Впервые на Соловках я оказалась после окончания института в 2003 году. Мы поехали туда всей семьей туристами, и по программе предполагалось провести на Соловках полдня. Я почти ничего не знала об этом месте, и ничего особенного не ожидала.
Мы добрались поездом до Беломорска, и там сели на катер, не обратив никакого внимания на начинавшийся шторм. Через час все туристы разделились на две группы: одни в борьбе с морской болезнью отчаянно распевали песни, а другие в жестоких страданиях приняли горизонтальное положение. Я примкнула ко второй группе. Еще через час я достигла полубессознательного состояния; вдруг, сквозь полудрему перед глазами промелькнула странная картина – два старичка сбежали по лестнице, будто мне навстречу. После этого стало как-то легче. Святые отцы не советуют доверять таким видениям. Я и не особенно доверяю, только два года спустя на Соловках мне рассказали совершенно аналогичную историю. А в общем, главные чудеса были еще впереди.
Наконец, приплыли. Продолжал дуть сильный ветер, так что на одном из храмов покосился крест, моросило, было довольно холодно. Мы сразу же отправились на экскурсию. Запомнился только рассказ о том, как монахи молились зимой в каменном храме, который не отапливался, а еще плакат в музее, посвященном истории Соловков XX века: «Загоним железной рукой человечество к счастью». Первое впечатление было: какой ужас! А скоро ведь плыть обратно – при одной мысли об этом становилось дурно. И какова же была моя радость, когда оказалось, что у катера выбило стекла, и решено было остаться до утра.
Вечер, в который мы приплыли на святую Соловецкую землю, был началом празднования памяти Всех Святых в земле Российской просиявших. Позже я узнала, что плыть куда-то накануне праздника из Соловецкого монастыря, обычно чревато всякими неприятностями.
Наступило утро, ветер утих, острова озарились солнечным светом. Мы отправились в храм на литургию. Тихое, медленное пение монахов, тепло свечей, согрело нас и развеяло мрачное настроение, охватившее нас накануне.
Выйдя из церкви, мы с мамой решили поклониться мощам преподобных Зосимы, Савватия и Германа – святых основателей монастыря. Мощи находились в другой церкви. Меня удивили слова мамы, когда мы подошли к ним: «Теперь я что-то чувствую. Давай помолимся за папу». А ведь мама всегда недолюбливала «этих околоцерковных теток».
Некоторое время мы ходили по монастырским лабиринтам, и вдруг захотелось петь. Мы дошли до Преображенского храма – того самого, в котором, как нам рассказывали, молились зимой в лютый холод монахи – и там мне посоветовали помолиться Николаю Чудотворцу о благополучном возвращении с островов. Я спела тропарь. Акустика в храме необыкновенная: даже тихий голос разносится по всему пространству, можно петь, не думая о силе голоса, не надрывая свои связки и чужие уши. Могла ли я тогда думать, что через два года буду петь в этом храме на клиросе?
Доплыли в Беломорск мы по тихому ласковому морю. Спустя некоторое время опять начался шторм. Позже мы с хохотом читали воспоминания Немировича-Данченко, тоже попавшего в шторм по пути в Соловецкий монастырь.
Мы вернулись в Москву, началась будничная суматошная жизнь. Соловки как-то изгладились из памяти.
В тот год я поступила в Православный Свято-Тихоновский Университет. Наступила Пасха, но состояние было каким-то подавленным, душа чего-то просила. Вдруг на глаза мне попалось объявление, висевшее на доске в университете, о возможности поехать на Соловки поработать в стройотряде. Мой духовный отец, который жил на Соловецких островах в период открытия там монастыря, сказал мне: «Если есть хоть малейшая возможность, поезжай на Соловки!»
И вот я снова в Белом море. На горизонте медленно вырисовываются древние белокаменные церкви, окруженные крепостью.
Начинается трудовая жизнь в стройотряде. Он был организован физическим факультетом МГУ еще в 60-х годах. Организация труда очень четкая, почти военная: в 8.10 «развод» у Никольской башни – опоздавшим хоть на секунду дается штраф («слон») в виде, например, мешка посуды, которую надо вымыть. Однажды мне пришлось получить такого «слона», но я попала под амнистию в честь дня рождения.
«Бойцы» стройотряда далеко не всегда интересуются церковной жизнью, у каждого из них своя цель, но одно объединяет всех – объект должен быть сдан вовремя, даже если придется «авралить» все выходные до поздней ночи, которая на Соловках летом «белая».
В одной книге рассказывалось, как соловецкие монахи часто работали целыми днями, не имея возможности посещать храм, а молитвы пели за работой. Вот такое состояние удалось пережить и мне. Отбивая старую известь со стены на высоте несколько метров, слушаю запись монастырского хора: «Свете тихий…», с высоты вижу гладь Святого озера, мохнатую кромку северного леса, озаренную солнцем, и душа пробуждается. Представляю, будто этими монотонными движениями я счищаю налет со своей души – московскую сумасшедшую жизнь, ее грязь, шум, свои страхи, обиды, следы долгой жизни без Церкви. Монастырь называется Преображенским – преображение природы, преображение души…
Есть в стройотряде и верующие ребята, с ними мы, студенты Свято-Тихоновского, молились каждое утро и вечер, вместе ходили на литургию по воскресеньям, на крестный ход.
Вечером, конечно, времени хватает только на отдых и на песни под гитару, а я так надеялась заняться испанским языком: после Соловков я хотела устроиться экскурсоводом в Москве, даже попросила маму прислать испанский словарь. Так этот словарь и пролежал нетронутый все время, пока я была на Соловках.
По выходным мы путешествовали: были на знаменитой Муксоломской дамбе, которая соединяет Большой Соловецкий остров с островом Большая Муксалма; собирали там мидий по колено в ледяной воде Белого моря, жарили их на костре – их даже солить не надо. Раньше тут был скит, названный в память преподобного Сергия Радонежского, но беспощадная слепая рука безбожников XX века дотла разорила его, уничтожив церковь; остались только деревянные постройки. В одной из них живут трудники, которые приезжают сюда, и на свои средства пытаются навести порядок в разрушенном скиту. В лагерные времена здесь выращивали пушных зверей, которых кормили курами и сушеными фруктами, а заключенным доставался суп из тухлой рыбы. Обо всем этом рассказано в книге Олега Волкова «Погружение во тьму»…
Брали велосипеды напрокат и на полной скорости по каменистой дороге добирались до Секирной горы. «Хороши по весне комары, чуден вид от Секирной горы» — горько шутил кто-то из заключенных, кому пришлось сидеть в изоляторе на Секирке. Однако вид, воистину, чудесный. Много позже я читала письмо великой княгини Елизаветы Федоровны Романовой Николаю II: в нем она восхищалась этим самым видом на бескрайние леса, озера, море. Это было в 1913 году, а через пять лет большевики бросили ее живую в шахту… Все на Соловках перемешано: красота и следы разрушений, молитва и горькое пьянство местных жителей, монастырь и лагерь. Говорят, что на Соловках, как в капле воды отражена история нашей многострадальной России. И все-таки монастырь победил. И даже жестокие разрушения Господь обратил во благо: теперь сюда стекаются люди буквально со всего мира и помогают восстанавливать северную жемчужину, сокровище русского духа. Кто может сказать, что Соловки оставят в душе каждого из стройотряда, своими руками помогавшему сохранить их красоту? Кто-то крестился здесь, кто-то встретил свою половину.
Вспоминаю один задушевный разговор со своим будущим мужем. Я говорила, что не страшно иметь много детей при хорошем муже, а он мне в ответ: «А где найдешь сейчас хорошего мужа? А хорошую жену? Ни в ком же смирения нет!» Тогда он еще собирался стать монахом. Говорят, каждый нормальный юноша хотя бы полгода должен иметь желание уйти в монастырь…
Проходит месяц, приближается конец моей работы в стройотряде, но тут я понимаю, что уехать совершенно невозможно. Тогда по совету друзей я направляюсь в паломническую службу с желанием водить экскурсии. Меня с радостью принимает начальница службы – ученый-физик. На тот момент я очень мало знала историю Соловецкого монастыря, поэтому довольно долго проходила другие послушания: мыла катера, пела на клиросе, а в свободное время читала, готовилась к экскурсиям. Поселили меня в бывшей кузнице, в которой в заключении жил о. Павел Флоренский. Окна выходили прямо на монастырские стены.
Мытье катера я до сих пор вспоминаю с особенной теплотой: воду приходилось носить с монастырского двора до причала, проходить по тонкой доске над разрытой канавой. Однажды мне помог один из братии монастыря – он прошел с ведрами по доске и воскликнул: «Я — шаолиньский монах!» В другой раз, пройдя с ведрами мимо братского корпуса с чинившейся крышей, я услышала глухой стук, и, обернувшись, увидела тяжелые бревна, которые рабочие с высоты сбросили на землю. Доля секунды, и не было бы написано этих строк. Катера носят имена святителя Николая и святителя Филиппа, который в XVI веке выстроил монастырь из камня. Они каждый день перевозят на себе паломников, и после каждого плавания их нужно мыть. Постепенно знакомлюсь с капитанами, с их помощниками – один из них, с несколько пиратской внешностью, рассказывает мне об Анзере.
Слово «Анзер» на Соловках все – церковные и нецерковные люди – произносят с особым благоговением. Говорят, например: «Анзер не пустил» или «Анзер не принял». Существует предание, будто сам Стенька Разин захотел однажды высадиться на остров, но поднялась буря и помешала ему. Мне посчастливилось побывать в этом воистину святом месте много раз, и я скажу с уверенностью, что остров Анзер — место глубокой покаянной молитвы. Невозможно человеку, мысленно пережив все события, которые здесь произошли, вновь вернуться к прежней жизни с ее мелкими дрязгами, и не спохватиться тут же: «Если люди умирали здесь в таких мучениях, что значит моя проблема в сравнении с их страданиями?»
Начало пути на Анзер настраивает душу и тело на некоторое напряжение: нужно встать очень рано, чтобы в 6 утра отправиться на причал. Если погода ненастная, холод пронизывает насквозь, и даже в июле приходится надевать зимнюю куртку. На море еще холоднее. Но вот появляется солнце, воздух наполняется криками чаек, и ты чувствуешь какую-то необыкновенную радость, свободу чувств. Иногда в море можно увидеть нерп, а если посчастливится, белух – белоснежных дельфинов. А если сильный ветер, то путешественники независимо от степени религиозности, начинают усердно молиться согласно поморской пословице «Кто в море не бывал, тот горя не видал, тот Богу не молился». Испытала на себе – нигде так легко и в таком количестве не поются акафисты, как на борту небольшого катера в бушующем море.
Анзер встречает нас поклонным крестом. Он сразу напоминает нам, зачем мы здесь. Больно, неприятно и стыдно мне было однажды обнаружить у креста перед Голгофой пустые баночки из-под йогурта, фантики от конфет… Идем к Троицкому скиту по сказочному северному лесу. Святая мученица Елизавета Федоровна сравнивала соловецкие пейзажи с иллюстрациями Билибина к русским сказкам. Вдоль дороги — заросли черники, морошки, голубики, огромных белых грибов. Однажды мне поручили идти последней, чтобы подгонять отстающих. Одна паломница все время ныряла в сторону за ягодами. Я на нее за это сердилась, но потом в разговоре выяснилось, что это была… директор школы. Она буквально вырвалась в отпуск на несколько дней – мне, конечно, стало стыдно за свои замечания. А бывали случаи, когда люди терялись: одна женщина так полюбила Анзер, что специально «заблудилась», и ее пришлось искать с вертолетом.
Троицкий скит встречает нас полуразрушенным храмом. Мы садимся полукругом перед ним и слушаем экскурсовода, нам разрешается съесть заготовленный паек. Все достают бутерброды, как вдруг… приходят лошади и тянутся к бутербродам своими огромными мохнатыми головами, и попробуй не дать им кусок. Но вот лошадей отгоняют, и мы слушаем о том, как здесь молился преподобный Елеазар, как по его молитвам у царя Михаила родился сын Алексей, как здесь под его духовным руководством расцветала духовная мощь будущего патриарха Никона. А в советское время здесь томились заключенные – священнослужители, монахини, блудницы.
Продолжая свой путь, мы проходим луг, который называется Богородичным. По преданию здесь прошла Пресвятая Богородица, и в тех местах, где Она ступала, выросли незабудки.
Доходим до того места, где когда-то стояла келья преподобного Елеазара. Он жил в ней до того, как основал Троицкий скит. Сейчас на месте кельи – часовенка. Слушаем о том, как на святого нападали бесы. При свете солнца этот рассказ слушается скорее как сказка. Но вот однажды мне пришлось одной возвращаться ночью по соловецкому лесу в монастырь. Собирая ягоды, я не заметила, как село солнце. Идешь, и каждое дерево, каждый куст в темноте вдруг приобретает пугающие очертания, каждый шорох настораживает. Чтобы развеять страх пою стихиры Пасхи: «Да воскреснет Бог». Но я-то знаю, что кругом люди, а преподобные Зосима, Савватий и Герман жили здесь в полном одиночестве. Многие события жития святых кажутся невероятными. Но что знаю я о духовном мире? Приходится просто верить, ведь вера и есть принятие вещей невидимых: «Блажен не видевший, но уверовавший».
Поклонный крест встречает нас недалеко от скита у горы Голгофы. Поем: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко», и я думаю о тех святых людях, которые своими страданиями здесь последовали подвигу Спасителя. Среди них был священномученик Петр (Зверев). Анзерская Голгофа стала местом его кончины. Лежа в оскверненной церкви на Голгофе, он умирал от тифа и сделал на стене надпись: «Жить я больше не хочу, меня Господь к Себе призывает». Один из друзей видел, как великомученица Варвара пришла к умирающему и причастила его святых Христовых Таин. Трудно поверить в это здоровому румяному обывателю, но что откроется ему у порога смерти?
Перед нами скит во имя Распятия Господа Нашего Иисуса Христа у горы Голгофы. Его основал преподобный Иов, которого сослал сюда Петр I, когда тому было уже более шестидесяти лет. И не захотел он возвращаться в Москву, когда сам император вручил ему амнистию. Он трудился в поте лица, подавая пример молодым монахам, жившим в скиту. Заходим в храм Воскресения Христова. Еще недавно он был залит кровью заключенных, которых содержали в этом храме. Тогда его называли «кровавой харчевней»…
Молимся преподобному Иову Анзерскому. Иногда во время моих экскурсий приходил помолиться с нами скитоначальник отец Евлогий. Бывают такие люди, в присутствии которых боишься сделать какое-то неверное движение или сказать неправильное слово, чтобы не оскорбить их, и отец Евлогий принадлежит к таким людям.
Однажды мне пришлось побывать в его келье, и вот по какому случаю. Второй год подряд на Анзер хотел попасть один американец (назовем его Джоном); его дед был из казаков, и внук сохранил его фамилию и православную веру. Принадлежал он к зарубежной православной церкви, которая на тот момент еще не объединилась с Русской Православной. Джон мечтал своими глазами увидеть знаменитую березу, которая выросла в форме креста у анзерской Голгофы. В первый свой визит он не успел этого сделать, и вернулся на следующий год. Я сопровождала его на Анзере, и меня попросили отвести его к отцу Евлогию. Оказалось, что в скиту поселился на время один пресвитерианец, и отец Евлогий посчитал, что ему будет интересно встретиться со своим соотечественником православной веры. Испытывая некоторое смущение, я подошла к келье скитоначальника и там увидела дощечку с надписью: «После 20.00 беспокоить только в случае пожара». А времени уже десять вечера! К счастью о. Евлогий сам вышел к нам навстречу и пригласил зайти внутрь. С благоговением и замиранием сердца я заходила в келью, которая сильно напоминала деревенскую избушку. О. Евлогий предложил американскому гостю встретиться с пресвитерианцем, а затем остаться ночевать, но тот очень боялся опоздать на самолет, и поэтому отказался. И все равно на свой рейс он не успел…
Я не очень вслушивалась в то, о чем говорили между собой земляки-американцы: они как-то быстро закончили беседу, и пресвитерианец вернулся в скит. Но мне запомнились слова Джона: «Теперь я вижу, что в Московском Патриархате присутствует Святой Дух». Признали!
Джон так увлекся беседой, что не заметил, как прошел березу-крест, ради которой он приехал. Когда о. Евлогий указал ему на нее, он подпрыгнул и бросился ее фотографировать. Вспомнился апостол Фома: потратил человек усилия с риском опоздать на работу (это в Америке-то), чтобы увидеть чудо своими глазами…
Как-то в монастырь приехала еще одна ищущая душа – молодая девушка из Норвегии с внешностью истинного викинга. Она рассказала мне, что путешествует одна по всему миру и изучает разные религии: полгода она жила в буддийском монастыре, потом в какой-то мусульманской стране, а теперь остановилась на Соловках. Ей тут очень понравилось, она с воодушевлением чистила картошку для трапезной, но вот православие принять не торопилась: она считала, что все религии похожи. В истории монастыря был случай, когда один норвежец стал православным – это случилось после спасения монастыря от осады.
Вспоминается совсем другая история. Мы с мужем сразу после венчания приехали на Соловки и остановились у одной бабушки. Звали ее Платонидой. Она была родом из поморов (читайте рассказы Б. Шергина). Всю жизнь ей приходилось заниматься тяжелым крестьянским трудом; даже когда она ждала очередного ребенка, приходилось поднимать стога сена. Однажды у нее от этого разошлись швы, и ее еле спасли. Муж сильно пил, и в возрасте, кажется, 38 лет повесился. В этом же возрасте повесился ее сын. Остались у нашей бабушки три дочери. Их судьба сложилась хорошо – одна дочь вышла замуж за русского немца, и они уехали в Германию, так что теперь бабушка ездит к ним каждый год. Только у одной дочери случилась трагедия: внезапно от резкого крика умерла дочка, и все это произошло на глазах у Платониды. Когда открылся монастырь, она приобщилась к церковной жизни. После ужасной смерти мужа ее преследовал страх. Соседка дала ей совет кружиться по комнате с какими-то заклинаниями. Наверное, кончилось бы это помешательством, если бы не монастырь…
Похожая судьба была у Любови, у которой я остановилась зимой: муж спился и умер, она одна растила и воспитывала четырех дочерей. Однажды ее младшая дочь пришла домой нетрезвая, и Любовь высекла ее — больше этого не повторялось. Говорит, можно было и больше родить детей, да в то время приходилось работать на стройке. Грудных детей отдавали в ясли и приносили матерям кормить прямо на стройку.
Пожалуй, самой яркой моей экскурсией была поездка на Анзер, в которой я сопровождала группу «очень важных людей». Погода обещала нелегкое плавание: сильный ветер, туман. Катер, на котором мы должны были плыть, так и назывался — «Туман». Мне стало не по себе, и я с надеждой стала спрашивать у капитана, точно ли мы поедем. Капитан заверил, что катер вполне рассчитан на непогоду. Наконец, на причал приехала машина. Первым из нее вышел высокий священник немного, как мне показалось, задорного вида. Вот, подумала я, сейчас я увижу, какие бывают священники, которые ездят на шестисотых мерседесах. За ним вышел человек небольшого роста с серьезным взглядом. Именно он организовал приезд Путина на Соловки в 2001 году. Теперь он ездил святым местам с благотворительной целью. Благодаря ему и его группе на следующий год на Соловках появились новые колокола. С ним был также один человек, который в молодости работал на Соловках в стройотряде, а также какой-то военный чин и капитан. Мы познакомились, сели на катер и поплыли. Мне предложили закусить бутербродами с знаменитой соловецкой селедкой, которую в свое время поставляли на царский стол, но я отказалась: плохо переношу качку. Сначала катер шел ровно, и мы продолжали знакомиться. Оказалось, что священника, которого я сначала испугалась, зовут о. Геннадий Зверев, что он происходит из того же рода, что и священномученик Петр (Зверев), скончавшийся на Анзере. Его мощи хранились на Большом Соловецком острове, а теперь в Воронеже.
О. Геннадий является настоятелем Софийского собора в Царском Селе. До восстановления храма он своими руками выносил из него неразорвавшиеся снаряды. Мне также рассказали, что до революции в Царском Селе стоял храм великомученицы Екатерины, взорванный затем большевиками. На его месте была поставлена статуя Ленина. Однажды к этому месту одновременно пришли коммунисты возложить цветы своему вождю и о. Геннадий совершить молебен. Так и стояли они вместе под пение «Господи, помилуй». Эх, прошли 30-е годы!
Через некоторое время статуя рухнула и была вынесена подразделением ОМОНа. В настоящее время храм восстанавливается.
В юности о. Геннадий служил на флоте. Об этом он мне рассказал лично, когда мы стояли на корме. Качка усилилась, и я чувствовала приступ морской болезни. О. Геннадий, как знаток, принес мне минеральной воды, и стало значительно легче. Он советовал во время качки обязательно пить, иначе может пойти желчь.
Наконец, доплыли. В Голгофо-Распятском скиту нас встретил о. Евлогий. Он послужил панихиду по трагически погибшему сыну одного из членов нашей группы, а затем высокие гости спросили о нуждах скита. Нужны были колокола, которые и были вскоре привезены из Воронежа, кстати говоря, св. Петр (Зверев) был архиепископом Воронежским.
Многое и очень многое можно было еще вспомнить о моих родных Соловках. Прошло уже два года, как я перестала там бывать. Теперь я воспитываю двух сыновей: Петра и Афанасия. Петю мы назвали в честь св. Петра (Зверева), а Афоню в память свт. Афанасия (Сахарова), который часть многолетних тюремных скитаний отбыл на Соловках. Смотрю на своих малышей и молюсь, чтобы Господь сохранил это место, чтобы и мои детки когда-нибудь нашли здесь свои Соловки.
Читайте также: