Миссия в эпоху глобализации: воцерковление времени. Статья третья

Статья третья*^*

Данная статья, завершающая серию, была задумана как итоговая. Однако в ходе её написания “обнаружилась” довольно очевидная вещь: итог процессам, протекающим во времени, в какой-либо точке временной линии подвести невозможно. Конечно, определённый набор веяний времени обладает некоторым постоянством, но внутри него акценты постоянно сдвигаются и к нему столь же постоянно присоединяются новые явления… В результате длительных, но тщетных усилий отобразить характеристики нашего времени сколько-нибудь полно и систематически, автор с прискорбием отказался от этой идеи и предлагает читателям скорее отдельные очерки, предварённые кратким введением, каждый из которых посвящён отдельной же проблеме.

“Карма” наших дней

Жизнь размечена как хард-диск: новогодние распродажи, рождественские распродажи, скидки под китайский новый год, двойной коктейль по цене одного в день влюблённых, распродажи в день женщин, пасхальные скидки, скидки на чертовщину в Хэллоуин…

Белка в колесе — в вечном цейтноте. И чем быстрее перебирает лапками, тем страшнее оказаться вне клетки.

Это пушкинская белочка поёт песенки, скачет по еловым веткам и грызёт орешки с изумрудными ядрышками и золотыми скорлупками. А нынешних белочек подстерегают нарастающий стресс, срыв и серая депрессивная тоска.

Вот “карма” наших дней.

Время стало рынком, жизнь — растратой, календарные коммерческие культы — вызовом человеческой свободе. Цена вопроса — быть самим собой или быть сырьём, топливом, ресурсом для извлечения пользы? Поэтому главное, чему теперь приходится учиться, — это навыку регулярно и своевременно удалять хлебобулочные изделия с ушей.

А задача Церкви двоякая: во-первых, не потеряться в этих календарных новоделах, и для этого она сохраняет свой календарь — годичный круг богослужений и Святцы, а во-вторых, вернуть времени его смысл.

А смысл времени — во встрече. Во времени человек выходит за его рамки в поисках его смысла. Во времени мы начинаем свой разговор с Богом. Но и Бог приходит к людям во времени.

Украденные потери

Но бывает и так, что нам в руки падают дары с Неба, но мы не только не ловим их в раскрытые ладони, но прячем за спину сжатые кулаки. И тогда, откуда ни возьмись, наползают червячки и пожирают то, что было послано нам.

Так зачервивел праздник святого Валентина, мутировав в массовом сознании в день пропаганды распущенности.

Так в пьяную студенческую тусовку, от которой шарахаются даже бывалые московские таксисты, превращается праздник святой Татианы.

Так откровенной бесовщиной попахивает Хэллоуин — изначально католический праздник поминовения усопших и всех святых, а отнюдь не тыквенных инферналов.

В зыбучий оккультизм проваливается Новый год, обрастая всё новыми суевериями, мифологиями и ритуалами.

Все это происходит на наших глазах, год за годом, и даже, я бы сказал, гад за гадом. Уж очень многих одолевает похоть, по слову барда Михаила Щербакова, “в угоду году гадом стать”.

Но вот что странно: ничего особенного в этих искушениях и соблазнах нет — грех есть грех, а свинья, по известной пословице, везде грязь найдёт, однако доминирующей интонацией во многих православных изданиях, интернет-ресурсах, радио- и телепередачах стало брюзжание, сопровождающееся воздыханиями по монархическо-советскому прошлому, когда “кто надо держал в ежовых рукавицах кого следует”.

Другой вариант отклика на происходящее — просто его не замечать, игнорировать и делать вид, будто бы, как во французской старинной песенке, которую пел Леонид Утёсов, “всё хорошо, прекрасная маркиза”. И впрямь, всё бы ничего, вот только в России с каждым годом всё меньше детей и молодёжи, а те, что ещё в наличии, нуждаются в реабилитации от такого перечня зависимостей, что здесь достаточно лишь упомянуть уже отнюдь не единичные случаи циррозов печени с летальным исходом у шестнадцатилетних алкоголиков. Наши умолчания прикрывают беспомощность, а зачастую и прямое нежелание взять на себя ответственность за диагноз, прогноз и лечение тех наших болячек, что уже давно и вовсю смердят.

Наконец, можно просто мечтать о том, что государство обратит внимание на — далее подставить нужное — и всё пойдёт как по маслу. Главное — договориться с президентом, правительством, губернатором, с прочими чиновниками, а также с местной мафией.

Боюсь, всё перечисленное — путь в никуда.

Вот как неожиданно резко и трезво осаждал Фёдор Михайлович Достоевский тех мечтателей своей эпохи, что сводили все проблемы миссионерства к отсутствию обеспечения: “Вопят духовные, что мало доходу. Другие приходят, стадо отбивают. А ты, не думая, начинай с детей, обрабатывай ниву — и увидишь, как все помогут тебе. Что теперь для народа священник? Святое лицо, когда он во храме или у Тайн. А дома у себя — он для народа стяжатель. Так нельзя жить. И веры не убережёшь, пожалуй. Устанет народ веровать, воистину так. Что за слова Христовы без примера? А ты и слова-то Христовы ему за деньги продаёшь. Гибель народу, гибель и вере, но Бог спасёт. Кричишь, что мало содержания: а ты поди хуже, поди пеш и бос, и увидишь, как увеличится и любовь к тебе, и содержание твоё”¹.

Стоит пояснить, что в Российской империи “содержание” начислялось духовенству в зависимости от категории прихода. Но в общем и целом трудно не согласиться с тем, что и в XIX веке, и в XXI слишком уж много надежд связывали и продолжают связывать люди Церкви с государством, не замечая при этом, что сами эти надежды связывают тех, кто их питает, по рукам и ногам.

Однако здесь есть ряд тонкостей и нюансов. Церкви можно разделить на свободные (то есть никакого отношения к государственным структурам не имеющие, например, баптисты или католики в протестантских странах) и народные (образующие большинство, хотя бы и в исторической ретроспективе, и в силу исторической же традиции вступающие во взаимоотношения с государственными структурами)², и принадлежность Русской Православной Церкви в России ко второй группе ясна и неоспорима. Более того, нашу Церковь по праву можно назвать государствообразующей, и неочевидно, что эта её функция исчерпана. В силу этого невозможность полной автономии Церкви от государства очевидна; более того, мы уже имели ужасающий опыт “отделения Церкви от государства”. Другое дело — сфера и пределы взаимоотношений: Церковь должна быть абсолютно независимой в области вероучения и обладать правами на благотворительную и миссионерскую деятельность.

Да, это хорошо, что первые лица государства позиционируют себя как христиане³. Сейчас в светских СМИ принято осуждать их якобы показное присутствие на Рождественской и Пасхальной службах, стояние со свечами и желание перекреститься. Бывает, что в тон светским критикам привычно бубнят и иные православные публицисты. Однако в стране, утрачивающей остатки (точнее, начатки) демократических институтов, личный выбор первого лица чреват многотысячеголосым откликом всей бюрократической системы. В этой ситуации для сравнения представьте себе президента России — поборника сексуальных свобод, мусульманина или оккультиста…

Но именно поэтому нынешнее благосклонное отношение власть предержащих к Православию — не повод для внутрицерковной административной эйфории: вот сейчас государство вручит школьникам учебники по православной культурологии — и у нас повысится посещаемость храмов, передаст Церкви ещё непереданные земли и строения — и решатся все её организационно-финансовые проблемы, введёт институт капелланов — и вот она, победоносная и несокрушимая без дедовщины и уставщины…

Велик соблазн искать выход в опоре на власть, понятно и стремление обвиться вокруг властной вертикали — утопия православной государственности привлекательна, так как снимает с нас личную ответственность за происходящее. Поскольку же плачевная реальность разительно расходится с подобными ожиданиями, те, кто их вынашивает, впадают в депрессию, начинают культивировать у себя и окружающих ощущение надвигающегося конца света. Всё это вместе взятое — инфантильность, невзрослость, иждивенчество, попытка переложить свои проблемы на чужие плечи — порождает пессимизм и нежелание что-либо изменять здесь и сейчас; опускаются руки и особой популярностью начинают пользоваться брошюры из серии “Ан­тихрист в Москве”. Безволие парализует. Поистине упыри утопизма высосали жизнь из иных наших прихожан и даже загнали некоторых из них в подземелья.

В эпоху глобализации информация правит миром. А стало быть, для того, чтобы Благая Весть была замечена и расслышана людьми, чтобы Господь мог ежедневно прилагать спасаемых к Церкви (ср. Деян 2:47), мы должны по-миссионерски выходить им навстречу в их радостях и в их проблемах, утратах, надеждах, желаниях, порывах и стремлениях, заложенных в природу человека Творцом и призванных развернуться во всей своей мощи и красоте. Выходить навстречу вовсе не означает экзальтированно приставать на сектантский манер или гневно обличать на манер псевдоправославный. Это означает прежде всего любить и принимать каждого человека как дорогого гостя, о котором промышляет Небо. А также придумывать, изобретать, находить и устраивать поводы для встреч. И это есть творческая задача миссии. Миссионер всегда немного “креативщик”.

Три стратегии

Три миссионерские стратегии Церкви встречаем мы в её истории: уничтожение, преображение и привнесение абсолютной новизны. В первом случае тотальному истреблению подвергается то, в чём нет ни грана добра. Культы храмовой проституции, человеческих жертвоприношений, идолопоклонства были не просто отброшены, но изничтожены и истреблены как мерзость, низводящая в ад.

Во втором, — переосмысляется вроде бы всем известный событийный сюжет, скажем, Масленица. Когда-то весенний карнавал, отображающий языческую мечту через смену одежд обрести внутреннее обновление, вернуться к исходной точке космического порядка и начать новую жизнь, — с приходом христианства Масленица не была вычеркнута из народной культуры, но стала путём к Прощёному воскресению. И отныне на этом пути полагается прежде примириться с родными своими. Вот откуда блинный обычай навещать тёщу и свекровь, золовку и невестку, деверя и шурина и прочих родственников. Душевное возрастание предшествует духовному. Вдоволь нагулявшись, отсмеявшись и навеселившись в Масленицу, люди, вспомнившие о своих родственных узах, просветлёнными входили затем в Великий пост.

В третьем — рождается абсолютно новое смысловое пространство. Таковы, к примеру, двунадесятые праздники. Таковы Святцы. Это есть насыщение времени сакральными смыслами, низведение Неба на землю, а может быть, точнее будет сказать о возведении земли к горним пределам. То, что внёс в жизнь людей Спаситель, обладает качеством абсолютной новизны. И даже если Рождество замещает собой культ Митры, всё равно в центре его — Христос. Если же мы говорим о том, что Пасха иудейская была исторической метафорой Пасхи Христовой, мы понимаем, что тем не менее Голгофа и Воскресение абсолютно неповторимы, поскольку за ними стоят не историческая логика или историческая закономерность, а предвечный замысел, промышление, любовь, личностный выбор и личный подвиг вочеловечившегося, распятого и воскресшего Сына Божия.

Стало быть, есть вещи, которым нет места в мире правды и добра, есть вещи, которые нуждаются в преображении, и есть богочеловеческие события, которые придают этому миру его смысл, цель, путь, истину и жизнь.

К этим трём векторам Промысла в истории культур тяготеют, часто бессознательно, и те народы, что живут на этой планете в наши дни. Вот почему мы иногда наблюдаем поразительные пересечения христианского и светского измерений современной культуры в жизни людей. Такова данность Промысла. Бог посылает нам поводы для встречи с Ним. Идеи, намёки, возможности. А дальше — это уже наше христианское дело — сумеем ли мы расслышать эти тихие веяния Духа во всей разноголосице, суете и шуме времени, в которое мы погружены. А расслышав, сумеем ли правильно понять и сделать всё от нас зависящее, чтобы эти семена Промысла не сгнили, не были склёваны воронами и не заросли чертополохом, а дали бы плоды — какое в тридцать, какое в шестьдесят, а какое и во сто крат.

Проследим здесь судьбы лишь некоторых культурообразующих вех времени.

Новогодняя литургия

С середины 1990-х годов в России нарождается, и пожалуй, уже сформировалась абсолютно новая традиция встречать гражданский Новый год не домашним застольем, не в компании поп-звёзд и прочей телемельтешни, но со Христом и во Христе, в кругу верных, — когда под Новый год в некоторых храмах совершается всенощная, которая плавно перетекает в ночную литургию и завершается трапезой с батюшкой, друзьями и близкими, променявшими привычные посиделки с кремлёвскими курантами на православный “эксклюзив”. Эта идея практически одновременно появилась и была воплощена как в самых строгих монастырях, так и в самых обычных приходских храмах, не спровоцировав никаких дискуссий и споров⁴. Всё свершалось само собой. Здесь перед нами — живое предание Церкви в его действии.

Мне посчастливилось несколько лет подряд сослужить таким образом сначала в одном, а затем в другом московском храме. В первом из них — храме Святой Троицы в Хохлах — собирался приход и все гости, кто, узнав по радио или интернету о ночной службе, приехали сюда, будучи прихожанами храмов, где такая служба пока не совершается. Вся молитва там и всё последующее сотрапезничество были пронизаны совершенно удивительным ощущением единства, обусловленного не дружбой, не идеологией и даже не приходом, а верой. А в другом храме всё было организовано молодёжью, регулярно посещавшей Евангельские чтения, — и храмовое пение, и трапеза — а завершилось, по обычаю, игрой в снежки, благо Господь именно в ту ночь послал снега в бесснежную столицу. Отмечу здесь, что 1 января по новому стилю устав ещё дозволяет вкушение морепродуктов и рыбы, а присутствие на столе не только чая и соков, но и вина не становится поводом переходить границы разумного ещё и потому, что в ночь с 31 декабря на 1 января совершается память святого мученика Вонифатия, который сам преодолел недуг пьянства и молится за других страждущих.

Впечатление остаётся феерическое: мегаполис сходит с ума, за окнами вспышки, разрывы петард, выкрики подгулявших сограждан и шум машин, а в храме — молитва, уставное чёткое пение и чтение, сосредоточенность и полное отсутствие захожан и прохожан, как их в шутку называют, а лишь те прихожане, что пожертвовали семейным уютом в пользу теснейшего общения с Богом.

“В Новый год — со Христом!”, — вот как могла бы звучать эта новая идея встречать новолетие по-церковному, а не гражданским образом. Для городского жителя такой Новый год ещё и потому весьма притягателен, что восполняет дефицит человеческого общения. А так — можно наготовить всякой постной вкуснятины, помолиться, а затем посидеть-пообщаться с близкими и с друзьями, не опасаясь быть затёртыми толпой, как это, бывает, случается на большие праздники.

Татьянин день

Вроде бы случайное стечение обстоятельств, но с 1755 года в России у студентов появился свой небесный покровитель — святая мученица Татиана, в день памяти которой императрица Елизавета Петровна по просьбе графа Ивана Шувалова подписала указ “Об учреждении Московского университета”. Дату Шувалов выбрал сам: это был день именин его матери. С тех пор 12 (25) января считается официальным университетским днём (тогда он назывался “днём основания Московского университета”), а студентам есть кому помолиться перед зачётными и экзаменационными сессиями. Помню, как в прошлом веке в декабрьские и майские дни весь наш, прямо скажем, не очень воцерковлённый факультет журналистики притекал к мощам святой, находившимся в домовом храме святой Татианы. А в пору госэкзаменов неверующих, похоже, уже не было вовсе. Само древнее имя “Татиана” в переводе с греческого означает “устроительница”⁵.

Перед университетским духовенством, — а это не только батюшки с высшим образованием, но в первую очередь те, кто читает лекции в вузах и служит в вузовских домовых храмах, — открывается уникальная возможность на абсолютно законных основаниях прийти к своим аудиториям, но уже не с профильными лекциями, а с разговором на свободную тему. Пусть он начинается с истории Татьянина дня, важно, чтобы он закончился ответами на вопросы. А вопросов у студентов более чем достаточно. Наша задача — сделать так, чтобы они смогли их задать.

День святого Валентина

Случайность — псевдоним Бога, и вот перед нами череда смыслов, вроде бы случайно забредших в наш мир, но либо несущих в себе христианское содержание, либо подводящих к нему. У кого-то это вызывает испуг, у кого-то удивление, у кого-то желание приручить, очеловечить и христианизировать эти пока ещё неприкаянные поводы к действию, а кому-то, напротив, выгодно как можно быстрее отсечь все христианские коннотации, чтобы напитать остаток грязью, приносящей хорошие проценты с оборота. Увы, бывает, что на руку этому нечистому бизнесу подыгрывают и иные наши православные радикалы. В 2008 году некоторые из них предложили в день святого Валентина в знак протеста против него рассылать по интернету перечёркнутые сердечки. Этой реакции православных на день любви очень обрадовались секс-просвещенцы, в свою очередь предложившие в ряде российских регионов местным школам целый набор программ, пропагандирующих противозачаточные средства. Отталкивая от себя день влюблённых, мы отдаём его на откуп тем, кто превратит его в день контрацепции.

При всём негодовании на проделки “мелких бесов” не стоит всё же забывать о том, что любовь — дыхание Божие в человеческом сердце, и влюблённость — одно из его проявлений. Но ведь думать о любимом, молиться о нём и вести с ним переписку — не грех. Значит, наши подрастающие дети будут думать и будут влюбляться, и будут переписываться. Либо станут невротиками, если им это запретить. А то и тайными развратниками.

И естественно, в падшем мире кто-то будет на этом паразитировать. Но удаляя гельминтов, не следует самого пациента отвозить на каталке в морг.

То, что масс-медиа пропагандируют день святого Валентина, это ещё хорошо. Гораздо хуже было бы, если бы нам предложили образ Афродиты, Венеры или что-либо индийское. Хорошо потому, что это наша зарубка на древе мировой истории. Мученик Валентин — это святой Христовой Церкви. Его молитва о влюблённых — это молитва Христовой Церкви.

Молиться о любви и счастливой семейной жизни — тем более не грех.

Вот почему нет никаких канонических преград для того, чтобы пригласить нашу “овалентиненную” молодёжь в храмы, где можно было бы и побеседовать с ними о любви, и совершить молебен святому Валентину Интерамнскому о её умножении.

Неизвестно, молился ли при жизни епископ Интерамнский Валентин о любви, но точно известно, что был он близок молодёжи. Согласно преданию Церкви, епископ Валентин Интерамнский привёл ко Христу языческую молодёжь, увлекавшуюся философией, за что и был убит в 258 году вместе со своими учениками.

Так что святой Валентин — мученик, а мученикам дана великая благодать. Бог слышит их молитвы, ведь мера их любви к Нему — жизнь. Быть может, поэтому с XIV века в английской и французской литературе фиксируется традиция праздновать день святого Валентина как день влюблённых.

Нужно обратить внимание на то, что мученик Валентин — святой неразделённой Церкви, следовательно, православный. Правда, по нашим святцам память его празднуется не 14 февраля, а 30 июля/12 августа. Но, во-первых, молебен православному мученику можно служить в любой день, а во-вторых, ничто не препятствует тому, чтобы и в августе торжественно отмечать память святого Валентина, — разумеется, при хорошей информационной подготовке.

Между тем в эпоху массовых рекламных технологий день святого Валентина превратился в коммерческий культ, эксплуатирующий самое высокое человеческое чувство. Навязчивая пропаганда “валентинок” скорее отпугивает молодёжь: влюблённость на вынос, быстрорастворимое счастье… Любовь — не товар, в рекламе не нуждается. Да и не любовь вовсе здесь рекламируется, а товарооборот.

Вот почему празднику влюблённых, необходимо вернуть его изначальный смысл. Найти любимого, создать семью, быть счастливым — разве это не повод для молитвы!

Так что нам есть с чем прийти в школы и о чём поговорить с детьми. Нам есть что сказать доброго и о святом Валентине, и о любви. Более того, есть зацепка, позволяющая перевести разговор в иное русло, к иным смыслам, что особенно важно в общении с детьми.

Побеседовать, а затем и помолиться о счастливой семейной жизни — это для старших.

А заодно рассказать и им, и другим о том, в чём они могут поучаствовать, если заглянут в храм в другие дни: походы, поездки, встречи, храмовые интернет-проекты, отпор сектантам, английский язык, балы православной молодёжи (опыт Москвы — и уже не только Москвы, но и, например, Саратова), — да что угодно по известной пословице: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы в церковной ограде (и, соответственно, в рамках заповедей).

А ведь молебен святому Валентину 14 февраля плавно перетечёт во всенощную под Сретение. И никто не мешает рассказать и об этой Встрече и уже об этой Любви, мера которой — Голгофа. И ещё — о любви материнской: “…оружие пройдёт Тебе душу”, — было сказано Матери Божией, Которой предстояло стать у Креста.

Комментируя споры вокруг дня святого Валентина, я бы перевёл разговор в другую плоскость: от рассуждений о безнравственности — к миссионерской выгоде.

Коммерческий культ вокруг дня святого Валентина — это воровство христианского сюжета и эксплуатация человеческой жажды любви. Так, может быть, настало время вернуть празднику его христианское измерение? Это наше наследие, а его у нас крадут, уводят от нас.

Хэллоуин

Надо идти к своим детям и своей молодёжи, используя любой повод: день святого Валентина, день святой Татианы, который в общем-то абсолютно случайно стал днём российского студента, но опять же имеет чёткий христианский вектор, и даже Хэллоуин, который можно развернуть от чертовщины к добру. Изначально это день святых, день поминовения усопших. Так, может быть, в этот день не рядиться в чертей, а вспомнить (точнее, узнать) о сонме православных святых Англии и Ирландии, коль скоро праздник пришёл из англоязычного мира, поставить Шекспира, наконец, устроить вечер народного танца под фолк-музыку, благо она весьма популярна — спасибо святому Патрику. Кстати, память этого православного святого, крестителя Ирландии, в Москве празднуется исключительно как праздник конкуренции пивоваров. А ведь может быть иначе.

Так не пора ли вспомнить о “всемирной отзывчивости” русской души, о которой писал Достоевский? Всё, что принадлежит Вселенскому Православию — это, повторюсь, наше наследие, и негоже от него отказываться.

“Если Россия станет недостойна”

Врата адовы не одолеют Церковь Христову — про народ, этнос или государство здесь ничего не сказано. А тем самым, как это ни страшно звучит, никаких гарантий не дано и России. Не Церковь стоит Россией, а напротив, Россия граничит с Богом, по дерзновенному слову Рильке, только лишь благодаря Церкви Христовой. Да, существовала языческая Русь, но только крещение дало импульс для становления могучего и просвещённого государства. Но Церковь — это пространство свободы. А потому понятна горечь в предреволюционных размышлениях Константина Леонтьева: “Вера в Христа, Апостолов и в святость Вселенских Соборов, положим, не требует непременно веры в Россию. Жила Церковь долго без России, и если Россия станет недостойна, — Вечная Церковь найдёт себе новых и лучших сынов. И хотя сила Церкви необходимее для России, чем сила России для Церкви, но всё-таки пока Россия дышит и стоит ещё под знаменем Православия, Церковь отказаться от неё не может”⁶.

Как показали послереволюционные десятилетия — не отказалась и тогда, когда Россию накрыла могильная плита воинствующего атеизма. Вымолила. Не отказывается и теперь, в эпоху потребления и манипулирования массовым сознанием.

Вопрос миссии в современном мире — это вопрос тональности, вопрос интонации, того выражения лица, с которым мы начинаем и ведём разговор.

Всю свою историю Церковь воцерковляет время, делает его своим союзником, засевая его небосвод путеводными звёздочками-маяками. И это — особая задача нашей миссии сегодня — миссии в культуре, миссии к современникам. В эпоху глобализации и всемирного межкультурного диалога эта задача должна быть осознана как задача общецерковная и миссионерская, пока же, к сожалению, её решение остаётся уделом тех немногих миссионеров, кто готов пойти на риск и вызвать огонь на себя.

Да, время предоставляет нам, можно сказать, орду молодёжи; на типичных представителей нового поколения, честно говоря, страшновато смотреть. Но вряд ли лучше выглядели выродившиеся в утонченное нравственное ничто потомки великих Греции и Рима, не говоря уже об ордах варваров, заполонивших Европу. Тем не менее Благая Весть была адресована Апостолами именно им — и была ими воспринята.

Грешно нам поступать иначе.