, традиций разных богослужений, тем лучше. Это только обогатит нашу Церковь.
— А от чего это зависит?
— Это зависит о того, как миряне понимают свое место в Церкви. То, с чего я начал свою сегодняшнюю беседу. От активной позиции мирян, от желания мирян, прежде всего.
Фото: Молодежный клуб Донской / VK
Свет для нас — Христос
— Часто приходится слышать такую фразу, что свет для мирян — это монахи, для монахов — ангелы…
— В нашем православном обиходе бытует много сказок. Свет для нас — Христос. И для монахов, и для мирян, и для священников есть один образ подражания — Господь наш Иисус Христос, которому должны все в равной степени подражать. И монахи, и миряне, и женатые, и разведенные.
— Вы говорили о канонизации белого духовенства. Как бы вы отнеслись, если бы произошло чудо и канонизировали нашего отца Александра Меня?
— Я не вижу в этом какого-то особого чуда. Почему бы и нет? Лично я не вижу проблему с канонизацией отца Александра Меня, как и многих пастырей, которые потрудились и душу свою положили за овцы. Отец Александр был настоящим апостолом-миссионером в самое сложное и тяжелое безбожное время. Он привел ко Христу огромное количество людей. Несмотря на то, что мои собственные богословские воззрения не всегда с ним совпадают, как и у многих людей.
Отец Александр был свободно мыслящий человек и мог в своем богословии размышлять о многом. Я себе тоже это позволяю, как и всякий человек имеет на это право. У многих святых отцов были мысли, слова и писания, выражавшие их собственную богословскую позицию, которую не всегда до конца разделяла Церковь. Но это не помешало их канонизации.
Видео: Виктор Аромштам