Если мы не найдем с подростками общий язык… (+Видео)
Иеромонах Димитрий (Першин) на епархиальных миссионерских курсах, организованных Миссионерской комиссией при Епархиальном совете Москвы совместно с Миссионерским факультетом Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, прочитал лекцию о миссии к детям и подросткам.
Когда кончается детство?
Иеромонах Димитрий (Першин)
Проблема миссии к детям и подросткам — одна из самых серьезных. Если мы не найдем с ними общий язык, его найдут другие, и у нас есть шанс просто потерять своих детей. Многих мы уже потеряли. Московские кладбища на 30% — это те, кому от двенадцати до тридцати. Пять причин тому: суициды, наркотики, пьянство, криминал, войны девяностых и нулевых.
Подростковый возраст — это время, когда ребенок ищет самостоятельности, взрослые для него уже не авторитет. Но это отнюдь не поиск свободы самой по себе, это поиск смысла. Любой поступок должен быть осознан. Отсюда — бесплодность голых императивов надо и нельзя, даже если они восходят к библейскому Откровению. Отсюда юношеские бунты, утрата веры, подростковый нигилизм, которые в этом возрасте мы встретим не только у наших детей, но и у таких корифеев религиозной мысли прошлого века, как Владимир Соловьев и князь Сергей Трубецкой.
Юность — это время, когда человек во всем идет до конца. Поэтому в неверующих семьях стали реальностью подростковые суициды. Та пошлость, которую демонстрирует телевидение, — это не человеческое существование, так жить человеку нельзя, так безобразничают только обезьяны в клетке, но иначе жить подростка не научили, и самоубийство для него — это протест, отказ от той роли юного гедониста, которую ему навязывают масс-медиа.
С другой стороны, если человек находит смысл жизни, то он горы сдвинет. Паспорт выдают в четырнадцать лет, а Писание и каноническое право говорят, что человек становится человеком, то есть, тем, кто готов принимать собственные решения, исходя из своих смыслов и целей, еще раньше.
В Евангелии лишь однажды упоминается детство Христа: когда Ему было двенадцать лет. В этом возрасте Отрок Иисус отделяется от Своей Матери и Иосифа, остается в Иерусалиме в храме Своего небесного Отца и собеседует с иудейскими учителями (см. Лк 2: 41–52). И здесь впервые Спаситель являет свое человеческое самосознание. Понятно, что этот возраст — символический, но он очень важен. До этого возраста наши дети готовы следовать нашему авторитету, они ориентируются на нас. Примерно с двенадцати лет они ищут свои собственные свои точки опоры: ребенка уже нельзя выпороть или поставить в угол и считать, что проблема решена. Он может встать в угол, но будет поступать наперекор, подастся в бега и так далее. Мой дед в тринадцать лет ушел из дома, просто не поладив с родителями. Крестьянский сын, выучился на водителя, войну прошел.
Зачем нужна иерархия?
Как раньше строилась церковная жизнь? Миссия — оглашение — воцерковление — крещение. Потом, когда мир стал христианским, — крещение, в которое входит оглашение и воцерковление.
Сейчас дети нередко приходят в воскресную школу, которая становится для них пространством встречи с Богом, поскольку опыта молитвы и богослужения у них нет. И происходит подмена церковной жизни её изучением по учебнику Закона Божия.
Но формализация веры может быть напрямую связана с тем, что она стала предметом изучения. Опасность в том, что в сознании учащегося «Закон Божий» может стать в один ряд с физикой, химией, биологией, историей и другими естественнонаучными и гуманитарными дисциплинами. И подобно тому, как неудачное преподавание литературы «выпаривает» все высокие чувства из истории любви Наташи Ростовой, превращая «Войну и мир» в набор сюжетных схем, так возможно и «обвыкание» к высоким истинам веры, превращающее религию Распятой Любви в набор скучных нравственных правил и догматических прописей.
Потратив и седьмой день недели на школьные занятия, они считают, что они молодцы, знают какие-то молитвы, правила, заповеди. Мы тоже считаем, что они молодцы, ставим им «пять». Их знания никак не связаны с тем, чем живет их внутренний человек.
А потом они что-то в себе увидели, кто-то их нашел — и мы их потеряли.
Кроме того, в эпоху постмодерна все относительно, абсолютных авторитетов, заповедей не существует. Поэтому в современной подростковой педагогике не работает язык императивов: должны, нельзя, обязаны, «сказано в Писании».
А значит, у нас есть только один путь, которым европейская цивилизация уже прошла в III–IV-м веке — путь понимания, путь смыслов.
Православие хранит дыхание ранней Церкви. Поэтому мы можем обратиться к этим векам нашей истории, к той встрече-дискуссии античного релятивизма (помните пилатовское «что есть истина?») и библейского свидетельства о Воскресшем, в которой убедительнее оказалась христианская мысль.
Упрощения катехизиса и сложность жизни
В чем изъян любого Закона Божия, любого изложения основ православной веры? В том, что любой обобщающий текст чего-то лишает. Любой катехизис — это всегда упрощение, схематизация, обеднение.
Апостол Петр упрекает Павла в том, что он пишет неудобовразумительные вещи, которые не во всякую голову помещаются. У него, действительно, очень много сложного.
Но когда мы конвертируем сложность в простоту, вино в молоко, она становится, с одной стороны, более усваиваемой, с другой — какие-то ферменты выпадают. Нельзя давать человеку высшую математику, если он не знает алгебру, а алгебру — без знания арифметики.
Но в жизни подростка наступает момент (гораздо раньше, чем нам кажется!), когда ему нужны сложные вещи, когда его не устраивают простые схемы, мир перестает быть полярным, и душа требует большей глубины, чем может дать шпаргалка об основах веры. Мы часто этот момент упускаем. Из того, что есть в современном мире, миссия к детям — это, наверное, самое интересное, самое сложное, самое опасное, самое рискованное, но и самое важное для всех нас.
Как убивают детскую миссию
Что пишет Достоевский? Чего ищет, чего хочет, о чем думает, о чем грезит, чему хочет послужить юноша Достоевского? О чем думает вообще русский человек? В чем отличие молодости от старости? По точному наблюдению протодиакона Андрея Кураева, для людей старшего возраста все новое — это страшное, из этой подворотни вылезет какой-нибудь монстр и нас утащит. А для пацана все интересно: а ну-ка посмотрим, кто сидит в этой подворотне, разберемся.
Детское христианство — легкое, у детей нет грехов, которые пригибают к земле. У нас они есть. Чтобы угробить детскую миссию, главными по храму надо назначить бабушек.
Правда, не учесть особенности детского восприятия мира может и батюшка. Подобную ситуацию описывает Наталья Николаевна Соколова в книге «Под кровом Всевышнего». Её муж служил не в храме напротив, а где-то далеко. Конечно, было тяжело, но был и плюс. Дети ходили не в его храм, а в храм рядом, где могли выйти, погулять — служба не была для них тяжелой нагрузкой. Когда же их брал с собой отец, он их ставил в алтаре столбиками — они и стояли, как оловянные солдатики, и особого желания еще раз поехать постоять уже не проявляли.
Все равно протоиерей Владимир Соколов и Наталья Николаевна воспитали пятерых удивительных детей. Среди них — почивший владыка Сергий (Соколов), епископ Новосибирский, протоиерей Федор Соколов, замечательный батюшка, чья земная жизнь оборвалась в автокатастрофе, и протоиерей Николай Соколов — декан Миссионерского факультета ПСТГУ.
Стрелялки и драконы
Мы застаем детей за компьютерами со стрелялками, у мониторов с детективами — это плохо или хорошо? Вернемся на шаг назад: помните, мы различали личность и энергии, Богом заложенные в человеческую природу?
Тем самым всегда можно рассмотреть проблему с двух сторон. Можно посмотреть на то, как человек распорядился своими возможностями, а можно задать вопрос: что привело его сюда? За каждой зависимостью есть что-то доброе — она паразитирует на чем-то добром.
Мальчишки больше не пускают кораблики. Они нашли себе новое занятие — играют в стрелялки. Что это значит? Что они остались людьми, что они совершают подвиги. В сердце подростка есть доброе желание завалить дракона, спасти мир, другое дело, что воплотить его можно только в виртуальном эрзац-мире монстров, потому что очень сильно изменился реальный мир.
Новый Завет как война
ХХ век переселил нас из природных ритмов в города. Мы стали заложниками городской цивилизации, нас оторвали от корней. И мы добираем утраченное, создавая искусственную среду. Фитнес-клубы заменяют нам возможность выйти в лес, потому что леса нет. Кругом суррогаты, все предсказуемо, гарантировано, а потому скучно.
Что остается делать в такой ситуации? Прежде всего, по слову Михаила Бахтина, явить свое не-алиби в бытие. Понять, что и в наши дни Новый Завет и все, что связано с Церковью, касается каждого из нас напрямую.
Где мы с вами впервые соприкасаемся с Новым Заветом, когда вступаем в него? В таинстве Крещения — но в нем еще и обеты даются. В чинопоследовани Оглашения батюшка читает запретительную молитву, запрещает сатане приближаться к «новоизбранному воину Христову».
Тем самым крещение — это избрание и призвание в спецназ. Дальше уже выбор рода войск: монашество или семья. Очень важно, чтобы подросток понял, что он не на словах участвует в этой войне.
Авва Дорофей — писатель для подростков
У меня был опыт преподавания в одной православной гимназии. Спрашиваю у выпускников: «Что у вас осталось в памяти от Закона Божьего?» Ребята говорят: «Ничего не осталось». Переспрашиваю: «Совсем ничего?». Они отвечают: «Осталось! Помнится, отец Дионисий Поздняев (сейчас это наш миссионер в Китае, а тогда он тоже там преподавал) с нами читал… Добротолюбие». Он выбрал некоторые тексты из пяти томов, и это запало в память подросткам, которые были на занятиях.
Я «Добротолюбие» с этим классом читать не стал, мы взяли авву Дорофея — он проще. Так вот, оказалось, что подростку все, о чем пишет авва Дорофей, очень близко. При этом надо иметь в виду, что современный подросток сам ничего читать просто так не будет. Надо конвертировать текст, разложить его в набор вопросов, которые вызывают интерес.
Казалось бы, «Поучения Аввы Дорофея» — это рассказ о монашестве — и что тут можно найти для тинейджеров? Прежде всего то, что монах сам себя понимает в буквальном смысле как спецназовца. В частности, я просил ребят дома найти ответы на вопрос о том, каким оружием христианин поражает диавола? Там буквально на трех страницах небольшой текст: четки — это меч, куколь — это шлем, жизнь — война. Совершенно подростковое самоощущение.
Стали разбирать — у ребят глаза загорелись, интерес возник. После этого подросток начинает понимать, зачем ему вообще храм, что преподается ему в таинствах, что исповедь — это настоящая схватка. И что Христос — всегда рядом с тобой. Он начинает себя находить в этой истории.
К чему еще обратиться в море аскетической письменности? К тому, что сформировало целые поколения православных христиан — к «Древнему Патерику», «Лугу духовному», «Лавсаику». Это сборники кратких историй из жизни монахов IV—V вв. Очень емкие и глубокие, они охватывают все грани бытия. Ситуации, в которых оказываются подвижники — вполне житейские. Там присутствует и юмор, и богословие. Их легко читать, есть о чем задуматься. Эти древние свидетельства нашли свое отображение в творениях преподобных Варсонофия и Иоанна, аввы Дорофея, Иоанна Лествичника.
Подвигу есть место в жизни. Подростку нужны задачи на вырост. С нашей точки зрения, именно видение духовной реальности жизни, раскрывает подростку смысл его призвания в этом мире. Православие перестает быть сводом правил. Опыт древних отцов-подвижников позволяет разглядеть Небо за серыми буднями и наполняет высшим смыслом обыденность.
Записала Мария Сеньчукова
Читайте также:
Бесшумные катастрофы молодости