«Не нахамил сестре — получи подарок»
Мария, мама четверых детей:
— У меня четверо детей. Двое средних, брат и сестра, погодки. Конфликты между ними проявлялись с самого раннего детства.
Средний сын — высокочувствительный ребенок, взрывной, холеричный. Ему вообще довольно сложно взаимодействовать с людьми. Со старшим братом у него почти никогда конфликтов не было, младшую сестру он всегда опекал, а с сестрой-погодкой он откровенно дрался, постоянно дразнил, доводил ее до исступления. Обычно она кричала, плакала, а все ссоры заканчивались драками. Слава Богу, без травм. Это был постоянный фон нашей жизни в течение долгого времени.
Прошлой весной сыну исполнилось 10 лет, дочке 9 лет, их конфликты обострились. Несколько месяцев подряд они ссорились нон-стоп. Никакие разговоры, крики, угрозы, увещевания не помогали. Даже подкуп подарками не сработал. Я разводила их по комнатам, ставила в угол, лишала сладкого или, наоборот, обещала купить что-нибудь хорошее, лишь бы не задирали друг друга. Читала нотации, что это нехорошо, не по-христиански. Игнорировала. Говорила, чтобы разбирались сами. В общем, перепробовала миллион разных способов — не помогало ничего.
Дети были агрессивны по отношению друг к другу, а я беспомощна. У меня просто не осталось рычагов влияния.
И в итоге я пошла учиться на курсы для родителей, которые проводила нейропсихолог. Муж поддержал и даже денег дал. Так и сказал: «Давай попробуем». Меня потрясло то, что, например, за хорошее поведение можно и нужно хвалить, а не только ругать за плохое. Или что можно сделать поэтапную программу по формированию желательного поведения и она будет работать.
На курсе было задание сделать собственную программу для детей и обкатать ее. Мои дети всегда неправильно держали столовые приборы, и это вечно было поводом для перебранок. Вот я и написала программу «Ложки за столом». Поэтапная программа с баллами и призами принесла эффект! Ни одного конфликта на этой почве. Дети научились вести себя за столом правильно!
Успех вдохновил меня разобраться с драками. Например, часть программы — таблица с баллами. В нее вносятся индивидуальные достижения ребенка. Если он выполнил то, что записано в программе, выдержал, не огрызнулся, то получает балл. За накопление пяти баллов — возможность достать из мешочка какой-то маленький приз вечером того же дня. Младшим школьникам пока трудно ждать и терпеть, им необходимо вознаграждение, которое они могут получить практически сразу.
В программу входило много похвалы, причем заслуженной: «ты сумела справиться и не сорваться на брата», «у тебя получилось сделать сестре приятное».
Но самое удивительное, что нас призывали научиться владеть своим лицом! Оказывается, разговаривая с детьми, нужно, чтобы выражение лица было позитивным, а тон доброжелательным. Дети считывают невербальные эмоции, поэтому мне самой пришлось научиться убирать с лица озабоченность вселенскими проблемами.
Никто из детей не сказал мне: «Простите, я в такое не играю, отстань со своей программой». Ну какому ребенку не захочется получить много похвалы и подарки? Я с ними советовалась, спрашивала их мнение по самым разным поводам. Я не боялась откатываться на предыдущие этапы, если буксовала на новых. Я вносила корректировки, пересматривала, пробовала вновь. И мне удалось добиться результата, вопреки всем перепробованным ранее воспитательным методам.
Я сформировала желательное поведение для дочери — не реагировать на выпады брата. Она стала получать призы по системе. Я объяснила ей, что это нужно, чтобы помочь его мозгу перестроить свою работу. И это сработало! Она перестала нервно дергаться при его появлении, у нас вечерами теперь тихо. Дети даже играют вместе!
«После каждой ссоры я вводила новое правило»
Александра, мама четверых детей:
— Для меня тема детских ссор очень животрепещущая. Я хорошо помню мой личный опыт. В семье нас было двое: я и сестра. Мы, естественно, ссорились. Мама не пыталась нас мирить, зато отец в какие-то периоды жизни заставлял нас, если поссорились, обниматься. Я хорошо помню то внутреннее страшно некомфортное состояние. В тебе все кипит, ты в конфликте. Это было как ежик ежика обнимает. Главное, что это ничего не решало.
Когда мои дети подросли и начали ссориться, я все-таки пару раз посмотрела на то, как это работает на них. Оказалось, тоже не помогает.
Прежде чем я разобралась, как поступать, все методы я отработала на двух старших сыновьях. Например, когда они пошли в школу, освоили грамоту, я требовала того, кто, на мой взгляд, виноват, просить прощения и читать молитву Оптинских старцев. У меня на холодильнике висел мягкий магнит с молитвой. В зависимости от степени вины молитву нужно было прочесть один раз, два раза, три раза.
У меня был неофитский период. Я тогда читала самую разную литературу и наткнулась на одну книгу. Герой жил с отчимом, и тот заставлял его читать Псалтырь за любую провинность. Это вызывало в мальчике бурный протест, пока не стало для него органично. В итоге он превратился в глубоко верующего человека. И я пробовала именно этот метод внедрить.
Довольно скоро я поняла, что одного чтения недостаточно. Получалось, что маленький ребенок, едва научившийся читать, не только за свой личный проступок, но и поступок брата вынужден был молиться. Главное, их конфликт оставался неразрешенным. Молитва конфликт не разрешает, скорее она добавляла еще большую волну протеста. Главное, как дальше себя вести — непонятно. И я прекратила эту практику.
Сразу оговорюсь, что моя реакция на ссоры детей была моим личным взрослением. Я правда не знала, что с этим вообще можно делать. Три мальчика-погодки, между которыми по большому счету нет личной неприязни, зато есть время много чего выяснять между собой. Они конкурировали друг с другом. Младшая девочка до поры до времени в конфликтах не участвовала.
Я не могла отстраненно смотреть на их перебранки и драки, переживала, мечтала, чтобы мои дети жили в любви.
Поэтому на следующем этапе учила просить друг у друга прощения. Конечно, подчеркивала, что в любом конфликте виноваты оба. Оказалось, и это не работает.
Наконец, я поняла, что надо создать максимум правил, чтобы было меньше ежедневных конфликтов по одному и тому же поводу. Например, бывало, один придет на кухню, где кто-то смотрит телевизор, и переключит на свой любимый канал. «Я хочу другое смотреть». Так появилось правило: кто первый включил мультфильм — тот и прав, переключить канал можно, когда первый уйдет.
Это же правило касалось того, кому куда сесть за столом. Больше нельзя было кричать и ссориться по поводу того, что кто-то занял чужое место. Того, кто уже сел, двигать нельзя. Место есть — сядь рядом. Или, например, еда в холодильнике. Бывало, куплю шесть йогуртов на всех, но кто-то пришел из школы первым и съел с голодухи сразу три. Так появилось правило: посмотри, сколько йогуртов в холодильнике, если куплены на всех, можешь съесть только свой.
Мне кажется, через введение этих норм я учила их взаимодействию и фактически жизни в обществе. Когда мы устанавливали правила, жизнь реально становилась на какой-то период легче.
Основные конфликты пришлись на младшие классы школы. В этот момент дети начали по-настоящему нападать друг на друга. Не могу сказать, что это была конкурентная борьба за власть. Старший сын мягкий парень, всегда за младшими смотрел. Но пойдя в школу, он оказался в мальчишечьем коллективе, где действовало право сильного.
Дома класса с третьего он начал отрабатывать навыки завоевания власти на младших братьях. Будто пытался понять, как и с кем можно себя вести, что делать, чтобы добиться своего. Это не было в буквальном смысле борьбой за авторитет, потому что авторитетом для младших он был всегда. Я даже когда из комнаты детской выходила, обязательно говорила: «Кирилл за старшего!» Но в какой-то момент он начал по праву сильного решать какие-то свои задачи, которые, видимо, не удавалось решить договором и справедливым путем.
Тут еще и младшая дочка подросла. Они стали драться со своим погодкой. Могли больно и сильно толкать друг друга, хватать за волосы. Я поняла, что нужно об этом разговаривать.
Всегда держала в голове, что бить девочек для мальчиков — табу. «Делайте все что угодно, но не смейте на девочку руку поднимать», — озвучивала я.
«Если на Катю руку поднял, даже не буду обсуждать, прав или нет…» Мне было важно, чтобы дочка никогда не позволяла себя бить.
В переходном возрасте между сыновьями вспыхивали конфликты. Например, много проблем было из-за одежды. Купил одному (а мальчики у меня в какой-то момент были в одном размере), но кто-то другой взял поносить, потому что ему вещь понравилась. В основном это касалось младшего сына, который готов был брюки взять у старшего, рубашку у среднего. Ему было все надо. Старший сын с детства отличался брезгливостью. Он никогда не выпьет из чужой чашки на столе, не наденет носки два раза, не станет носить одежду младших. Для него чистота — важный критерий. Зато младший — за милую душу возьмет вещи старшего, причем наденет второй раз и даже третий.
Так пришлось ввести правило: «Хочешь взять вещь — попроси. Без спроса чужое брать нельзя. Нет возможности решить с владельцем, сам вопрос чужих вещей ты не решаешь». Какое-то время младший все равно брал, и обычно это кончалось чем-то ужасно неприятным: ссорами, перебранками, взаимными оскорблениями. Один говорил что-то язвительное, другой отвечал кулаками.
Когда мальчики были маленькими, младшему 10, старшему 13, ну поцапались как кошки, разошлись. Но когда одному уже 17, а другому 14… Я боялась, что они просто покалечат друг друга. Драки были кратковременными, не больше минуты, но сцепиться, пнуть друг друга со злости они могли. Несколько раз я их просто растаскивала. Для меня видеть собственных сыновей дерущимся — огромный стресс. Я говорила, как мне больно и страшно, что мои любимые дети так относятся друг к другу.
Долгое время пыталась в ходе конфликтов разобраться, что именно произошло. Но когда дети смогли аргументировать свою позицию и поступки, я поняла, что категорически не буду принимать ничью сторону. Потому что нет правых и виноватых.
Им просто важно, чтобы я заняла чью-то позицию. Они все время втягивали меня в конфликт.
Поэтому я говорила: «Разбирайтесь между собой, ко мне не приходите. И знайте, я люблю вас одинаково».
Старший худенький и не самый высокий из сыновей, зато хорошо знает, чем сделать больно. Если не может решить ситуацию кулаками, скажет такую гадость, от которой будет чудовищно обидно. Если я оказывалась свидетелем таких словесных конфликтов, то отслеживала, чтобы мальчики не переходили на личности. И хотя старшему уже 20 лет, он и сейчас не всегда выдерживает и срывается. Но я поняла, что единственное, что мне остается — говорить, продолжать настойчиво учить быть хорошими людьми.
Я и сейчас объясняю, что происходит с тем, кто обижен, и почему кто-то дерется, а кто-то колет словом. Прошу не выяснять отношения и учиться прощать, быть великодушными. Так получилось, что все эти годы я была третейским судьей рядом со своими детьми. Я работала долгое время дома и никогда не могла остаться безучастной.
Главное мое открытие, что установление правил — это замена моего присутствия и возможность научить детей решать проблемы самостоятельно. Алгоритм — возможность грамотно выходить из конфликта. В итоге у нас сформировался минимальный свод правил, которые я считаю работающими:
- Девочек не трогаем.
- Если возникает конфликт, ищем возможность объясниться.
- Не переходим на личности, пытаемся отстраненно посмотреть на ситуацию и понять человека, почему на нас так реагируют.
И если у брата — студента меда, перегруженного занятиями, случаются нервные срывы, я объясняю, что не стоит с ним драться. Нужно простить, даже если он говорит несправедливые вещи и грубит. Нужно попытаться понять, что с ним происходит. Я учу детей отслеживать причины собственного поведения и поступков других людей, а также критически смотреть на вещи.
«Дочь ушла в поход со старшим братом»
Мария, мама четверых детей:
— В нашей семье провокатор — младшая дочь. Сейчас ей 12 лет. Хотя сын, которому уже 14, старается не поддаваться, конфликтов избежать не удается. Все их ссоры возникают на пустом месте. Приходит дочка из школы и начинает токсить, всех долбать. Это швырнула, этого толкнула. Повод — ерунда какая-то. У нее настроение плохое, и она голос повышает, а там пошло-поехало. Мальчик не может ее ударить, держится до последнего, но в итоге срывается и кричит.
16-летняя сестра объясняет младшей, что, мол, ты не права во многом. «Вы с братом вечные конкуренты», — говорит старшая сестра. После этого младшая начинает оценивать себя с точки зрения окружающих. Как-то это разруливается, правда временно. Новый день приносит новый конфликт.
Я давно поняла, что конфликтность — это возрастное. Она появляется и проходит. Особенности темперамента накладывают свой отпечаток. Старший сын, например, у нас задиристый. Постоянно с младшим выяснял отношения. Подерутся, а через час строят вместе домик из кубиков.
В ссорах детей я не видела никакой проблемы. Хотя, безусловно, драки пресекала. Разгоняла по углам. Если словесная перепалка случилась, объясняла: «Ты брата обозвал, не думай, что он в ответ станет улыбаться. Он так огрызнулся, потому что ты сделал ему больно».
В этом году совершенно неожиданно получилось отправить сына в поход. Не простой, а экстремальный, пеший, в Сибирь. Три дня на поезде в одну сторону.
Когда он проходил онлайн собеседование, младшая ворвалась и кричит: «Я тоже хочу, почему меня не отправишь?» Хотя это было ужасно дорого, да и страшно, решили попробовать отпустить их вместе.
Через три недели они вернулись другими людьми. Поход оказался реальным экстримом. Мы с мужем поняли, что никогда больше не отпустим в такое путешествие детей. Это слишком опасно. Не знаю, что конкретно там произошло, может быть, их объединили общие друзья, общие воспоминания и приключения, но это сработало. У них теперь хорошие отношения.
Оказалось, что лайфхак, который помог прекратить конфликты в нашей семье — побыть вместе в суперэкстремальных условиях.
Не обязательно, конечно, в Сибирь гнать, но молодежный поход — крутой способ повзрослеть.
Моя дочка каждый день стояла на раздаче еды. Каждый день шла по многу километров с тяжеленным рюкзаком. Ни она, ни сын никогда прежде не были в таком экстриме и бешеном ритме. Постоянно в окружении чужих людей. Может, поэтому ей приходилось себя сдерживать? Единственный, на кого можно было там сорваться — брат. Но он был тем, кто пожалеет, поймет, поддержит. Кто на этапе сборов сказал: «У Лены очень тяжелый рюкзак, половину вещей беру себе».
Часто ребенок, который ругается, эмоционально истощен. Он будто бы нуждается в подзарядке. А конфликт — это всегда взрыв энергии, за которым следует бессилие и успокоение. В походе, где истощены в равной степени все, вместо конфликта была опора друг на друга.
Моя младшая дочка резкая, нравоучений не воспринимает вообще. Но именно в действии, кажется, она многому научилась. И совместный поход, который поначалу напугал нас с мужем, оказался тем опытом взаимной поддержки, который сплотил детей и примирил. Надеюсь, надолго.
«Я расселила дочерей в разные комнаты»
Дарья, мама двоих детей:
— Между дочками меньше трех лет разницы. Выяснять отношения дети начали в подростковом возрасте. Когда были маленькие, не могу сказать, чтобы не ссорились, но общий фон был более-менее спокойный. Не было дружбы и прекрасной нежности, просто ровные отношения.
Старшая дочка самодостаточна. Ей никогда и ни с кем ничего не надо было выяснять. Но в 11 лет все-таки начала фыркать и огрызаться. Еще через пару лет стала проявляться разница взглядов между девчонками.
Жили сестры в одной комнате, и обычно предмет ссор был связан с тем, что старшая брала вещи младшей без спросу и не возвращала на место. Порой присваивала и запросто могла сказать: «Разве это твое? Я думала, мое». Чем старше дети становились, тем чаще и острее были эти перепалки. Когда младшая вошла в подростковый возраст, именно она начала вести себя жестко.
Например, старшая говорила:
— Выйди из комнаты, мне надо позаниматься, я к ОГЭ готовлюсь.
— Нет, не выйду, я тоже здесь живу, — отвечала младшая, причем делала это будто бы из мести за какие-то прошлые обиды.
Могла стоять посреди комнаты или в дверях и не пропускать старшую, мешать, делать что-то наперекор. Короче, выступала агрессором. В силу особенностей характера старшая не вступала в конфликт, она начинала кричать и расстраиваться.
Одна сестра требовала от другой быть надежной, стабильной, следовать правилам, например, не брать вещи. Вторая даже не пыталась выстраивать какие бы то ни было отношения. Просто страдала и рыдала. Но самое удивительное, с ней невозможно было ни о чем договориться. Например, нельзя было сказать: «Давай ты не будешь брать мои вещи». Она в этом смысле оказалась не договороспособной. Обещала, что больше не возьмет ничего без спросу, но тут же забывала.
Когда старшую дочь призывали к ответственности, она не пробовала отстоять свою позицию или правоту. Сначала врала, потому что понимала, что у нее проблемы, потом плакала.
Младшая дочь вела себя все грубее. Бывало, что я выводила ее за ухо из комнаты со словами: «В нашем доме ты не будешь себя так вести». Чем чаще я наблюдала конфликты детей, тем очевиднее было, что они разные и не способны благополучно разрешать сложности между собой.
Я пыталась учить девочек видеть и соблюдать чужие границы. Объясняла, что нельзя заниматься вымогательством и быть токсичным. Упорно пыталась их научить мирно решать свои противоречия, правда обе стороны даже не собирались учиться.
Наконец, я поняла, что рядом со мной два человека, которые находятся в перманентном стрессе от взаимодействия друг с другом. Я точно для себя решила, что не буду вставать ни на чью сторону. В моем представлении они обе были неправы.
Что я выбрала для себя?
Во-первых, я говорила, что все люди разные и обязаны уважать друг друга. Главное, что я не буду слушать жалобы. Если что-то не устраивает, учитесь договариваться. Если младшая пыталась рассказать, какая старшая нехорошая, я говорила: «Стоп, нет, я не буду это слушать, потому что считаю, что ты тоже ведешь себя неправильно. Может, она хорошая, может, не хорошая, но вы живете вместе. Неважно, какой ты ее считаешь, все люди разные».
Я искренне, сознательно и последовательно не включалась. Таким образом умудрилась сохранить нейтралитет.
Во-вторых, я повторяла, что стороны, которые нам друг в друге не нравятся, бессмысленно отрицать. Надо пытаться найти для себя способ принять, что так бывает. Например, младшая какие-то поступки старшей — лукавство, плаксивость — не просто считала недостатками, а страшными и непоправимыми чертами характера, которые недопустимы в жизни. Она так и говорила: «Я таких людей не люблю, моя сестра плохая». — «Не плохая, а другая, не такая, как ты. Попытаться договориться и принимать ее — твоя задача. Не только потому, что мы семья, а потому что люди бывают очень разными», — говорила я.
В-третьих, я признала, что нельзя сблизить два противоположных полюса. У меня не получается. Детям полезнее будет не натыкаться друг на друга, а получить свое жизненное пространство, территорию, на которой они могут быть более-менее независимыми. Я решила их расселить, чтобы у каждой было свое безопасное место, комната, в которую нельзя входить другому.
И если честно, в нашем случае сработало именно расселение по разным комнатам на острой стадии конфликта. Разные территории у детей не только решили подростковую проблему, каждая теперь могла спокойно жить в своем собственном режиме. Главное, как маме мне удалось сохранить безопасный эмоциональный фон в семье. Я и правда поняла, что потребность каждого ребенка иметь свою отдельную комнату — это вопрос нашей общей психологической безопасности.
Фото: unsplash.com. freepik.com, pexels.com