«Моего сына застрелили в школе». Как родители убитых детей поддерживают друг друга

17-летний Николас, сын Митчелла Дворета, был убит в феврале 2018 года во время стрельбы в средней школе Марджори Стоунман Дуглас во Флориде. Вскоре после этого родители других детей, которые стали жертвами школьных стрелков, связались с Николасом и предложили ему свою поддержку.

Месяц спустя, в тысяче миль к северу, в Мэриленде, 16-летнюю Джейлин, дочь Мелиссы Уилли, застрелил ее однокурсник в школе Грейт-Миллс.

Когда Митчелл узнал об этом, он связался с Мелиссой в Facebook.

— Я чувствовал, что должен протянуть ей руку помощи, это был мой долг, — говорит он.

Клуб, в котором никто не хотел бы состоять

Невидимая сеть объединяет сотни скорбящих родителей по всей Америке. Эта связь не формальна. У нее нет организации, структуры, рассылки и списка участников. Но эта связь достаточно крепка, чтобы можно было назвать ее «клубом».

Пуля стрелка оставила вас наедине со своей болью, утратой и, возможно, другими травмированными детьми.

— Это такой клуб, насчет которого вы всю жизнь надеетесь, что никогда не станете его участником, — говорит Николь Хокли, чей шестилетний сын Дилан был убит в декабре 2012 года во время стрельбы в начальной школе Сэнди Хук в Коннектикуте. — Но, если однажды вы вступили в него — вы навсегда в нем.

Хокли быстро осознала, что это значит — быть частью такого сообщества. Всего через месяц после смерти Дилана родители погибших детей и выжившие в других школьных стрельбах приехали в ее маленький городок, чтобы поддержать фонд, который Хокли основала в память о детях, убитых в Сэнди Хук. В этой компании был незнакомый ей ранее Том Мозер, чей 15-летний сын Дэниел был убит в средней школе Колумбайн в 1999 году. А в телефоне Боба Вайса, чья дочь Вероника была застрелена вместе с пятью другими студентами возле кампуса Калифорнийского университета в 2014 году, полно номеров осиротевших родителей. Они пишут друг другу в годовщины смерти своих детей. «Я бы причислял их к своим самым близким друзьям», — говорит Вайс.

Николь Хокли (сын Дилан, 6 лет. Начальная школа Сэнди-Хук в Коннектикуте, 2012 г.). Фото: Adam Ferguson / TIME

Такая «паутина» из раненых душ опутывает Америку. Это люди из сел и больших городов, разного достатка, различных вероисповеданий и национальностей. Но их всех объединяет боль, которая приходит в жизнь вместе с потерей ребенка, убитого в том месте, где он должен был быть в безопасности. Эта беда формирует между людьми необъяснимые узы.

— Даже семья и друзья никогда не смогут полностью понять, — говорит Анника Дворет, жена Митча. — Поэтому вы чувствуете особую связь с другими родителями, которые прошли через это.

Джо Самаха, чья 18-летняя дочь Рима была застрелена в Виргинском политехническом институте в 2007 году, соглашается:

— Мы понимаем эту боль, травму и ее последствия. В этом наше братство и сестринство.

— Все больше людей становятся частью этого братства, в которое, конечно же, никто не хотел бы вступать, — говорит Мэри Кей Мейс, чья 19-летняя дочь Райэнн была застрелена в 2008 году вместе с четырьмя другими студентами в Университете Северного Иллинойса.

Но есть и кое-что другое, что отличает этих родителей. Они не злятся.

— Когда вы прошли через такую трагедию вместе с другими людьми, вы видите их человечность, — говорит Даррелл Скотт, чья 17-летняя дочь Рейчел была убита в Колумбайне.

Это не значит, что все они придерживаются схожих политических взглядов или одинаково поддерживают меры по контролю над оружием, или даже что все они нравятся друг другу.

Даррелл Скотт (дочь Рейчел, 17 лет, школа Колумбайн, Колорадо, 1999 г.). Фото: Adam Ferguson / TIME

У Ронды Харт, чья дочь была убита в мае, в Санта-Фе, штат Техас, есть разногласия с другими пострадавшими семьями по поводу того, как победить эту эпидемию насилия.

— Их идеи — это не совсем мои идеи, и лучше даже не говорить об этом, — говорит Харт. — Но все мы заботимся друг о друге и о других наших детях.

Точно так же ведут себя семьи, чьи дети погибли в Сэнди-Хук.

— Я не говорю, что все всегда ладят,— говорит Хокли из Ньютауна. — Но мы уважаем друг друга как люди. И это очень важно.

«Сколько лет было вашему ребенку?»

Первый вопрос, который родитель, потерявший дочь или сына во время школьной стрельбы, задает другому: «Сколько лет было вашему ребенку?» Многие считают количество времени, которое они успели провести со своим ребенком, некоторой определяющей чертой в их отношениях. Каждый прошедший месяц, каждый день рождения наполнены болезненным значением. Поэтому они спрашивают друг друга: «Сколько лет было вашему ребенку?» Это способ определить, что потерял каждый родитель. 

Люди, которые теряют детей при стрельбе в школе, также сравнивают записи протоколов. Харт, потерявшая дочь в Санта-Фе, обнаружила, что у нее много общего с родителями из Паркленда.

— Они спрашивали меня: «В какой момент ты поняла, что происходит? Когда они усадили тебя в маленькой комнате? Когда они заказали пиццу? Это было, когда вошел человек из ФБР?» Мы поняли, что наши переживания были одинаковыми.

Школьные стрельбы стали настолько обычным явлением, говорит Харт, что они уже приобрели черты некой точной науки. «Кто заказывает пиццу? Есть в протоколе».

Для многих членов сообщества узнать о смерти ребенка — не самое трудное. В начале трагедия настолько сильна, что это непостижимо, говорят они. Одна мать, чей сын был убит в Сэнди-Хук, помнит, что услышала эту новость и отмела ее: «Нет, это не мой ребенок. Должно быть, это какая-то ошибка». Другие вспоминают, как у них подкашивались ноги или спонтанно начиналась рвота. Некоторые говорят, что они как бы вплыли в какую-то внетелесную отстраненность, как воздушный змей, оторвавшийся от веревочки.

Памела Райт-Янг (сын Тайрон, 17 лет, школа Морган Парк, Иллинойс, 2013 г.). Фото: Adam Ferguson / TIME

Но в дни и месяцы, которые следуют за убийством ребенка, может возникнуть своего рода помутнение рассудка. Многие сохраняют старые привычки, связанные с умершим ребенком. Один отец рассказывал, что в течение нескольких недель после того, как его сын был убит, он включал будильник и выходил из дома в 7:30, хотя в этом больше не было необходимости. Другая мама периодически ловит себя на том, что тянется взять за руку дочь, прежде чем перейти улицу. Хокли потребовались месяцы, чтобы перестать звать Дилана к ужину. Памеле Райт-Янг, чей 17-летний сын Тайрон Лоусон был застрелен во время баскетбольного матча в средней школе Чикаго в 2013 году, пришлось сознательно отказываться от привычки заходить в его спальню, чтобы разбудить его.

«Она не умерла, ее убили»

О массовых расстрелах сообщают заголовки газет. Они привлекают телевидение, репортеров и следователей ФБР. Но это внимание имеет две стороны, говорит Сэнди Филлипс, чья 24-летняя дочь Джесси и еще 11 человек были застрелены в кинотеатре штата Колорадо в 2012 году.

— Когда вы теряете ребенка, сначала вокруг вас есть море поддержки, — говорит она. Но это внимание угасает. — Как только народные собрания прекратятся и СМИ исчезнут, все станет действительно плохо. Мир движется дальше, а ты — нет. Ты не можешь. Это боль, от которой ты не можешь убежать.

Более половины опрошенных родителей описывают глубокую и почти полную потерю себя после смерти ребенка.

— Раньше у меня была прекрасная, благословенная жизнь, но теперь она разрушена, — говорит Эндрю Поллак, чья 18-летняя дочь Медоу была убита в Паркленде.

— Мой ребенок мертв. И труднее всего перенести способ и обстоятельства, при которых она была убита. 

Некоторые постоянно думают о том, что все могло бы быть по-другому. Что, если бы Рима Самаха поступила в другой колледж? Что, если бы Райт-Янг запретила своему сыну идти на игру? 17-летний сын Даршелл Скотт Бернард (Би Джей) не должен был находиться в школе в тот день, когда был убит. Би Джей был неофициально отстранен от занятий, но мама позвонила заместителю директора и попросила разрешения отправить его в школу, так как у нее внезапно изменилось время рабочей смены и она не хотела оставлять его дома одного.

— Я всегда корю себя за это, — говорит Скотт.

После смерти Би Джея она удочерила двух девочек.

«Я поняла, что это никто не остановит»

Нередко после таких трагедий семьи распадаются. Исследования показывают, что родители часто впадают в депрессию и начинают бороться с собственным браком после смерти ребенка. А детям, которые выжили в школьных перестрелках, впоследствии часто ставят диагноз посттравматического стрессового расстройства.

Старшему сыну Хокли Джейку, который учился в третьем классе, когда его брат Дилан был убит в Сэнди Хук, сейчас 14 лет, и он до сих пор переживает смерть Дилана.

После убийства дочери Сэнди Филлипс и ее муж Лонни решили посвятить все свое время тому, чтобы помочь выжившим при массовых расстрелах восстановить свою жизнь. Они продали почти все, что у них было, поселились в передвижной дом-фургон и создали некоммерческую организацию под названием Survivors Empowered. Сейчас Филлипсы путешествуют по всей стране и помогают тем, кто недавно понес утрату.

Том Маузер (сын Дэниел, 15 лет, школа Колумбайн, Колорадо, 1999 г.). Фото: Adam Ferguson / TIME

Часть поддержки, которую предлагают Филлипсы, носит чисто эмоциональный характер.

— Мы просто приезжаем и смотрим в глаза этим родителям, по сути даже ничего не говорим, кроме одного: мы это понимаем. Тебе настолько хочется умереть, что ты не можешь поверить в то, что до сих пор еще не мертв? — объясняет Сэнди. — Мне знакомо это чувство. Ты не одинок.

Но большая часть советов — это «дорожная карта», разговор о том, чего следует ожидать. Есть спекулянты, которые появляются после каждого школьного расстрела и создают сайты в пользу детей, которых они никогда не видели. Филлипсы предупреждают о теориях заговора и мистификаторах, которые утверждают, что страдающие родители изображают из себя жертв и проплачены организациями по контролю над оружием.

— Никто ведь не ожидает такого уродства, — говорит Сэнди.

Некоторые родители избегают публичных обсуждений, которые следуют за трагедией. Они не хотят разговаривать с журналистами. Но другие рассказывают, что нашли утешение в том, чтобы высказаться.

Лори Альхадефф, чья 14-летняя дочь Алисса была убита в Паркленде, избрали в школьный совет округа Бровард после кампании по повышению безопасности в школах.

— Я всегда думала, что кто-то что-то с этим сделает, потому что мы живем в Америке, платим налоги и у нас цивилизованная страна. Но я поняла, что это никто не остановит. Это просто будет происходить и происходить. За наш счет.

После того как была убита дочь Эндрю Поллака, его охватили ярость и разочарование от бездействия чиновников. Почему до сих пор происходят школьные расстрелы?

— Почему ничего не было сделано после Сэнди Хук? — спрашивает он. — Если бы мы исправили это тогда, возможно, моя дочь была бы жива.

«Ты можешь стать тем, кого похоронят»

Члены этого сообщества — как и все граждане страны, в которой они живут — не имеют единого мнения, как именно предотвратить насилие с применением оружия в школах. Поллак считает, что ответ кроется не в «бесконечных дискуссиях о контроле над оружием», а в расширении доступа к психиатрической помощи и ужесточении школьной безопасности. Он лоббировал в соответствующие законы штатов и округов США инициативу по обеспечению металлодетекторами школ и наличию в них обученных сотрудников служб безопасности.

Даррелл Скотт, отец из Колумбайна, и Скарлетт Льюис, чей шестилетний сын Джесси был убит в Сэнди Хук, выступают за то, чтобы в школе специально обучать детей социально-эмоциональным навыкам: сопереживанию и состраданию. Уилли предлагает ввести обязательную проверку психического здоровья для каждого члена семьи, в которой есть оружие.

Даршелл Скотт (сын Бернард, 17 лет, школа Овербрук, Пенсильвания, 2013 г.). Фото:  Adam Ferguson / TIME

Даршелл Скотт (не имеет отношения к Дарреллу) работает в Сент-Гэбриэл-Холле, реабилитационном центре для несовершеннолетних неподалеку от Филадельфии. Она работает с теми, кто страдает от нищеты и занимается низкооплачиваемым трудом. Даршелл уверена, что для прекращения эпидемии школьных расстрелов необходимо, чтобы сообщества — семьи, соседи, педагоги — работали вместе. Трое из четверых молодых людей, обвиняемых в убийстве ее сына Би Джея, учились в школе Святого Гавриила. Она была консультантом по жилью у двоих из них.

Каждый год Скотт беседует с детьми в школе Святого Гавриила о том, что случилось с ее сыном, и с молодыми людьми, которые принесли оружие, но не собирались его использовать, и о драке, которая не должна была состояться. Она раздает фотографии со вскрытия и с похорон Би Джея.

— Я стараюсь до них донести: ты можешь стать одним из тех, кого похоронят, — говорит она. — Или ты можешь стать тем, кто никогда больше не увидит ничего вне тюремной двери.

Что эти родители думают о запрете оружия

Райт-Янг живет в районе Чикаго, где насилие с применением оружия — не редкость. Она разделяет идею ограничения доступа к оружию.

— Я не думаю, что это решает всю проблему, — говорит она, — но если оружия нет, то они не смогут нанести такой большой ущерб.

Родители Хокли и Маузер тоже входят в число тех, кто настаивает на контроле за оружием, в том числе они требуют, чтобы взрослые проходили обязательную проверку перед покупкой оружия и была создана цифровая централизованная база данных о владельцах.

Несмотря на разногласия, обсуждение этих вопросов ведется в сообществе родителей иначе, чем во всей остальной Америке.

— Я верю в запрет оружия, а кто-то другой может не верить ни в какую реформу оружия, — говорит Митч Дворет. — Но я никогда не буду стоять на своем и убеждать кого-то из родителей.

Поллак, который считает, что реформа оружия — безнадежное дело, согласен.

Эндрю Поллак (дочь Медоу, 18 лет, школа Марджори Стоунмен Дуглас, Флорида, 2018 г.). Фото: Adam Ferguson / TIME

— Здесь [в Паркленде] есть родители, с которыми я дружу и при этом не согласен с их планами, но я не буду им препятствовать, — говорит он. — Я делаю то, что я делаю, а вы — то, что вы. В первую очередь, идея в том, чтобы обезопасить наших детей.

Даррелл Скотт однажды свидетельствовал перед Конгрессом, что Национальная стрелковая ассоциация (некоммерческая ассоциация в США, которая объединяет сторонников права на хранение и ношение огнестрельного оружия — Прим.ред.) не виновата в смерти его дочери. Его провозгласили сторонником Второй поправки (гарантирует право граждан США на хранение и ношение оружия — Прим.ред.), но он не согласен с тем, что его взгляды упрощаются таким образом. Его сосед и коллега, отец из школы Колумбайн Маузер — откровенный критик Ассоциации. Но они оба предпочитают сосредоточиться на общих убеждениях. Каждый из них, например, поддерживает идею запрета хранения оружия и доступа к нему для людей с проблемами психического здоровья, которые могут представлять опасность для себя или других.

— Мы должны перестать думать об этой проблеме как об одной крайности против другой крайности, и объединиться, — говорит Маузер.

На национальном уровне существует больше консенсуса в вопросе свободного владения оружием, чем на политических дебатах. Опросы показывают, что американцы в подавляющем большинстве выступают за некоторые ограничения.

Три четверти выступают за 30-дневный обязательный период ожидания, прежде чем потенциальному владельцу будет разрешено получить оружие, а еще 70% считают, что все оружие, находящееся в частной собственности, должно быть зарегистрировано в полиции.

Но для многих дебаты по поводу оружия все же второстепенны по сравнению с тем, что нужно делать прямо сейчас: помочь другим преодолеть кризис. Жизнь Уилли не остановилась, ее дочь Джейлин мертва, но у женщины есть еще восемь детей в возрасте от 2 до 17 лет. Пытаясь справиться с горем и утратой, она должна помогать справляться и детям.

— Дети на первом месте, — говорит Уилли, описывая свою стратегию преодоления. — Но я не знаю, работает ли это.

В противоположной части страны Митч и Анника Двореты отмечают свой первый День благодарения без Николаса.

— На самом деле мы не очень-то благодарны, — говорит Митч. — Ну как тут быть благодарным?

Но во время своего траура он делает все возможное, чтобы поддержать других участников этого тягостного, мрачного клуба. Последние несколько месяцев Митч постоянно следит за страницей Уилли в Facebook и ставит лайки ее фотографиям с дочкой, которые она регулярно публикует. Это очень ненавязчивое общение. Уилли слишком убита горем, чтобы на это отвечать. Но Митч хочет, чтобы она знала, что ее Джейлин, как и его Николас, не забыта.

Перевод Ирины Якушевой