Митрополит Кирилл: о борьбе с наплывом мигрантов и истинном богатстве Церкви
В эти выходные в Калининграде проходят торжества в честь 60-летия, пожалуй, самого яркого оратора в окружении патриарха Московского и всея Руси. Митрополит Кирилл — главный дипломат русского православия, блестящий ум, игра мысли которого не может не захватить даже тех, кто не является прихожанином Русской православной церкви и вообще далек от религии.
Митрополит Кирилл — пастырь потомственный: сын священника и внук священника, который прошел через ГУЛАГ. И, даже не зная его биографии, легко определить, откуда он родом: хотя бы по фразе, которую он бросил во время недавней поездки на Камчатку, где его повели на рыбалку: «Корюшка. Самая моя любимая рыба». Так мог сказать только уроженец Питера.
Далее митрополит Кирилл — уже на другом конце света: в Сирии, в Дамаске, где был обращен апостол Павел.
«Можно представить, как было трудно апостолу. Ведь здесь никто не слышал о Христе», — говорит митрополит.
К тому, каким владыка видит общение христиан и мусульман, мы вернемся в его кабинете в Москве. Пока же — экскурсия по этому кабинету, где икона Васнецова соседствует с совсем современными приобретениями XXI века, где Кирилл и Мефодий соседствуют с макетом, где на «Буране» — российский флажок, а на «Мрии» — украинская регистрация. А энциклопедии на русском — со справочниками из Германии и Америки.
Английский язык — рабочий. Немецкий язык — это для чтения. Французский — для того, чтобы в Париже на заблудиться.
А как еще может быть в кабинете человека, который занимается внешними сношениями? Правда, сегодня еще важнее связи не с заграницей, а со своим обществом.
— Я сейчас шел по коридору — я впервые оказался в вашем здании — и мне вспомнилось выражение про «бедную церковную мышь». Я, честно говоря, поражен. Паркет, который, наверное, считался шикарным в советские времена, двери так себе, и в коридоре довольно скромно. Где же богатство церкви?
— Богатство церкви — это в первую очередь люди. И в данном случае не кривлю душой.
— Подбираюсь к очень сложному вопросу. Католики проповедуют на латыни, у православных есть не всегда понятные цитаты на церковно-славянском языке. Не теряете ли вы значительную часть паствы из-за того, что сохраняете приверженность к этим старым формам? Я сам давеча был в церкви на службе, и мне хотелось услышать то, что говорил священник. Но в результате, честно вам признаюсь, я уловил где-то одну треть. Не пора ли все-таки подумать о том, чтобы прийти к современным людям с современным языком?
— Богослужение — это колоссальный культурный пласт, который был сформирован в греко-славянской культуре. Если его просто перевести на русский язык, это будет профанация. В основном богослужебные тексты — это стихи, это греческая поэзия. Русский язык не является калькой с греческого языка. С греческого языка калькой является славянский. Значит, сохранить ритмику, сохранить поэзию можно только на славянском языке. Возникает вопрос: как соединить, с одной стороны, поэтическую сторону, с другой стороны — эту внятность, понятность?
— Однажды русское православие поставило своего рода эксперимент, с позволения сказать, когда все-таки перешло с византийского пения на русское пение.
— Очень хороший пример. И второй раз поставило такой же эксперимент с богослужебными текстами в начале XX века. Я думаю, что мы должны идти по этому пути. Нужно редактировать славянский текст, приближая его к пониманию современного человека. Но не ломать культурную традицию, связанную с богослужением.
— И Коран на полке стоит.
— И Коран стоит. А как же? Это необходимо для общения с нашими братьями-мусульманами.
— Я невольно сейчас верну нас на светскую площадку. Вчера премьер приходил к президенту, говорил о квотах на иностранную рабочую силу. Что, на ваш взгляд, представляет из себя нынешний наплыв большого количества мусульман-мигрантов? Размывает ли это российскую национальную культуру, представляет ли это угрозу?
— Сегодня есть угроза. Я верю и надеюсь на то, что эта угроза не станет реальной угрозой для национальной и культурной идентичности нашей страны. Но проблема-то заключается в том, что рождаемость низкая. Демографическая проблема — это в первую очередь условия сохранения культурной идентичности России.
— Чтобы русские не оказались в меньшинстве?
— Чтобы не был нарушен баланс. Потому что иначе получится не Россия, а какая-то другая страна. В России не было никогда религиозных войн. На бытовом уровне люди разных религий живут прекрасно. Но мы не должны, прикрываясь этой нашей доброй историей, как фиговым листочком, закрывать глаза на реальные проблемы, которые существуют в национальной жизни. Сегодня этническая преступность — это реальная проблема. И если кто-то по телевидению скажет, что этого нет, народ этого никогда не примет, потому что все знают, что происходит на наших рынках.
— В дополнение к этому, хотя немножко другой ракурс. Как церковь относится к тому, что кто ни попадя, в том числе люди, проповедующие весьма экстремистские националистические взгляды, извините меня за выражение, прикрываются хоругвью? Ведь на самом деле это факт.
— Ничего нового в этом нет.
— В общем да.
— Ведь были и черносотенцы тоже. Да что там черносотенцы! А крестовые походы, а завоевание Латинской Америки? Религиозные эмоции — это очень сильные эмоции. Глубоко верующий человек за свои религиозные убеждения готов отдать жизнь. И если ему кто-то говорит, что ты должен сделать вот так, а не иначе во имя своей вечной жизни, то глубоко религиозный человек готов принять все это умом и сердцем и действовать. Ведь точно так же сейчас поступают террористы.
Чтобы остановить это, считает митрополит Кирилл, требуется повышать уровень религиозного образования. Но как быть с его добровольностью? Одно дело — сознательные прихожане. Их у церкви действительно всё больше, в том числе и за границей: даже в Цюрихе, в Воскресенском приходе. Другое дело, когда курс православной культуры читают частенько неквалифицированно, а частенько и не спрашивая, хочет ли этого школьник и его родители. А к нам в редакцию такие сообщения уже приходили.
— Невольник не богомольник. А вот если 80% класса желает изучать основы, допустим, православной культуры, государство должно это обеспечивать.
— Вы думаете, обеспечивать это должно все-таки государство, не церковь?
— Конечно. Так, как это происходит практически везде в мире.
— То есть государство содержится на деньги налогоплательщиков. А налогоплательщики могут быть и православными, и буддистами, и какими угодно.
— Совершенно верно. Именно поэтому нужно обеспечить возможность православному изучать православную культуру, мусульманам — мусульманскую культуру, буддистам — буддистскую, евреям — еврейскую. Государство должно обеспечить эту вариативность, вот мы на чем настаиваем. А наши противники говорят: нет, не на вариативной основе, а на факультативной основе. А что такое факультатив? Это обучение вне сетки часов. Или во время школьных каникул. Такого не бывает.
— А воскресные школы?
— А воскресные школы изучают не основы культуры, они изучают основы веры. А мы не связываем это религиозное воспитание со средней школой.
— Где та тонкая грань, после которой вы сами бы одернули преподавателя православной культуры, сказав ему: нет, дорогой друг, сейчас ты преподаешь уже не основы культуры, а основы веры.
— Вы знаете, такую грань-то очень просто сделать видимой, явной, и объективной. Нужен учебник.
На предъюбилейной неделе православного владыку с радостью слушали не только прихожане, но и «соседи» — священники западных христианских церквей.
Еще в 1974-м году владыка впервые повстречался с нынешним папой. И хотя до визита Бенедикта XVI в Россию, похоже, еще далеко, сегодня у Москвы и Рима уже есть одно очень важное для них общее дело.
— В Ватикане и во всем мире католики понимают, что православные являются их союзниками. А сегодня православные начинают всё больше понимать, что католики являются их союзниками перед лицом враждебного и внерелигиозного секуляризма. Современная культура, современная цивилизация таким образом воспитывают человека, что подталкивают его к тому, чтобы он жил по закону инстинкта. В чем суть проблемы? Даже тогда, когда составлялась всеобщая Декларация прав человека, никому в страшном сне не мог присниться гей-парад в Иерусалиме. И сегодня с точки зрения последовательных либералов движение вверх или движение вниз безразлично. Самое главное — чтобы у человека было право двигаться. Куда — в гору или в пропасть — это твое личное дело. Возникает вопрос. Да, это личное дело. Если человек хочет быть грешником, мерзавцем, законы не должны ему это мешать. Но общество не должно ставить эти два выбора на одинаковую плоскость. Нельзя сказать, что для общества безразлично, кем ты будешь — хорошим семьянином, или развратником. Небезразлично будет для общества, будешь ли ты уважать традиции своего народа или будешь рубить иконы.
У митрополита Кирилла — свой взгляд на то, как надо бы думать. Но у владыки есть и удивительное желание для начала выслушать тех, кто может думать иначе. В сегодняшней России это редкое качество. Не оттого ли дружбой и даже знакомством с ним так дорожат даже и те, кто всё-таки действительно может думать по-другому?
«Самое главное — чтобы священник говорил людям то, во что он действительно верит», — убежден митрополит Кирилл.