Мой брат пропал без вести. Как его поиски перевернули всю жизнь

Однажды Мэтт Девендорф пропал без вести — не пришел на встречу в субботу, перестал брать трубку и пользоваться кредитной картой. Мама и брат пять месяцев искали Мэтта, изнывая от отчаяния и надежды. Эндрю рассказывает, что он пережил, какие поступки окружающих его поддерживали, а какие — причиняли боль.

---

Следователь считал, что я слишком остро реагирую.

— Люди постоянно теряются, а потом находятся, — сказал он, делая записи в блокноте мелким почерком. — Иногда им просто нужна передышка.

Он говорил со мной так, как будто знал Мэтта, моего 27-летнего брата. В последний раз я видел его в квартире, где мы жили вдвоем, в Чикаго в 17:30 в субботу, 4 марта 2017 года. В 9 часов вечера понедельника, 6 марта 2017 года, следователь записывал мои показания. 

Если полицейский прав, то Мэтт поступил ужасно. Он не пошел в кино в субботу, пропустил воскресный обед и игнорировал звонки от всех, включая нашу маму. Теперь Мэтт, похоже, собирался пропустить работу во вторник (в понедельник у него был выходной).

— Нет, — ответил я следователю. — Тут все серьезно.

Мэтт боролся с депрессией с самого детства. 

Да, он учился играть на гитаре, увлекался архитектурой и созданием инди-комиксов, но казалось, что по-настоящему его мало что интересовало, впечатляло или доставляло радость. Он умел хорошо замаскировать ― или, по крайней мере, высмеять — свое недовольство окружающим миром, используя свое непревзойденное суховатое чувство юмора, которое так любили его друзья. 

Но доброе сердце Мэтта и привычка проявлять сочувствие делали его особенно уязвимым, когда он впадал в хроническую депрессию. Поэтому наша семья беспокоилась за него.  

Однако были основания полагать, что двухдневное отсутствие Мэтта не имеет отношения к самоубийству. За несколько недель до исчезновения он посетил своего психиатра и, казалось, был рад некоторому улучшению, которого добился. Мы говорили с ним открыто и непредвзято о его суицидальных мыслях, как показывают исследования, такие разговоры могут снизить риск самоубийства. Он заверил меня, что никогда не сделает этого.

И у него было много друзей и общих с ними планов на следующую неделю ― в том числе посмотреть новый фильм Хаяо Миядзаки, сходить на любимую инди-группу Slothrust и провести вечеринку настольных игр. Он только что выбрал двухдневный вариант доставки для пары обуви, которую купил на Amazon.com, так что, несмотря на все мои тревоги, я лег спать с некоторым оптимизмом и надеялся, что он скоро объявится.

«Твой брат найден мертвым»

На следующее утро Мэтт не объявился — прошло уже три дня с тех пор, как я видел его в последний раз.

Следующие недели мы в жуткой тревоге расклеивали объявления о пропаже и патрулировали окрестности. Каждый день моя семья находилась между надеждой и отчаянием, ожидая новостей о Мэтте. 

Я не мог есть. Я не мог спать. У меня было расстройство желудка. Мы не знали, найдется ли Мэтт или нет, не говоря уже о том, жив он или мертв. 

Еще больше сводили с ума ложные тревоги, которые периодически срабатывали во время поиска. В 10 часов утра 9 марта я получил сообщение от моего дяди, когда был на работе. 

«Привет, это Дуайт, пожалуйста, позвоните или напишите мне о том, что узнали сегодня, как можно скорее».

«Подожди, есть новости? Какие?»

Мое сердце начало колотиться, словно сейчас выскочит из груди. Почему мне не сообщили? Я специально просил следователя звонить мне раньше всех, если что-то случится с Мэттом, я не хотел, чтобы кто-то незнакомый сообщил эту новость моей маме. Я позвонил ей. 

— Мам, что случилось?

Ее ответ был на удивление спокоен.

— О, это проклятое радиошоу, там передали, что твой брат был найден мертвым, — сказала она. — Радиошоу идет в Висконсине! Мэтт не в Висконсине. 

Найден мертвым? Я вскочил со стула и вышел из комнаты.

— Ты уверена, что это не Мэтт? — спросил я ее. — Почему ты уверена?

— Твой брат никогда не любил Висконсин, — ответила она. — Вероятно, они просто узнали о твоем брате из Facebook. Поверь мне, все нормально. Я позвоню, если появятся новости.

Я был впечатлен маминым самообладанием и ее способностью шутить даже в такой серьезной ситуации.

И все же, несмотря на убедительные доводы мамы, я не находил себе места до полудня, когда, как и подозревала мама, радиосообщение было опровергнуто. К нам временно вернулась надежда, что Мэтт все еще жив. Но с каждым днем ее становилось все меньше. 

Может быть, Мэтта похитили? Или убили? Когда мне удавалось уснуть хоть на несколько минут, мне снились кошмары.

Публичность и сострадание

Когда Мэтт пропал, моя собственная жизнь внезапно стала публичной и, казалось, определялась исключительно этой трагедией. Куда бы я ни шел, люди сочувствовали мне. Я даже не мог ненадолго отвлечься, чтобы перевести дыхание. Моя лента Facebook была заполнена объявлениями о пропаже — примерно 3000 человек поделились моим постом. Казалось, на каждой остановке в Чикаго было лицо моего брата и моя контактная информация. 

Мой телефон звонил, вибрировал или пикал эсэмэсками каждые пять минут.

«Мне так жаль, Эндрю», — читал я в сообщениях. 

«Пожалуйста, поделитесь этим постом», — видел я на стене в Facebook. 

«Для получения любой информации о моем лучшем друге Мэтте Девендорфе, пожалуйста, свяжитесь с Эндрю Девендорфом. Последний раз его видели в Монтроуз-Харборе», — гласили флаеры. 

И как бы я ни надеялся, что однажды Мэтт откроет дверь нашей квартиры, каждое полученное мною уведомление кричало в моей голове об одном и том же: твой брат мертв. 

Но что мне оставалось делать? Отключить телефон или выйти из социальных сетей, чтобы попытаться избежать всего этого безумия? Не вариант. Ведь каждый звонок мог быть от мамы или следователя, работающего над делом Мэтта, или даже от моего брата. Каждый твит или письмо было шансом, что кто-то даст информацию, которая приведет нас к нему. 

Я начал чувствовать, что моя жизнь вышла из-под моего контроля, как будто я был персонажем какого-то жестокого романа. Курт Воннегут однажды рассказал, что, чтобы написать хорошую историю, «нужно быть садистом. Какими бы милыми и невинными ни были ваши главные герои, пусть с ними происходят ужасные вещи».

Они даже не знали, что нужно говорить или делать перед лицом такого ужасного, немыслимого опыта. Отвлечь меня? Сказать, чтобы я сохранял надежду? Обнять меня? Сказать, что я «в их мыслях и молитвах»?

Как помочь тому, у кого пропал близкий

Общего сценария, по которому нужно действовать, когда человек пропадает, не существует. Нет никаких указаний о том, что уместно и неуместно. Большинство из нас даже не задумываются о том, что такое может случиться.

Но после того, как это случилось со мной, я провел много времени, думая о том, как люди должны (или, по крайней мере, могут) реагировать на эту ситуацию и подобные ей, связанные с травмой или потерей, например, на смерть отца или матери друга. Поэтому, когда кто-то говорит: «Чем я могу помочь?» и хорошего ответа нет, лучшим ответом будут примеры того, что не нужно делать. 

Не предлагайте что-то испечь. Просто пеките

Когда Мэтт пропал, все хотели испечь что-нибудь для меня. Каждый. Это был милый жест, но этим предложениям также не хватало некоторой степени самоанализа, ведь большинство людей, которые их делали, не были моими друзьями. Они были товарищами по школе, или старыми коллегами с моей первой работы, или случайными знакомыми, которых я иногда видел на вечеринках, когда учился в колледже.

Внезапно люди, которых я едва знал или о которых не слышал годами, связались со мной, потому что узнали о том, что случилось с Мэттом. И хотя я уверен, что все они имели добрые намерения, это было больше похоже на стремление отдать некий долг или шанс приблизиться к драматической ситуации, о которой они слышали, чем на искренний жест. И, к сожалению, только немногие действительно выполнили свое обещание. 

Я понимаю, что, может быть, слишком суров к этим людям, и я уверен, что они действительно хотели помочь ― или помогли бы, если бы я попросил их, ― но речь о действиях, говорящих больше, чем слова. Я не бойкотирую кулинарные подношения или любую другую помощь, не важно — большую или малую, но, если вы хотите сделать что-то для кого-то, просто сделайте это. 

Не предлагайте испечь пирог. Испеките пирог и передайте сообщение: «Это ужасно. Я понятия не имею, что ты испытываешь. Просто знай, что мне не все равно».

Проявляя инициативу, вы также спасаете человека, переживающего травму, от необходимости тратить эмоциональную энергию на принятие решений о вещах, с которыми он, вероятно, не хочет или не может иметь дело, даже если это что-то столь же незначительное и кажущееся простым, как: «Тебе принести печенье или брауни?» 

Позвольте людям «быть» на работе, даже если они там особо не нужны

Когда Мэтт пропал, я мгновенно выпал из «нормальной» жизни. Единственным местом, которое обеспечивало мне хоть какое-то ее подобие, была моя работа в качестве научного сотрудника в Университете Де Поля. Мои обязанности заключались в координации и подготовке персонала для финансируемого грантом исследования по вопросам детского здоровья. Это была скучная работа, но она была ближе всего к моей жизни до кризиса. 

И хотя я выполнял, может быть, 10% своей обычной работы, мои коллеги, которые всегда были для меня больше, чем коллегами, делали за меня остальную работу. Они также были достаточно внимательны, помогая, когда я нуждался в поддержке, но не задавая лишних вопросов о поисках, которые могли бы вызвать меня на эмоции.

Не сравнивайте свой травматический опыт с чужим

Когда Мэтт пропал, я почувствовал себя губкой, впитывающей чужие травмы. В кругу моего общения нередко происходило следующее: люди подходили ко мне, выражали соболезнования, а затем начинали говорить о своей собственной трагедии — потере члена семьи из-за рака, уходе бабушки и дедушки в возрасте 80 лет, смерти собаки из-за диабета.

Эти потери, безусловно, трагичны, и я не могу себе представить, что они значили для этих людей, но важно понимать следующее: каждый человек переживает травму по-своему. Я верю, что чужой опыт может быть полезен, но в тот момент, когда я искал Мэтта, я был не в том эмоциональном положении, чтобы реагировать на горе других людей. Я понятия не имел, должен ли я вообще им сочувствовать. Чаще всего в такие моменты я злился, потому что чувствовал себя непонятым. 

Я думал про себя: «Мой брат пропал. Я не знаю, где он.

Мне всего 23 года… Мой старший брат не должен был пропадать!»

Я понимал, что, делясь своим опытом, люди пытаются доказать мне, что готовы к состраданию. Но по иронии судьбы, больше сочувствия я получал от людей, которые не перегибали палку и просто писали: «Мне жаль, что это произошло. Я тоже пережил горе и знаю, что понятия не имею, через что ты проходишь. Если я могу что-нибудь сделать, просто дай мне знать». 

Помогайте, а не мешайте

Когда Мэтт пропал без вести, большинство людей ответили безоговорочной поддержкой. Но были и те, кто оспаривал решения, которые принимала моя семья.

Хотя мы не хотели признавать, что Мэтт ушел навсегда, появлялось все больше и больше убедительных доказательств того, что он мертв. Его банковский счет остался нетронутым, он не воспользовался транзитной картой и последний раз выходил на связь по телефону в Монтроуз-Харборе. Поэтому после восьми изнурительных дней мы приняли трудное решение назначить поминальную службу по Мэтту. Мы решили запланировать службу на конец апреля, все меньше веря, что Мэтт вернется живым и здоровым. Мы ни в коем случае не прекращали поиски, но мы достигли точки, когда должны были начать принимать вероятную разрушительную реальность. 

Тем не менее, люди говорили нам, что планировать службу преждевременно. «Возможно, он все еще с нами», — умоляли они. «Я знаю Мэтта! Он никогда бы этого не сделал», — говорили они в ответ на вполне реальную возможность смерти в результате самоубийства.

Некоторые люди усомнились в наших мотивах, когда друг семьи завел страницу GoFundMe для сбора денег на поминальную церемонию. «Зачем жертвовать, если ты даже точно не знаешь, что он мертв?» — спрашивали они. Я узнал, что несколько дальних родственников даже провели тайную встречу, на которой обсуждали, почему моя мама отказывается от поисков Мэтта и почему она не делает больше, чтобы найти его. В какой-то момент появилась колонка на новостном сайте Reddit, касающаяся исчезновения Мэтта, и там были комментарии, предполагающие, что мои родители могли убить моего брата. 

В отношении процесса поисков мы были предельно прозрачны и делали подробные и публичные обновления о том, что узнавали ― или не узнавали ― в течение нескольких недель, но это не мешало людям критиковать наши действия и предлагать свои собственные рекомендации о том, как нам действовать или как действовать продуктивнее. 

Эти критические замечания продолжались даже по мере приближения памятной даты. Спустя четыре недели некоторые люди спрашивали, почему моя семья не наняла детектива, или не запостила объявления о пропаже, или не посмотрела, были ли какие-либо операции по кредитной карте Мэтта, хотя мы сделали все это (и гораздо больше) в течение 48 часов после его исчезновения. 

Мы верили, что эти реакции ― какими бы бесполезными и болезненными они ни были ― на самом деле проистекали из любви и заботы и показывали, как сильно все скучают и любят Мэтта. Никто не хотел отпускать его, и таким образом они тоже боролись с реальностью, с мыслью, что он не вернется. 

Но, пытаясь справиться со случившимся и передать свои чувства, эти люди показывали нам, что считают нас в лучшем случае некомпетентными, а скорее даже жестокими, потому что мы отказываемся от поисков Мэтта. 

Я хочу подчеркнуть, что большинство наших друзей, членов семьи и коллег предложили свою помощь без колебаний и не подвергая сомнению наши решения, и я всегда буду благодарен им за это. Но те, кто сомневался в наших действиях, добавили еще больше боли к самому болезненному опыту в моей жизни. 

Звонок от мамы

10 апреля 2017 года, после пяти изнурительных недель поисков, я сидел в своем офисе, когда раздался телефонный звонок от мамы. 

— Они нашли его! — истерически воскликнула она. — В порту!

Я застыл на месте. Мои коллеги, услышав мой разговор, повернулись в своих креслах, их лица были бледными и сочувствующими. Я вышел из комнаты с каменным выражением лица.

— Я еду домой, — сказал я маме.

Я повесил трубку и подошел к своему столу, а затем не выдержал и расплакался. Затем я заказал Uber и поехал в дом родителей.

Почему я стал другим

Прошло уже больше двух лет с тех пор, как я потерял брата. Этой осенью начнется третий год моей докторской программы по клинической психологии. Я изучаю депрессию, самоубийства и стигмы, связанные с этими проблемами, в частности эта работа вдохновлена моим опытом взросления вместе с Мэттом.

Думаю ли я о нем постоянно? Конечно.

Я скучаю по уникальному взгляду моего брата на мир и его способности придумывать интересные вещи из ничего. Я скучаю по нашим поездкам (на самом деле поездкам Мэтта) в Гудвилл или Армию спасения, где он находил мешок марок или уродливый кусок дерева ― какую-то случайную вещь — приносил это домой и создавал произведения искусства.

Я скучаю по его нелепому чувству юмора, которое можно услышать в его подкасте The Cow Goes Moo, который Мэтт описывал как абсурдное псевдоэкспериментальное ток-шоу. На эпизод четыре, например, Мэтт потратил три минуты, тщательно описывая хруст кукурузных палочек. Я скучаю по его чувству юмора в его комиксах. 

Я скучаю, вспоминая, как он построил курятник за лето, заказал четырех цыплят по почте, а затем вернулся в колледж, возложив бремя заботы о цыплятах в суровую зиму на плечи родителей. 

Я скучаю по нашим братским полуночным прогулкам по тихим, скучным пригородам Чикаго, во время которых мы болтали о наших недавних романах и тошнотворности окружающего мира. Я скучаю по нашим походам на концерты и не могу поверить, что мне нельзя позвонить ему. 

Я скучаю по своему брату.

Но хотя я постоянно думаю о Мэтте, я также думаю, что я не одинок. В среднем каждый человек, совершивший самоубийство, оставляет после себя шесть или более людей, которые его оплакивают.

Я написал эту статью, и я намерен продолжать говорить о Мэтте и о том, что он сделал, потому что чем больше мы говорим о проблемах психического здоровья и о том, как они влияют не только на человека, борющегося с ними, но и на окружающих, тем большему количеству людей мы можем помочь и предотвратить трагическую развязку.

Когда Мэтт пропал, моя жизнь навсегда изменилась, и я никогда полностью не оправился после его ухода. Я считаю, что я стал более терпеливым и эмпатичным человеком. Я надеюсь, что, читая мою историю, люди смогут получить некоторое представление о том, что происходит, когда кто-то пропадает, и что моя история побудит и других делиться своим опытом.

Перевод Марии Строгановой

Источник: Huffpost