Как понять: ребенок неспособный или его неправильно учат?

«После трех уже поздно» — правда или миф?

— Сегодня выходит много лекций и книг, что после трех лет уже поздно. Что самое важное должно сформироваться в возрасте 3–4 лет у маленького ребенка? На что обращать внимание родителям?

— Родители находятся в сложной ситуации. С одной стороны, им советуют все решить до трех лет. Появились такие фирмы, которые готовы, во-первых, определить склонности и способности ребенка. Во-вторых — простроить траекторию от грудного возраста и до карьеры взрослого человека. Я завидую этим людям, которые рискуют брать на себя такую смелость и рассказывать родителям о том, кем будет их ребенок; о том, гуманитарий он или будущий великий математик. Но есть спрос, и спрос рождает предложение.

Есть популярная книга японского журналиста Масару Ибука (инженер, предприниматель, один из основателей корпорации Sony. — Примеч. ред.) с броским маркетинговым названием — «После трех уже поздно». Я подчеркиваю — во-первых, Ибука не психолог, не педагог, не педиатр, поэтому не имеет глубоких знаний о развитии ребенка, а пишет как журналист, как здраво рассуждающий человек, понимающий значение раннего развития. Во-вторых, книга написана в начале 1970-х годов.

Эту книгу можно читать, она может быть очень полезной, но за исключением одной главы — о развитии мозга ребенка. Почему? Наука о развитии мозга ребенка, возрастная психофизиология — очень молодая. Первые серьезные глубокие исследования мозга начались в конце 1960-х годов. Значит, в начале 1970-х были только первые шаги и первые знания. За последние 50 лет эти знания очень изменились, как и наши представления о том, как развивается мозг.

Да, в начале 1970-х считалось, что в мозге происходят процессы, которые, возможно, свидетельствуют о том, что нужно как можно быстрее и раньше учить ребенка всему, иначе «окно развития» мозга может как-то сузиться, мы можем что-то не успеть. К сожалению, броское название книги, сделавшее ей популярность, — «После трех уже поздно», стало руководством к действию для многих родителей.

Сегодня мы хорошо знаем, что «окно развития» мозга не закрывается ни в дошкольном возрасте, ни в младшем школьном, ни в подростковом, ни в старшем юношеском. 

Раньше считалось, что после 30 лет начинается инволюция мозга — угасание. Сегодня мы знаем, что мозг развивается, меняется, если получает новые сложные и нестандартные задачи. Он пластичен. В 20–30–50 лет мозг может учиться, а значит, развиваться и совершенствоваться.

После 50 лет мозг меняет стратегию, происходит компенсация многих процессов. Понятно, что мозг человека старше 50 лет не может работать так быстро, как у 25–30-летнего человека.

Но есть исследования , которые показали, что пик финансовой грамотности приходится на 53 года, а пик аналитической деятельности — на 60 лет.

Поэтому говорить о том, что мы не успеем, если в дошкольном возрасте не дадим ребенку три языка, не научим его живописи, музыке, спортивным действиям — не правильно.

На протяжении дошкольного детства мозг развивается активнее всего, происходят видимые изменения — и морфологические, и функциональные. Потому что ребенок всему учится, а для развития мозга важен опыт разных видов деятельности.

Что мы не должны упустить, когда увлечены развитием интеллекта ребенка?

Актуальные задачи развития ребенка в раннем детстве — это не только интеллект, но и развитие движения, эмоций, социализации ребенка.

Нагружая сына или дочь интеллектуально, мы порой оставляем без внимания эмоциональное развитие.

Часто ребенок много знает, много рассказывает. Но это не его произвольная речь, не собственные мысли, а повторение. Дети, которые, как обезьянки, повторяют одно, другое, третье, меня очень огорчают. У многих они вызывают эйфорию: он знает флаги всех стран, все породы животных, все марки автомобилей. Это такое механическое запоминание, механическая дрессура. Великий Януш Корчак писал, что все, что достигнуто дрессурой, насилием и нажимом, непрочно и незначимо.

Поэтому, когда мы думаем, куда приложить усилия, чем занять ребенка, на что потратить его время, мы должны понимать — время не безразмерно.

Еще нужно время на спокойную, не на бегу и в спешке, еду, на гигиенические процедуры, на свободную игру и на то, чтобы просто поваляться. Если мы сложим все эти режимные моменты, то окажется, что у нас не так уж много времени на то, чтобы заниматься.

А я часто сталкиваюсь с тем, что ребенок чрезмерно загружен студиями, секциями, занятиями. И у него нет времени для игры, нет времени отдохнуть, сделать то, что хочется, а не то, что расписано родителями.

Что любит мозг, что хорошо для его развития? Мозгу необходим любой опыт: все, что ребенок видит, слышит, чувствует, пробует. Все, с чем он заново знакомится. Все, чему он учится.

Говорить о том, что мозг развивают только занятия, совершенно неверно. Мозг развивает все, и прежде всего — наше взаимодействие с ребенком, позитивные эмоции. Оно должно быть очень доброжелательным, чутким и спокойным. Ребенок должен чувствовать себя защищенным.

Мозг очень не любит нервозную обстановку. И ситуацию ограничения времени, ту обычную спешку и подгонку, в которой сегодня живет большинство малышей. Загруженный ребенок, у которого все расписано по минутам, и перегруженные родители создают ситуацию дискомфорта, цейтнота — это стресс. А стресс нарушает развитие мозга и тормозит развитие. Вот и получается — хотим лучше, а создаем проблемы.

Поэтому, если коротко ответить на ваш вопрос, мы должны понимать, что есть актуальные задачи развития для каждого этапа:

• от нуля до трех — это движение, речь, эмоции;
• от трех до шести — движение, речь, эмоции, социализация и общее развитие.

Если говорить в целом о дошкольном детстве, то это уникальный и неповторимый период формирования всех познавательных процессов: речи, внимания, восприятия, памяти, мышления, развития движений и навыков распознавания эмоций и эмоционального реагирования, это первые шаги в мир людей и природы, опыт общения и взаимодействия. Если все это проходит без чрезмерного напряжения и отрицательных эмоций, то к 6–7 годам это будет активный, любознательный, жизнерадостный ребенок, уже много умеющий и понимающий, со своими пристрастиями и предпочтениями, с хорошо сформированной речью и ненасыщаемой познавательной потребностью. Однако таких детей, к сожалению, не много.

Речь ребенка — как ее оценить

— Как понять, что у ребенка сформирована речь?

— Это достаточно просто. К сожалению, на разных этапах дошкольного детства у более  чем 40% детей речь не сформирована. Это показали исследования когнитивного развития детей дошкольного возраста от трех до семи лет в 2019–2022 годах, которые проводила я и мои коллеги.

Ребенок со сформированной речью обладает большим словарным запасом, умеет грамматически правильно строить предложения, составлять рассказ по последовательным картинкам, задавать вопросы и отвечать на них.

Сегодня я редко встречаю таких детей.

Даже по этим общим и очень простым характеристикам мы видим много детей с несформированной речью, которая приводит к трудностям обучения письму, чтению, счету в начальной школе. 

Несколько лет назад с участниками одного из родительских клубов, которые я вела, мы провели небольшой эксперимент. Только девять родителей решились на него. Мы проанализировали актуальный словарь и ребенка, и родителей. Оказалось, что это примерно 600 слов. Почти как у Эллочки-людоедочки (персонаж романа Ильфа и Петрова «12 стульев», словарь которой составлял 30 слов. — Примеч. ред.). Это, конечно, большая беда.

Три главные причины школьных трудностей

— Как отличить трудности в обучении ребенка, связанные с несформированной речью и преодолимые, от дислексии, дисграфии — наследственных, генетических особенностей?

— В течение многих десятилетий ученые пытались найти ген дислексии, дисграфии. По-видимому, у этих нарушений обучения полигенная природа. Скорее всего, трудности в обучении создает дефицит в развитии тех базовых познавательных функций, с которыми связано формирование навыков письма и чтения. Это может быть речь, моторика, восприятие, внимание, память. Когнитивные дефициты в развитии этих познавательных функций могут стать основой трудностей письма и чтения. Если это глубокие нарушения при сохранном интеллекте, то они могут стать причиной дислексии и дисграфии.

В современной российской школе есть дети, у которых нет когнитивных дефицитов, но есть трудности обучения письму и чтению. Они связаны с рядом причин. Первая — сверхраннее обучение письму и чтению.

Сверхраннее обучение письму и чтению — с 2–3 лет — может привести к трудностям в начальной школе.

Что значит «сверхраннее»? Часто встречаю: «учим писать и читать с двух–трех лет и так далее», — это и есть сверхраннее.

Базовые познавательные функции — внимание, восприятие, речь, моторика, память,организация деятельности — созревают до того уровня, который необходим для формирования сложных когнитивных навыков письма и чтения, не раньше 5–6 лет. Поэтому эффективные механизмы чтения, которые позволят читать, понимать и осознавать прочитанное, формируются именно к этому возрасту. Есть дети, которые могут научиться читать сами к четырем-пяти годам. Но их немного.

Я занимаюсь этой проблемой больше 40 лет. И ни разу не видела действительно  читающего трехлетнего ребенка, за исключением единиц, гениальных детей, на которых не стоит равняться всем.

Можно ли заставить трехлетнего ребенка читать, как сейчас делают многие родители? Да. Но при этом формируется неэффективный механизм чтения, у нас даже появился такой термин — угадывающее чтение. Дело в том, что поле зрения маленького ребенка довольно узкое, он схватывает две–три буквы, поэтому двух-трехбуквенные слова он через какое-то время может научиться узнавать, может «прочитать». Со словом из четырех, пяти или шести букв, ребенок уже не справляется.

Чтение на начальном этапе — это дифференцировка каждого буквенного знака. Сначала ребенку нужно эти буквенные знаки запомнить, они у него в памяти. Когда он видит какой-то буквенный знак при чтении, ему нужно его определить, отдифференцировать, чтобы не спутать с близким по конфигурации, потом сличить с тем, что у него в памяти, и определить, что именно это сочетание штрихов — буква «а». Но он так много времени может определять эту букву, что, определив следующую, забывает о первой. И все начинается сначала. Мы сегодня можем это зафиксировать.

Есть такой прибор, ай-трекер, он позволяет видеть движения глаз в процессе чтения, фиксацию взгляда и определять время фиксации. И на начальном этапе ребенок фиксирует взгляд на каждой букве, медленно перемещая взгляд с одной буквы на другую, много раз возвращаясь к предыдущей или к началу слова. Мы видим эти регрессы, возвратные движения взгляда назад к первой букве, к предыдущему слову в предложении.

Процесс чтения на начальном этапе очень сложен! 

Казалось бы что общего? Но, и чтение, и вождение автомобиля сложнейшие многокомпонентные навыки. Все знают, насколько трудно научиться водить автомобиль. Для того, чтобы стать хорошим водителем, нужны годы. Научиться читать еще сложнее. Мало механически научиться читать, надо понимать слово, которое ты читаешь, связать его с другим словом в предложении, понять смысл прочитанного, иначе это не чтение. И далеко не каждый становится хорошим читателем.

Если мы все силы направляем на механическое чтение, то уходит смысл. Больше того, ребенок, который научился схватывать первые три буквы, чаще всего угадывает следующее слово, мы видим это на движении глаз в процессе чтения — он видит первые три буквы, а потом взгляд проскальзывает. Дальше он выхватывает несколько букв следующего слова, опять взгляд проскальзывает, а смысла нет. Взгляд возвращается в самое начало. Это настолько трудный и сложный процесс — ребенок не получает удовлетворения, а главное, не понимает то, что читает. Это «читает и не понимает» я слышу бесконечно.

Когда ребенок приходит к нам с этой проблемой, мы анализируем историю его развития. И очень часто обнаруживаем ситуацию сверхраннего развития и обучения чтению.

Есть довольно популярная методика — слоги вокруг. Но ребенку все равно, если вы повесите картинку и на ней будет написано слово «лес» или нарисованы елки, и будете показывать слово «лес» и говорить — «лес, лес, лес». А дальше: «Прочитай слово “лес”». Прочитал. Нет, это не чтение.

— Это картинка.

— Да, это картинка. Это механическое запоминание. Ребенку все равно, что запомнить: картинку с елочками или черточки, обозначающие слово «лес». Память у детей фантастическая. Мозг приспособлен к этому.

Нужно очень многое запоминать, но нельзя эксплуатировать память. Я еще раз скажу, дрессура — это самый неэффективный путь, который очень дорого стоит, но очень мало дает.

— Играть вот этими дарованиями…

— Вообще, играть, спекулировать — я позволю себе использовать это слово, — спекулировать на желании ребенка побыть с родителями. Потому что часто ребенок готов на все что угодно за то, что с ним будет мама — он будет учить флаги, машинки, если с ним тот взрослый, с которым ему хочется быть, с которым ему комфортно.

Что касается диагноза «дисграфия» и «дислексия», то здесь довольно часто  мы имеем дело с гипердиагностикой. Часто трудности формирования письма и чтения называют дислексией и дисграфией, но это могут быть проблемы, связанные не с развитием ребенка, а с методикой обучения.

Методика обучения чтению и письму в современной школе неадекватна возможностям ребенка — на формирование этих сложнейших когнитивных навыков отводится два–два с половиной месяца. За это время навык не формируется.

Поэтому школа требует, чтобы дети приходили читающими.

Формирование любого навыка, особенно таких сложных, как письмо или чтение — это медленный процесс. Торопиться нельзя. Больше того, у каждого ребенка свой индивидуальный темп и формирования навыков, и самого процесса. Дети с разной скоростью должны и могут читать, писать. Не может быть какой-то единой скорости.

И скорость — не показатель сформированности навыка.

— А как же нормативы чтения в школе?

— К сожалению, во ФГОС вернулись нормативы скорости чтения, правда там в скобках  есть  рекомендация «без отметочного оценивания», но это способ снять с себя ответственность. Для чего тогда нормативы, если не для оценивания? И наша с коллегами почти 30-летняя борьба с Министерством просвещения оказалась проигранной.  Эти нормативы были исключены в предыдущей версии, но  бороться с функциональной неграмотностью чиновников еще никто не научился.

В середине 90-х был бум скорости чтения. Я помню даже статьи в журнале «Начальная школа», в которых было написано: если ребенок к окончанию начальной школы не будет читать со скоростью 120 слов в минуту, то он в основной школе будет троечником, а если будет — отличником. Но это не соответствует ни скорости артикуляционных движений, ни скорости восприятия информации на слух.

Оптимальная скорость чтения — 80–90 слов в минуту (и именно такая скорость чтения в 4 классе в новых нормативах). Но стоит помнить, что есть индивидуальные особенности скорости любых действий — ходьбы, чтения, письма, «думания», говорения. А значит, читать и писать дети имеют право с разной скоростью.

Мне очень жаль, это значит, что миллионы детей будут испытывать совершенно не нужную ситуацию стресса из-за неграмотности и глупости тех, кто вернул нормативы скорости чтения в стандарт начальной школы.

— История про «мы отдадим в школу, и там всему научат» сегодня не очень работает?

— Не очень работает, с одной стороны. С другой — если ребенок идет в школу в шесть с половиной, он имеет право не уметь читать и писать. Меня спрашивают: что сделать в таком случае? Во-первых, обязательно готовить к письму и чтению до школы, для этого есть много наших пособий и развивающих тетрадей. А во-вторых — идти в первый класс позже, в семь или семь с половиной лет. Хуже не будет.

Школа будет делать все по плану. К сожалению, ничем хорошим это не заканчивается.

«Школа проигрывает семейному образованию»

— Многие родители в этой ситуации ищут альтернативные пути — заочного обучения, домашнего.

— Я считаю, что это очень правильно. За этим будущее.

— Вот как!

— Почему вы удивлены?

— Я сама была стопроцентным сторонником школы. И была уверена, что мои дети будут ходить в школу. К четвертому классу дочери я забрала ее на заочное обучение, сформировала ей занятия, учителей, что-то даю сама.

— Почему вы удивляетесь? Это нормальная ситуация для родителей, которые видят минусы школы. К сожалению, о плюсах говорить сложно, а минусов очень много. Главный из них — интенсификация процесса обучения, которая создает токсический стресс — ежедневный, ежеминутный и ежечасный. Ничего хуже, чем влияние токсического стресса на развитие мозга, быть не может.

— Я в какой-то момент поняла, что все учебные задачи выполняю я — читать, писать, язык, математика… Ребенка отвожу в школу, чтобы проконтролировали, хорошо ли я дала знания, или «вы, мама, еще поучите».

— Да, к сожалению, в этой ситуации школа сегодня проигрывает разумным родителям и семейному образованию. Пока проигрывает, но, может быть, что-то существенно изменится?

Система образования — наверное, самый консервативный социальный институт в любом государстве, и это нормально. Но это не должно быть отставание в 50 лет.

К сожалению, ничего иного быть не может до тех пор, пока мы наших педагогов будем учить так, как учили 50 лет назад.

— Как же мы учились, наши мамы, бабушки — абсолютно общая система во всех школах?

— Единая.

— Моя бабушка окончила с золотой медалью крохотную сельскую школу в уральском селе Илек в 1945 году. Поступила на филологический факультет МГУ и была одной из лучших студенток. Все благополучно сложилось после обычной сельской школы.

— Это была уникальная бабушка и ее уникальный опыт. И сегодня есть такие дети…

— Дело не в системе образования?

— При любой системе образования есть дети, которые будут добиваться больших результатов не благодаря, а вопреки. Но в то время система не мешала, поскольку школьники не были так перегружены. Было пять уроков, после которых дети шли домой, а дальше занимались.

И это не считая курсов подготовки к экзаменам у старшеклассников. Система работы заточена на сдачу ОГЭ или ЕГЭ. Какие задачи, такие и результаты.

Я была потрясена, когда несколько лет назад ввели сочинение и первые результаты рассматривались на заседании Общественной палаты. Меня пригласили как специалиста по трудностям обучения, дислексии и дисграфии.

С трибуны докладывает руководитель проекта. Она говорит, что сочинение написали столько-то детей, такой-то процент — зачтено. «Мы оценивали работы, — я так запомнила эту фразу, — без учета грамотности». Я не поняла, естественно, сразу подняла руку, спросила: «Скажите, пожалуйста, я не ослышалась, вы проверяли сочинения без учета грамотности?» — «Да». — «Как это возможно? Что тогда вы проверяли в сочинении?» Она мне ничтоже сумняшеся: «Мы проверяли, как раскрыта тема». Я: «Почему не учитывали грамотность?» Она: «У нас 95% зачет, а если бы мы учитывали грамотность, у нас был бы 95% незачет». Я не выдержала и задала следующий вопрос: «Кого мы обманываем?» На этот вопрос я не получила ответа.

О детстве Марьяны Михайловны Безруких

— …Детство — это было замечательное время. У меня была чудесная, необыкновенная школа. Чарджоу (Город в Туркменистане. — Примеч. ред.) был местом ссылки, поэтому физику у нас преподавал профессор физики, а литературу — выпускница Смольного института. Английский язык преподавала молодая, активная и очень строгая учительница. Я не помню фамилию, ее звали Мария Ивановна.

Прошло уже больше 60 лет, но Мария Ивановна учила нас так, что я в свое время читала лекции на английском.

— К вопросу про школу…

— Школа  моя была в глухом месте, но там были необыкновенные педагоги. Это был маленький городок, не было ни театра, ни музеев, один кинотеатр на весь город, куда новые фильмы привозили раз в неделю. Но была очень хорошая библиотека и уже во втором классе мне, как активному читателю, разрешалось самой выбирать книги и я застывала на лесенке у книжных полок на несколько часов…

Наш профессор физики устраивал раз в неделю музыкальные вечера. У него была большая фонотека, пластинки с записями симфонической музыки и итальянских опер. Казалось бы, где мы, и где симфоническая музыка и итальянские оперы.

У нас был школьный театр, студия художественного чтения. Я читала все подряд с музыкальным сопровождением. Мой одноклассник, моя первая любовь, играл на аккордеоне, сопровождал музыкальными произведениями художественное чтение. Я читала «Гибель Кронштадтского полка», «Реквием» Рождественского, стихи и прозу,в общем, все, что печаталось тогда в «Юности». Это был конец 50-х — начало 60-х.

Конечно, я многого не понимала, не знала. Я была такой провинциальной, книжной девочкой, с мечтаниями о высоких идеалах, с надеждой на светлое будущее и чудесных людей вокруг.

Как развивать эмоциональный интеллект ребенка

— Что нужно знать об эмоциональном развитии дошкольника?

— Теперь принято говорить не только про эмоциональное развитие, но и про эмоциональный интеллект. Мы можем постепенно формировать понимание эмоций, их восприятие, вербализацию, реакцию на эмоции. Этому можно и нужно учить.

Долгие годы считалось, что ребенок перенимает эмоции окружающих — и так он учится. Это важный путь формирования эмоционального интеллекта, отдельный путь. Наше эмоциональное сопровождение ребенка — то, как мы общаемся, как проявляем свои эмоции, как говорим о них, как реагируем на эмоции других людей, в том числе и ребенка — а он это все считывает, понимает, это становится основой его реагирования, его понимания эмоций. Поэтому учить его спокойно реагировать, если сами мы выдаем выплеск негативных эмоций, бессмысленно — ребенок будет копировать нас.

«Я больше не могу», — слышу постоянно от взрослых. «Он довел меня», — говорят и учителя, и родители. Представляете, что делать ребенку в этой ситуации? Он вынужден подавлять свои эмоции, он не знает, как реагировать. Получается, ребенок не имеет права сказать о том, что он чувствует. Проявление эмоций — это о том, что чувствует ребенок.

Это, правда, серьезная школа. С одной стороны, родителям и педагогам надо учиться. Я не могу сказать, что все учителя хорошо понимают собственные эмоции и эмоции детей, дают здоровую адекватную реакцию на них. Потому что мы видим сейчас много записей реакций педагогов, на которые учитель не имеет права, это табу. Есть эмоциональные выплески, которые должны быть табуированы, этого делать нельзя, потому что это провоцирует ребенка, унижает его, угнетает.

Малыши готовы считать, что взрослый всегда прав. Если он так делает, значит, имеет право, а я плохой, я сделал не так, я виноват.

Подросток уже понимает, что нет здесь его вины или оправдывает себя. Да, может быть, это его проступок, но он не заслужил такой агрессии, например. Тогда возникает конфликт.

Бывают неразрешимые конфликты между педагогами и учениками. Они длятся годами и приводят к тяжелейшим детским неврозам. У меня были такие случаи в опыте моего консультирования. К сожалению, не один десяток.

— Сейчас в целом такая обстановка, которая не способствует спокойствию родителей и детей. Многие находятся в каком-то подвешенном состоянии — то ли мы уезжаем, то ли остаемся, то ли внезапно переехали, то ли непонятно что.

— Неопределенность — это ситуация стресса. Я уже сказала, мозг и ребенка, и взрослого не любит стресс. Дело в том, что в ситуации хронического токсического стресса организм долго находиться не может,  это губительно для развития мозга и здоровья ребенка.

Вообще, есть такая формула, может быть, родителям стоит это знать — мозг лучше всего делает то, что делает чаще всего. Если он выполняет какую-то работу, которая вредна мозгу и организму, он привыкает к ней. Если мозг привыкает работать в ситуации стресса, то вне этой стрессовой ситуации, но при малейшем напоминании о ней будет очень сильная реакция, как на стресс. Этот эффект остается, мы должны об этом помнить.

Ситуация неопределенности и высокий градус агрессии — это то, что негативно сказывается на развитии ребенка и физически, и психологически. Поэтому мы, взрослые, должны понимать, что мы не имеем права перекладывать наши проблемы на плечи ребенка. Это бывает в любой сложной ситуации — конфликта в семье, развода, резкого изменения какой-то позиции родителей, потери работы. Да, ребенок, особенно взрослый, подросток, имеет право знать, что происходит. Но мы не имеем права перекладывать на него наши проблемы, их решение — это задача взрослых.

— Это опасная ситуация, когда ребенок становится старшим при родителях, которые не справляются с чем-то.

— Да, это сложнейшая ситуация. Бывают ситуации, когда ребенок должен помочь родителям и даже берет на себя ответственность за них. Как правило, дети откликаются, они готовы помочь, но их нужно поберечь, особенно подростков — они очень чувствительные, ранимые. Вообще, это возраст, когда  особенно нужны понимание и поддержка, это очень важно.

«Мой ребенок неспособный». Или его не так учат?

— Что мы понимаем про способности ребенка? Я, например, очень боюсь слова «способности», когда мы про иностранные языки говорим, у меня очень много скепсиса. Что из этого дано, что мы можем развивать?

— Потенциально любой человек способен ко всему. Другое дело, какой ценой он будет осваивать это действие, этот навык. Например, иностранный язык.

Лингвистическую одаренность мы не можем исключить как наследственный фактор. Такой ребенок будет учить иностранный язык иначе, чем его сверстник с задержкой речевого развития.

Мы говорили о том, что в 6–7 лет перед поступлением в школу почти у 40% детей не сформирована речь. Я отговаривала десятки родителей отдавать детей в английскую или французскую спецшколу. Многие не понимали — почему нет? Потому и нет. Это тот дефицит, который вызывает трудности в обучении.

Пусть ребенок позанимается с логопедом, пусть исчезнут все проблемы фонетико-фонематического восприятия, звукопроизношения, словарного запаса и прочего. И ребенок начнет учить язык в девять лет, а не в шесть.

Кстати, это очень хороший возраст для изучения иностранного языка. Потому что это будет осознанное обучение, когда понятна структура и особенности языка.

— Аналитическое.

— Конечно. Это обучение не погружением в среду, как мы учим маленьких детей, а осознанное. Мне когда-то рассказывали, что нужно 700 часов для свободного владения языком. У нас в школе, по-моему, 1,5 тысячи.

— Уровень A2 к концу школы как раз заканчиваем. К ОГЭ.

— А могли B2?

— Да.

— Это значит, что-то не так в обучении, а не в ребенке.

И это действительно так. Мы тратим очень много времени неэффективно.

Вы специалист по языку, и лучше меня знаете, почему заканчивающий не языковую спецшколу ребенок не знает [иностранного языка].

— После языковой спецшколы тоже многие выпускаются с низким уровнем знания языка.

— Я не знаю, что происходит.

— Уверены, что они не способны к языку.

— Но как быть не способным, если один язык ты уже освоил — родной. Да, есть люди, которые и на родном имеют словарный запас в 600 слов и живут прекрасно, не мучаются, книги не читают, это их никак не тревожит. Работа их вполне может устраивать и даже обеспечивать вполне спокойную и безбедную жизнь. Есть и такое.

Но если человек хочет выучить язык, то его можно научить, я не сомневаюсь. Человека можно научить всему. Какой ценой? Одному надо 200 часов, другому 600.

Научить ходить на пуантах тоже можно всякого, но не случайно проводят отбор, потому что так эффективнее — не всем нужно учиться ходить на пуантах. Могут ли все научиться петь? Да. Могут ли все научиться рисовать акварелью? Да. Нужно уметь учить. Но не каждый станет известным певцом или акварелистом.

— И солистом Большого театра.

— Да, да. Но человек будет петь и получать от этого удовольствие, ему можно поставить голос.

— Когда мы говорим про способности, на которые хочется свалить какую-то педагогическую неудачу…

— Это не неспособный ребенок, а педагогическая неудача. Тем более, если речь идет о современной школе. Ее программу может освоить любой ученик. Потому что современная программа-максимум — это программа-минимум, это то, что действительно может освоить любой интеллектуально сохранный ребенок, но нужно только уметь учить. К сожалению, проблема именно в этом.

Если говорить о способности как об одаренности, это тоже довольно серьезная проблема, которая активно обсуждается. Есть попытки «сделать» одаренных детей.

Я знаю одну школу в Москве, которая называется школой одаренных детей. Несколько лет тому назад я с моими коллегами приехала специально туда для того, чтобы понять, в чем одаренность. Каким образом она фиксируется? Можно ли ее вычислить?

К большому сожалению, основная масса детей из этой школы работали путем расширения или увеличения «количества готовых алгоритмов». Это были математические классы. Либо это были ученики, обгонявшие своих сверстников по географии, истории, по каким-то гуманитарным дисциплинам, работая за счет механической памяти.

Первое, что я спросила, увидев двух детей, которые проходили программу по истории и географии за седьмой класс: «Скажите, пожалуйста, что у них с русским языком и сочинениями?» Это были девятилетние дети, которые должны были учиться в третьем классе. Русский язык они изучали за третий класс и сочинения писали как третьеклассники.. И это правильно, потому что с письмом и сочинением убежать вперед на три возраста сложно, это требует другого осмысления.

Это не одаренность, а «натаскивание», «дрессура». Мы видим примеры такого натаскивания в некоторых семьях, не будем называть фамилии.

Когда я слышу: «Это ребенок с опережающим развитием», — то обычно спрашиваю: «Опережающим что? Самого себя? Самого себя нельзя опередить».

Я всегда была против перескакивания через класс, но — за индивидуальную программу. Есть дети, особенно на семейном обучении, которые могут идти более интенсивно и быстро по программе. Но класс перескакивать не стоит, потому что осложняется социализация.

— Очень сильно.

— Особенно когда два класса — разные ценности, установки, социальные позиции. Не стоит бежать.

Если ребенок учится в школе, если он быстро проходит программу, Боже, сколько всего дополнительно можно сделать, чем можно заниматься! Чем угодно!

Это такое счастье, когда ребенок не сидит три часа за уроками. У меня недавно была консультация, и мама сказала: «Что делать, сын только 20 минут делает уроки?» Я говорю: «Замечательно. Он еще чем-то занят?» — «Да, он усиленно занимается спортом, он уже в команде, сдал норму кандидата в мастера спорта». — «Что же вы огорчаетесь?»

— Вы жалуетесь или хвастаетесь?

— Мама была огорчена, потому что старшая дочь сидит за уроками, занимается, а сын все делает «спустя рукава», быстро-быстро, у него нет таких результатов, как у сестры, а у них разница в один год. «Может быть, не нужно?» Мама сказала: «Как? Старшая отличница, а у этого три, четыре». Я говорю: «Ну, и? Пусть три, четыре», может быть он станет великим спортсменом..

Начальная школа в России и за рубежом — в чем разница?

— Зарубежная школа начинает учить существенно раньше.

— Нет, не учить. Это школа–детский сад, которую с нашим детским садом и его занятиями сравнить даже сложно, у нас сложнее.

За границей начальная школа очень разгружена. Практически в школах всех стран мира учат писать, читать, считать и социализироваться — говорить, общаться, заниматься каким-то общественно полезным делом. Как правило, есть хор или театр, что-то такое, что сплачивает детей. Это замечательная вещь. Вообще, театр в школьные годы — это то, что доктор прописал, очень помогает.

— По британской системе ребенок в 5 лет уже читает. Правда, там слова короткие.

— Нет-нет-нет. Они с четырех лет занимаются развитием фонематического восприятия так, как мы не занимаемся. И потом в английском языке, не мне вам рассказывать, есть спеллинг. Кто у нас умеет русское слово назвать по буквам? Разве только специалист. А это основа чтения.

— Я про это не думала никогда.

— В британских школах большую работу проводят с детьми, начиная с четырех–пяти–шести лет. Дети к шести практически все читают. Никто никого не торопит. Все учитывают индивидуальные особенности детей, никто не спешит. Еще не пишет — значит, еще не пишет. 

У нас думают, что, если дети плохо пишут, «мы возьмем 86-е перышко и устроим уроки каллиграфии, тогда будут хорошо писать». Но для уроков каллиграфии нужны часы, часы и часы — их нет. Неважно, шариковой ручкой или перышком, нужно время для формирования навыка.

— Часто говорят, что это же мелкая моторика. Мол, посмотрите на китайцев, сколько они внимания уделяют аккуратному письму. Как ребенок заполнит бланк ЕГЭ, если он не научился клеточки отсчитывать?

— Я бы бланк ЕГЭ заполняла, используя клавиатуру. Думаю, что мы к этому придем.

Не будем сравнивать психологические особенности китайцев и европейцев, они разные. Написание иероглифов — это воспитанная веками культура действий и движений. Далеко не все китайцы выполняют это каллиграфически правильно. И среди китайцев есть плохо пишущие и плохо читающие.

Я несколько раз была в Китае и тоже  думала, что у всех детей там тетрадки с каллиграфическими иероглифами. Нет, это вовсе не так.

Моторная координация — это наследственная характеристика. Человек с тонкой совершенной координацией движений — это большая редкость. Каллиграфами и рождаются, и становятся. Это такая же одаренность, как одаренность лингвистическая, музыкальная, художественная.

— Как родителю понять, что делать с письмом, если у ребенка в тетрадях все не очень здорово. Я писала непонятно как, мне мама быстро объяснила: «Это важно только в начальной школе, в средней нужно будет совершенно другое, не заморачивайся». Я как-то с этим жила.

— Простите, Аня, наверное, лет в 10 у вас появился вполне четкий почерк?

— У меня само все как-то встало на место, а потом в девятом классе я захотела красивый почерк. Я взяла тетрадку у подружки, все каникулы обводила ее почерк и научилась.

— Конечно. Дело в том, что в начальной школе у многих детей еще не совершенный механизм нервно-мышечной регуляции. Это возрастная особенность. Если бы начинали учить писать и читать в девять лет, все было бы гораздо быстрее и эффективнее. Иностранному языку в девять лет учат гораздо быстрее и эффективнее, потому что созревает мозг, созревают так называемые лобные доли коры, которые позволяют организовать и контролировать свою деятельность, более совершенными становятся восприятие, внимание, память.

— К девяти годам у нас дети поняли, что иностранный язык у них не сложился.

— Да, тогда ничего не нужно. И писать я не умею.

— И математика — не мое.

— Да, и математика не мое. Вот в чем дело, потому что нет знаний и понимания возрастных особенностей развития и умения учить, понимая особенностей возраста.

Есть два пути. Обычно я рассказываю педагогам, что 9–10 лет — это золотой возраст, когда все получается эффективно. А что делать с 6 до 9 лет? Мы должны так организовать обучение, чтобы у ребенка все получалось. Это не от него зависит, а от педагога.

Почему важно не перекормить ребенка знаниями

— Я вижу много случаев, когда мама пытается дать одновременно два языка, много сил бросает на иностранный, который знает плохо, и в итоге вырастает ребенок, у которого нет ни одного родного языка в полной мере.

— Больше того, я знаю ситуацию, когда мама решила, что она с ребенком будет два раза в неделю говорить на иностранном языке. Кончилось это тем, что в три года ребенок отказался с ней на этом языке общаться.

— Я — жертва раннего развития. Меня мама с рождения учила французскому. Я до семи лет устраивала такие истерики! Когда говорят: «У меня ребенок протестует», я отвечаю: «Вы не представляете, как может ребенок скандалить!»

— Думаю, что в человеке есть какой-то эмоциональный ресурс, который он может потратить. Если мы слишком рано с ребенком начинаем расходовать этот ресурс, то могут быть негативные последствия.

Взрослые ждут активного эмоционального реагирования, но вдруг дети от всего отказываются, не хотят. Неудивительно, тем более, если все начинается лет с трех.

Девять-десять лет — это не случайно золотой возраст, когда все новое будет осознано, может быть интересно, познавательно, будет мотивация. Потому что есть успех, удовлетворенность.

— Я хорошо понимаю, что у нас не сработало. Мама классически занималась по часу, это было невообразимо для маленького ребенка.

— По 10 минут.

— Я всем советую: одна минута — вы через три месяца увидите огромный прогресс.

— Регулярно.

— Говорю, начинайте с одной минуты каждый день. Потом две, потом три, не больше 15. Пять минут достаточно. Родители говорят: «Ничего себе!»

— Пять минут.

— Пять минут, и вот!

— Даже для взрослого человека — если системно заниматься 15 минут в день, результат будет.

Математика, музыка и развитие нейронных связей

— Насколько математика и музыка способствуют развитию нейронных связей мозга?

— Я уже говорила, что развитию нейронных связей способствует все, чем бы ребенок ни занимался. Чем больше вариантов и опыта разных видов деятельности, тем лучше. Хуже, если что-то одно, узкое. Мозг любит опыт разных видов деятельности.

У ребенка не будет другого времени, чтобы максимально попробовать разные виды деятельности, кроме как в старшем дошкольном и младшем школьном возрасте.

Родители часто возмущаются — отдали на теннис, пусть им и занимается. Но теннис не для всех. Это игра, которая требует высокой концентрации внимания, она без взаимодействия, один на один. Такое соперничество, напряжение в игре может выдержать не каждый ребенок.

Может не подходить тренер, они тоже бывают разные. Ребенок говорит: «Не могу, не хочу», а родители: «Нечего рыдать, начал заниматься, продолжай». А любимое объяснение — «пусть учится преодолевать трудности». Ребенок должен иметь право сказать: «Мне это сложно». Или: «С этим тренером я чувствую себя как-то неловко, он меня ругает, мне это неприятно. Я хочу попробовать кружок мягкой игрушки». Ради Бога, пусть будет кружок мягкой игрушки, но большинство родителей настаивают на своем. Каждый из нас знает примеры занятий музыкой и живописью, танцами и спортом, на которых настаивали родители, после которых отбивалось на всю жизнь желание этим заниматься.

Я знаю родителей, которые были в шоке от того, что мальчик хочет научиться готовить («не мужское дело»). Пришлось объяснять им, что лучшие повара в мире — мужчины.

— И лучшие стилисты, и лучшие парикмахеры, при этом самые дорогие.

— Да, то же самое. А родители говорят: «Это для девочек». Что значит, работа для девочек, для мальчиков?

— Пьер Карден и Ив Сен-Лоран.

— Конечно. Нужно дать возможность ребенку попробовать. Может быть, это правда его призвание. Может быть, это расширит круг его интересов. Или это то, чему он научится, но делом жизни будет совсем другое. 

Вы сейчас спросили про математику. Академик Колмогоров, который был основателем Новосибирской физматшколы и вырастил не одно поколение великих математиков, говорил, что до 12 лет дети, которые в дальнейшем будут заниматься математикой, не должны заниматься этим предметом. Они должны заниматься творчеством, потому что математика — это творчество, а не расширение готовых алгоритмов.

Недавно я прочитала — чтобы быть высоким специалистом в IT, нужно быть не математиком, а хорошим лингвистом. И для айтишников важнее не математические способности, а лингвистические.

— Ничего себе!

— Вот так. Поэтому где выстрелит, как понадобится, особенно в новых профессиях — никто не знает.

— У меня еще есть шанс.

— Да, есть шанс. Считается, что лингвистические способности определяют больший успех в IT, чем математические.

Ребенку важно попробовать разные виды деятельности. Чем шире это поле проб и, может быть, ошибок, тем выше гарантии того, что будущее дело ребенка не станет случайным выбором. Встречаю взрослых людей, которые мучаются в своей профессии и говорят: «Я послушал папу с мамой». Или: «Вуз был рядом с домом». «Поступал вместе с другом». Это беда большая, потому что работа должна быть в удовольствие.

Мама говорила мне: «Все будет отлично»

— Как вы решили, что поступите на биологический факультет? Это было логично из семьи или?..

— Я хотела в медицинский. Как все подростки, я была максималисткой, очень требовательной по-своему.

В десятом классе я пришла к родителям, которые отдыхали после тяжелого дежурства — и папа, и мама. И сказала, что они мало со мной разговаривают, не уделяют мне внимания, не интересуются, чем я живу, что еда и одежда — это не главное. В общем, я отчитала своих родителей. Помню их растерянные лица. Мои мудрые родители сказали, что они чувствуют свою вину, хотели бы уделять мне больше внимания, но у них просто нет времени, они так много работают. Мы это всю жизнь вспоминали.

Но у нас были обязательные традиционные семейные обеды, и мы, правда, много разговаривали. Было принято делиться тем, что произошло. Мама рассказывала о том, что произошло у нее, папа о том, что у него — все это обсуждалось при нас, при детях. Мы рассказывали о своем. Я потом поняла, что у нас было прекрасное общение и взаимопонимание.

Больше того, родители меня всегда поддерживали. Мама повторяла: «У тебя все получится». Если я вдруг говорила: «Не знаю, как сдам этот экзамен» или «Не знаю, как я это сделаю», мама отвечала: «У тебя все будет отлично». Я, правда, хорошо училась, окончила школу с золотой медалью и могла поступать…

— Без экзаменов.

— …даже в МГУ. Но родителям как-то удалось уговорить меня остаться. Помню эти аргументы: «Тебе всего 17 лет, ты даже не представляешь себе, как жить в большом городе. Лучше ты окончишь институт здесь, у тебя будет больше времени на учебу, на развитие».

Сломалась на том, что могла в родном городе учиться сразу на двух факультетах. Мне разрешили индивидуальную программу, это меня подкупило. Я хотела окончить иняз и биофак. Но на третьем курсе я родила дочь, и остался только биофак, хотя три курса были не лишними.

«После института поедешь в аспирантуру», — так и произошло. Мне всегда везло на учителей, на тех, кто был рядом, кто меня учил, кто поддерживал.

В Институте гигиены детей и подростков заместителем директора был Сергей Михайлович Громбах (Педиатр, гигиенист и историк медицины, доктор медицинских наук, профессор, участник Финской и Великой Отечественной войны. — Примеч. ред.). Он был очень известным профессором школьной гигиены, и не менее известным пушкинистом. Человек неординарный, фронтовик, всегда с улыбкой, с огоньками в глазах.

Сергей Михайлович был знаком с моим папой. И по рекомендации, не по протекции, потому что это не имело значения, я оказалась в его кабинете. Он, с хитрым прищуром глядя на меня, спросил: «Вы приехали заниматься наукой или делать диссертацию?»

— Так.

— Я не растерялась, сказала, что приехала заниматься наукой, но надеюсь, что из этого выйдет диссертация. И получила в награду конфету «Мишка», у него в ящике письменного стола была вазочка с такими конфетами. Как потом выяснилось, когда он был очень доволен, угощал конфетами «Мишка».

Потом у меня было такое счастье несколько раз, когда я приходила к нему с тезисами своей работы на конференцию или со статьей. Это был необыкновенный человек!

Руководитель лаборатории, в которую я попала — Петр Ильич Гуменер. Это была одна из первых лабораторий биокибернетики в Москве. Я оказалась в этой лаборатории, конечно, о биокибернетике я только слышала. Это был 1969 год.

Первое, о чем меня спросил Петр Ильич, проходила ли я в вузе высшую математику и физику. Я сказала, что нет. «Тогда, — ответил он, — пойдете на вечерний учиться вместе со Славой». Лаборант этой лаборатории поступил в МИРЭА (Московский институт радиотехники, электроники и автоматики. — Примеч. ред.) на вечерний факультет. И я два года ходила на лекции вместе с ним.

— У вас ребенок еще при этом был маленький?

— Мои замечательные родители оставили дочь у себя, я могла учиться. Три года Наташа жила с родителями, а я приезжала в гости ее навещать.

Поэтому я могла полностью погрузиться в самое интересное для меня дело — в исследования. Я осваивала все — начиная от математики и физики вечерами, до психологии и физиологии заново. Потом я поступила в Институт управления, там был двухлетний цикл, он назывался «Управление и вычислительная техника в биологии и медицине».

— Ничего себе!

— Мы писали курсовую, программируя на Fortran. Это было время моего обучения, а не только работы в лаборатории, поэтому я была занята с утра до поздней ночи.

— Была биология, математика, физика, программирование — сложно.

— Было все, потому что это лаборатория биокибернетики, и там было очень и очень интересно. Лаборатория дружила с институтом космических исследований, и там в это время работал Роман Маркович Баевский, специалисты этого института создали систему  дистанционной регистрации сердечного ритма космонавтов.

Они подарили мне прибор (это было частью моей кандидатской диссертации) для анализа сердечного ритма в процессе  деятельности. Одновременно  регистрировалась механограмма движений, миограмма мышц руки при письме, сердечный ритм, реакция организма, еще ряд показателей — и все это анализировалось. В лаборатории была разработана система специального анализа всех этих показателей. Это было новое направление исследований, а моделью деятельности было письмо.

Моя любовь к письму как к сложнейшему виду когнитивной деятельности, продолжилась в исследованиях докторской диссертации, но уже при изучении деятельности мозга в процессе формировании навыка письма у леворуких и праворуких детей.

— Такая биология и физиология образования.

— Мне очень хотелось работать в институте возрастной физиологии, но там не было места.

— Не удивительно.

— Полтора года я преподавала биологию в школе. В это время заканчивала диссертацию.

В 1973 году моя мечта сбылась, и я ровно 50 лет работала в этом институте. Из них 25 лет я была директором. К большому сожалению, в этом году институт перепрофилировали и даже переименовали. Теперь единственного в мире института возрастной физиологии нет.

Мальчики и девочки учатся по-разному?

— Что нужно понимать родителям про разницу в обучении мальчиков и девочек?

— Это часто задаваемый вопрос, который каждые 10 лет становится сверхактуальным, возникает желание создать классы мальчиков и девочек.

Что вам сказать? Мальчики и девочки каждые в своей группе настолько разнообразны, что их индивидуальные различия перекрывают половые. Есть разные мальчики и разные девочки, они по-разному учатся, они по-разному воспринимают материал, у них разные склонности и предпочтения. Поэтому сказать, что для всех мальчиков характерно вот это, а для девочек — то, мы не можем.

Хотя есть исследования, которые показывают, что если мы возьмем какой-то тип задач, в них лучшими будут мальчики или виды деятельности, где показатели будут чуть выше у девочек. Тогда нужно анализировать, как они росли и учились, какие это мальчики и девочки. Понимаете?

— Да.

— Потому что кроме половых различий есть гендер — те социальные условия, в которых растут наши дети. Мальчикам мы покупаем машинки, а девочкам…

— Кукол.

— Кукол. Тем самым, мы более снисходительны к девочкам и более критичны и требовательны к мальчикам. Мальчик не должен плакать.

— Да.

— А мальчики более чувствительны, чем девочки, потому что биологически женский организм более адаптивен.

— Версия 2.0.

— Да. Мальчикам очень нужна ласка и нежность, которых взрослые их часто лишают. Мальчику не меньше, а часто больше, чем девочке, нужно, чтобы мама подошла, погладила по спинке, расслабила, выслушала. Но мы не даем им такого права. Ты мальчик, какие слезы?

— Мне вообще кажется, что большое количество психологических проблем мужчин связано с запретом на то, чтобы выговориться и выплакаться. Потому что когда у женщины есть проблема…

— Имеет право.

— Встретила подругу, порыдала, несколько часов поговорила — это огромная психологическая разгрузка. А мужчины это носят в себе неделями.

— Да. Или напиться и забыться.

Это культура взаимодействия в семье, культура отношений, понимания, когда женщине можно, а мужчине нельзя. Много лет тому назад в «Литературной газете» профессор Урланис (Борис Урланис (1906–1981) — демограф, доктор экономических наук, профессор. — Примеч. ред.) написал нашумевшую статью «Берегите мужчин».

Это был, наверное, конец 80-х. Демографическая статистика показывала катастрофическое снижение сроков жизни мужского населения. И сейчас эта проблема остается.

Мы выходили из ситуации Великой Отечественной войны, потери мужчин, долгие-долгие десятилетия, поэтому нам стоит помнить, как дорого стоят эти потери.

Это большая беда для страны, для государства — потеря, потому что мы теряем мужчин в зрелом возрасте. Есть много причин потерь. А это будущее, в конце концов, наш генофонд. Это то, что мы передаем. Это то, что мы копим в течение своей жизни. Если сейчас мы копим страх, ненависть, это останется в генетической памяти, мы передадим это нашим детям.

Чем мешают уточки в прописях

— Вы исследовали письмо в вашей диссертации?

— Письмо как формирование навыка. У меня в качестве испытуемых были праворукие и леворукие дети. Формирование навыка письма с первого по четвертый класс.

— Тогда еще переучивали леворуких детей?

— Нет, уже не переучивали. Во всяком случае, у меня были не переученные, но еще переучивание было.

В 90-е появились мои первые прописи для леворуких детей. Мне очень хотелось изменить методику обучения письму. И я еще в 1974 году — это был пик обучения безотрывному письму, ничего более не соответствующего механизму формирования этого навыка придумать невозможно — я прописала все аргументы против безотрывного письма. Помню, отправила статью «К вопросу о безотрывном письме» в журнал «Начальная школа».

Но я тогда не знала, что главный редактор журнала «Начальная школа» — автор методики, прописей и председатель учебно-методической комиссии — это один и тот же человек. Получила короткое, но очень информативное письмо. Ответ был следующим, я помню его наизусть: «Журнал не уполномочен открывать дискуссию по утвержденной методике». Подпись: главный редактор, он же автор методики, он же автор прописей и так далее.

Это продолжалось еще лет пять-шесть, пока я не почувствовала себя в силах сопротивляться этому триединому начальнику. Тогда я пришла уже к нему лично, на что он мне сказал: «Если ты такая умная и знаешь, как это сделать, сделай сама прописи». Спасибо ему, я так и сделала.

— Я так понимаю, что это был не единственный раз, когда вы меняли какую-то устоявшуюся схему обучения — про скорость чтения, например?

— Я 50 лет занимаюсь педагогической физиологией, потому что это «приложение» физиологии и психофизиологии к конкретным педагогическим действиям, деятельности и методикам. Менять их — это вещь необходимая. Если скорость чтения — не показатель сформированности навыка, то это надо доказать, показать и убедить. Это сложно, особенно когда в одном лице все сконцентрировано.

Но ситуация постепенно менялась. Я очень хорошо помню, как я со своими первыми прописями пришла на учебно-методическую комиссию. Все было серьезно.

— Как прописи делались — прямо прописывался каждый элемент?

— Да, каждый элемент и каждая буковка прописывались, они и сейчас так прописываются.

— Вы их сами прописывали?

— Да.

— Вы прописывали прописи для левшей, будучи правшой?

— Да. Они не очень сильно отличаются. Там нужно упростить написание некоторых букв. Положение руки и положение тетради у леворукого различается, а написание букв —  практически нет. Вообще, я была сторонницей еще тогда полускрипта и упрощения написания.

Например, буквы «п», «м», «т» заглавные и строчные одинаковые. Это упрощает и облегчает обучение. Тысячи людей так пишут.

Среди леворуких детей очень много тех, кто имеет тонкую совершенную координацию движений, это никак не сказывается на их почерке, совсем нет.

— Что вы чувствовали в те моменты, когда отвечали так: «Не уполномочены обсуждать»?

— Сложно сказать. Я слышала это не один раз в разных вариациях. Я понимала, что нужны еще аргументы. Когда я в первый раз оказалась на этой методической комиссии, первые слова, которые мне сказали: «Очень скучные прописи, там нет картинок».

Было принято сопровождать написание элементов букв чем-то похожим на эту букву. Например, есть такой элемент — палочка с закруглением вверху и внизу. Буква «г» строчная. Во всех прописях было несколько строчек, где наверху были такие закорючки, из которых дети дорисовывали уточку. Когда первый раз мне сказали — скучно, нет этих уточек, нет еще чего-то похожего на буквы. Экскаватор в виде буквы «э», хотя нужно иметь большую фантазию, чтобы его нарисовать.

 Значит, не должно ничего отвлекать. Вы можете сделать отдельную тетрадь или страничку, где дети будут что-то разрисовывать, выписывать какие-то зигзаги, элементы. Но там, где буква, должна быть только буква, иначе будет нарушено правописание, траектория движения, значит, это осложнит процесс формирования навыка.

Сначала у меня не было аргументов. Но буквально через несколько месяцев я пошла в школу, увидела тетради в прописях с этими уточками и заметила, что элемент пишется не с прямой линией в середине, как нужно, а с этой загогулиной. И учитель бесконечно красными чернилами эту загогулину выправляет. Тогда я попросила эти тетради на следующую комиссию. Меня ведь отправили подумать, как разукрасить прописи, в первый раз не приняли. Я придумала, что нужно сделать начальный этап, когда мы готовим к письму.

Пришла с этими тетрадями и показала: если шум, у нас не получается правильного элемента. Дети не понимают, что от них хотят, потому что уточка — эмоционально значимый стимул, а просто элемент — не значимый. Конечно, лучше запоминается уточка.

Сейчас у меня есть  разные прописи, мне больше всего по душе комплект прописей к системе Эльконина-Давыдова. Есть и специальная серия 10 тетрадей — 10 шагов подготовки к письму.

«Мне все интересно»

— Не могу не задать вопрос, который слышу после всех ваших интервью. Что вы делаете, чтобы так прекрасно выглядеть?

— Ничего, я работаю. И все.

— Ну, нет…

— Конечно, я всю жизнь занималась спортом — не профессионально, любительски.

— Чем занимались?

— В детстве — теннисом, играла на асфальтовых кортах. Что значит асфальтовый корт с моим характером, когда нужно достать любой мяч, растянуться, хоть лечь? Конечно, я сорвала колени. Это до сих пор аукается, но что делать.

В достаточно зрелом возрасте я начала заниматься йогой. И продолжаю этим заниматься время от времени. Ходила на фитнес лет до 70 регулярно, в фитнес-клуб. Обычная разминка, пилатес.

— Серьезно.

— Где-то, наверное, далеко за 60, мне захотелось заниматься аргентинским танго — это в моем характере, мне по душе, но коленки меня остановили. Я занималась полтора года. У меня был прекраснейший молодой человек, педагог. Мы занимались три раза в неделю. Может быть, я бы продолжила, но когда нагрузки выросли, колени не выдержали. Пришлось прекратить.

Вчера я перекладывала туфли для танго. Решила, что их надо кому-нибудь подарить.

Мне все интересно. Я готова учиться. И точно есть чему. У меня было очень насыщенное лето, я прошла большой курс по работе с ИИ и даже написала выпускную работу с использованием ChatGPT и Midjourney.

Сейчас я большую часть времени живу не в Москве, а в Зеленоградске под Калининградом. Я всегда мечтала гулять по берегу моря в любую погоду, и теперьу меня есть такая возможность. Это большое счастье, потому что работать можно дистанционно, все можно сделать онлайн. В том числе и диагностику, и консультирование. Я не говорю о лекциях. Очень интересно, это, наверное, детский театральный опыт — ты видишь перед собой свою презентацию, а представляешь аудиторию.

— Да.

— На самом деле почти ничего не меняется. Мне, конечно, очень интересны и важны  личные встречи. Но есть жизнь, есть обстоятельства, и в них нужно находить радость, удовольствие, удовлетворение.

Пока ты загружен, пока у тебя есть расписание на следующий месяц, а еще лучше — на полгода, многое зависит от тебя. Жизнь продолжается. Новые, сложные и нестандартные задачи — и мозг заново учится.

 Фото: Анна Данилова, pexels.com, freepik.com