Андрей Десницкий
Итак, закон, если он будет принят (а сомневаться не приходится) будет регулировать миссионерство, понимаемое как «распространение веры и религиозных убеждений вне культовых зданий и сооружений, иных мест и объектов, специально предназначенных (предоставленных) для богослужений, религиозного почитания (паломничества), учреждений и предприятий религиозных организаций, кладбищ и крематориев, зданий и строений религиозного назначения, помещений образовательных организаций, исторически используемых для проведения религиозных обрядов, а также через средства массовой информации и информационно-телекоммуникационную сеть Интернет».
То есть если вы говорите о своей вере вне специально отведенных для этого мест – вы миссионер и государство будет регулировать вашу деятельность. Вы должны быть специально уполномочены на ваше миссионерство зарегистрированной религиозной организацией и обязательно иметь при себе документ от нее. Но даже в этом случае вы не сможете осуществлять свою миссионерскую деятельность (делиться верой и говорить о Боге) в жилых помещениях – это строго запрещено новой версией закона.
Здесь предвижу радость некоторых ревнителей отеческой веры: наконец-то прижмут хвост сектантам, не позволят им совращать наших граждан в свою неправильную веру! И особенно актуально это звучит на фоне борьбы с экстремизмом, который так часто рядится в религиозные одежды…
Предвижу и равнодушно-усталую реакцию других: ну еще один запретительный закон, который едва ли будет часто применяться на практике: пожалуй, законодатели хватили лишнего, но нам, православным, точно не нужно волноваться, потому что нас это не коснется.
А я хочу возразить тем и другим: если что-то и выйдет из такого государственного регулирования, то только стимуляция экстремизма, и ударит она прежде всего по православным, даже по тем, кто еще этого не понимает.
Во-первых, позвольте немного личных воспоминаний: я сам обратился к вере зимой 85/86 года под влиянием подобной миссионерской деятельности, осуществляемой безо всяких официальных лицензий, и к тому же в жилых помещениях – а проще говоря, частных бесед со своим школьным другом, ныне протоиереем Федором Бородиным. Советская власть таких разговоров точно не поощряла, но даже она не додумалась до их запрета. Не буду скрывать, что и сам не раз говорил о своей вере с другими людьми в разных помещениях, в том числе и жилых, и никогда не получал на это лицензии и получать не собираюсь впредь, считая сам факт своей принадлежности к Церкви самодостаточным для подобного свидетельства.
Но позвольте, скажут мне – всё это относится исключительно к сектантам. Мы же прекрасно понимаем, что православных (а равно и представителей других трех официально первенствующих религий – ислама, иудаизма и буддизма) всё это не коснется.
И вот это, полагаю, самое опасное заблуждение. Еще когда принимался закон о защите чувств верующих, мы спорили с одним его сторонником. Он был священником, и я приводил ему простой аргумент: православные службы Страстной Седмицы содержат выражения, оскорбительные для иудеев. А что, если они услышат их, оскорбятся и напишут заявление в прокуратуру? Он возражал: никто и никогда не будет применять этот закон к официальным православным структурам, а если вдруг захочет, то «мы закон изменим», – сказал он, пребывая в полной уверенности, что всегда и везде последнее слово в принятии государственных решений в России останется за православными.
Странно, а ведь этот человек застал и советскую власть, и девяностые – он на собственном опыте знал, как резко и внезапно может меняться вектор в нашей стране. Нет большей наивности, чем считать нынешнее зыбкое и неустойчивое положение дел вечным и нерушимым. Ну вот для примера возьмем два понятия, которые год назад гремели по пропагандистским каналам: Русский мир и Новороссия. И кто теперь о них говорит? Никто. Почему вы думаете, что та же судьба не постигнет многие из нынешних скреп?
И при каком-то ином повороте событий православные могут обнаружить, что в полном соответствие с буквой закона вдруг оказались запрещены любые крестные ходы, выступления в публичных местах, освящение квартир и просто разговор о вере за чашкой чая у кого-то дома.
Тем более, что в нынешнем российском обществе растут, по моим наблюдениям, антиклерикальные настроения. И они во многом подогреваются теми, кто исполняет строки Бродского: «Входит некто православный, говорит: “Теперь я – главный”». И ведь такой закон будет непременно понят многими как претензии православных на главенство в том, что касается проповеди, даже если на самом деле церковные структуры не имеют никакого отношения к его принятию.
А поможет ли он в борьбе с сектантами? Если сектанты, к примеру, истязают детей или обманом заставляют переписывать на свое имя квартиры и прочее имущество, бороться надо именно с этими действиями – кстати, их совершают далеко не только сектанты и соответствующие статьи в уголовном кодексе давно уже есть. Но запрещать им говорить о Боге? В Российской империи пытались это сделать, склонение к переходу из православия в другую религию было уголовным преступлением. И как это помогло против распространения «штунды» (протестантского движения в южных губерниях) или против старообрядчества? «Котора вера гонима, та и права», – отвечали неграмотные крестьяне на подобные запреты. А главное, как эта монополия на проповедь предотвратила 1917 год?
Фото: uznamania.ru
Впрочем, движение в этом направлении началось давно. В свое время я критиковал русский перевод Библии, подготовленный свидетелями Иеговы – с моей точки зрения, он содержит немало ошибок и откровенных передергиваний. Я готов утверждать это и дальше и спорить со сторонниками этого перевода – но только пока им не затыкают рот, в такой ситуации спор перестает быть осмысленным и этичным.
Весной этого года транспортная прокуратура (не библейско-богословская комиссия, а прокуратура, притом транспортная!) подала иск о признании этого перевода экстремистским. И чтобы при этом не нарушить закон, запрещающий проверку Библии на экстремизм, прокуратуре, очевидно, придется доказывать, что только какой-то узкий круг переводов и изданий может считаться настоящей Библией – а всё остальное экстремистская литература.
Стоит признать экстремистами иеговистов – и открывается дверь для судебной практики, которая легко приведет в ряды экстремистов лично меня и моих коллег-переводчиков просто потому, что мы переводим Библию не совсем так, как переводили для нас, и кому-то наши выражения кажутся спорными и неточными.
Так что очень легко можно себе представить, как в случае введения госпатентов на миссионерскую деятельность официальными «миссионерами» останутся только государственные пропагандисты, ведь эта профессия нынче слишком востребована, и примеры таких переходов от миссии к пропаганде, к сожалению, есть. А все остальные будут вытеснены в поле нелегальной, даже криминальной активности. И вот тут как раз будет раздолье для экстремистов всех мастей: если мы уже в глазах государства преступники, чего стесняться-то?
Остановить таким образом распространение идей невозможно – это показывает и история самого христианства, некогда запрещенной религии. Лучше всего сказал об этом фарисей Гамалиил на заседании синедриона, когда предлагалось запретить всякую проповедь христианства: «И ныне, говорю вам, отстаньте от людей сих и оставьте их; ибо если это предприятие и это дело — от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его» (Деяния 5:38-39).
Но Дума, кажется, считает иначе.