Мать Иоанна стала первой игуменией Абабковского Николаевского Георгиевского монастыря в пору его возрождения. Ей уже девяносто два, но ее энергия и светлый разум поражают. И характер, который достался от отца и который помог в сложное время многое сделать для восстановления обители, где она теперь — старейшая насельница.
Анастасия — крестьянская дочь
Все дальше от нас советское время. Все меньше живых свидетелей коллективизации, репрессий, Великой Отечественной. Многое помнит мать Иоанна, а когда-то просто Настя. Наверное, была еще в пеленках, когда Бог невидимым крылом ангела коснулся ее сердечка. И появилась вера. И укрепилась раз и навсегда. Любимый отец, человек в деревне Ужово Починковского района очень уважаемый, грамотный, хоть и крестьянин, являлся еще и псаломщиком в церкви соседнего села Большая Пуза. Крепок был в вере и разумен в делах. Для всех семерых детей отец стал светом в окошке.
— Мы очень его любили! — вспоминает матушка Иоанна. — Воспитывал он нас, можно сказать, строго. Но так умно, так тихо, так спокойно… Мы никогда не слышали ни грубых слов, ни окриков, не видели шлепков. Его пример, глубина его веры для меня имели огромное значение.
Но человек, не скрывающий своих убеждений, к тому же служащий псаломщиком в церкви, не мог остаться без внимания новой власти. Константина Матюшина сослали в Благовещенск, а мать с детьми — в Кировскую область. Настя с мамой, братьями и сестрами прожила там почти три года. Они смогли вернуться только тогда, когда увенчались успехом хлопоты родственников: мать взял на поруки ее брат, вступивший в колхоз.
— И папина, и мамина родня — все были очень дружные. Один за другого, в беде никто никого никогда не оставлял, — рассказывает мать Иоанна. — И они добились — мы вернулись из ссылки. Немного погодя и папа приехал.
Оставаться в Ужове было нельзя, и семья перебралась в Павлово, там жили родственники. Хорошо, что они тогда уехали. Вскоре пришел страшный тридцать седьмой год. Многих, кого посадили, перестреляли. Отец снова оказался в тюрьме. Но он хотя бы жив остался.
Лихолетье
Строительство оборонительных сооружений под Москвой. Фото: fototelegraf.ru
— 21 июня был выпускной вечер, — вспоминает мать Иоанна, — 22-го я прихожу полседьмого утра (гуляли всю ночь), а полдесятого уже мама будит: «Вставай, война».
Брата на фронт взяли, сестру старшую. Когда немцы подходили к Москве, Настю отправили на строительство оборонительных сооружений. Рыли окопы у Суроватихи. А морозы за тридцать! А взрывчатки первое время не было: ломы, кирки. Хлебнула горя. Домой приехала и подумала: «А пойду я на шофера, все равно ведь призовут, хоть профессия будет».
А дети на ее участке приходили в поликлинику даже тогда, когда совершенно не болели.
Оказалась Анастасия на курсах водителей в Павлове. Стала отличницей, парней и в технических дисциплинах за пояс заткнула. Готовили их на фронт, но Господь так управил, что из далекого Уреня пришла разнарядка: прислать в местное автопредприятие девушку-водителя. Отличницу, чтоб дело знала: ведь война, некогда с новичком возиться. Такая в группе была только одна — Анастасия Матюшина. И гоняла она потом на своей полуторке по северным просторам Горьковской области всю войну, до 1946 года, лелея мысль поступить в медицинский институт.
— Лихое время мы пережили. Меня так выматывали эти бесконечные командировки: по колхозам, по разным организациям. Как люди жили… Женщины в плуги и бороны по восемь человек впрягались (тракторов не было) и пахали на себе. И никто колоска с поля не брал — все для фронта! И урожаи какие были! Погода летом — и дожди и солнце: отменные были урожаи. Господь так возлюбил Россию, что вот именно так сделал.
Четыре десятилетия
По возвращении в Павлово в 1946-м девушка-шофер пошла учиться в вечернюю школу, освежать позабытые за войну знания. Закончила ее тоже с отличием. А в институт нужно было поступать подальше от дома, чтоб никто не знал о репрессии, поэтому необходимо было общежитие. Анастасия писала в шесть медицинских вузов, в разные точки Советского Союза, и только один, Ташкентский, дал ответ, что жилье студентам предоставляется.
— Жара страшная! — вспоминает мать Иоанна. — Климат ташкентский для меня оказался неприемлемым, стала жутко болеть голова. Настолько сильно, что на втором курсе наше руководство стало искать для меня место в средней полосе (я же была отличница, со мной возились). Диплом получила уже в Казани.
Да, жизнь помотала детского врача Анастасию Константиновну: Ташкент, Казань, Городец, Мордовия, Подмосковье… За многие годы работы была она участковым педиатром, какое-то время — заведующей отделением в районной больнице, ее главврачом, председателем ВТЭКа. Настоящей школой жизни стала для нее многолетняя работа на скорой помощи. Тридцать четыре года вой сирены был для Анастасии Константиновны привычным звуком. Она любила свою работу, а пациенты (особенно маленькие) души не чаяли в ней. И в этой взаимной приязни пролетели незаметно четыре десятилетия.
Долгая дорога
Пожилая монахиня поправила апостольник и улыбнулась:
— У меня был жених… Красивый, Николаем звали. Да я и сама была ничего: блондинка кудрявая, симпатичная. Пять лет мы были знакомы до женитьбы. Когда я приехала из Уреня, он мне говорит: «Давай жениться». Нет, отвечаю, я поступлю в институт, закончу два курса и потом пойду замуж. Хочешь — жди, хочешь — нет. Так после второго курса мы и поженились. Хорошо жили. Его задавило машиной в 32 года, — улыбка сошла с лица матушки. — Дочка осталась трех лет. На второй день после смерти мужа я родила мальчика. В три месяца он умер. Сама врач, а не смогла уберечь ребенка! Я же была от всего пережитого как не в себе, невменяемая просто… Во второй раз вышла замуж — опять неудачно, через несколько лет супруг умер. И осталась я в 38 лет дважды вдова, с двумя детьми на руках. И больше возле меня ни один мужчина не сидел даже в компании. На замужестве я положила крест — семейного счастья нет, Бог не дал, никаких больше замужеств, я всю себя посвятила детям.
Она воспитала их в вере. Дочь Татьяна вышла замуж за священника. Матушка очень довольна своими давно уже выросшими чадами. Не зря когда они были маленькими, она старалась все свободное время проводить с Таней и Витей.
— В советское время родители мало знали о Боге, да и сейчас дело немногим лучше. А ведь каждый родитель должен духовно воспитать человека. Для Бога. Ребенок-то не собственность родителей. Он — Божий.
Свою же веру в советское время Анастасии приходилось скрывать. Впрочем, когда дочка стала выходить замуж за семинариста, коллеги сказали ей: «А мы догадывались, что вы верующая». Эта детский врач отличалась какой-то особенной теплотой в отношениях с людьми. Не услышать было от нее грубого слова. А дети на ее участке приходили в поликлинику даже тогда, когда совершенно не болели. Зачем? Поговорить с Анастасией Константиновной о своих проблемах (и радостях тоже), посмотреть, не появились ли новые игрушки в ее кабинете. Когда ребята подрастали, иные приходили посоветоваться еще и в личных делах. «Анастасия Константиновна, я хочу дружить вот с этой девочкой. Что вы о ней скажите, она же на вашем участке?» — это мальчишка однажды спросил.
Фото: Игорь и Лариса Ширяевы.
…О монашестве она помышляла давно. Но росли дети, были живы родители. Как их оставишь? Только когда вышла на пенсию, осуществила заветное желание. Анастасия Курбатова пошла в Муром, в Свято-Троицкий Новодевичий монастырь, и стала правой рукой настоятельницы, матери Тавифы. А потом владыка Николай (Кутепов), приснопамятный митрополит Нижегородский и Арзамасский, позвал ее в Абабково, возрождать монастырь.
К тому времени, как территорию обители передали церкви, она больше пяти лет оставалась бесхозной. Разрушили там и растащили все, что было можно. А до перестройки каких здесь только учреждений не располагалось! Были и типография, и техникум, и ремесленное училище, и женская колония… Живя с родителями в Павлове, будущая монахиня даже не знала, что в нескольких километрах от него когда-то был монастырь.
— На предложение владыки Николая согласиться-то я согласилась, — вздыхает пожилая монахиня, — а как глянула: окон небитых нет, дверей нет, где-то и потолков нет, сквозь крышу видно небо, печки не работают. Там свалка, тут помойка — за голову схватилась!
Жили первые монахини возрождаемого абабковского монастыря в здании, бывшем когда-то игуменским домом. С деньгами было трудно, помнится, нечем было платить за свет. Однажды инокиня Ирина (так звали тогда нашу героиню) в сердцах сказала энергетикам: «Ну нечем нам платить! Неужели у вас хватит совести отключить нам свет, когда мы и так живем в нечеловеческих условиях?» Не отключили. Потом нашлись спонсоры, началась стройка, сделали дорогу до монастыря. В Абабкове было всегда 10–12 монахинь, жили они дружно.
В 2001 году случилась большая радость — митрополит Нижегородский и Арзамасский освятил в игуменском корпусе домовую церковь в честь иконы Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость». И советом, и делом помогал матери Ирине владыка Николай. Уважал ее. Они, дети одной эпохи, пережившие военное лихолетье, часто вели долгие разговоры.
Прошло время. Абабковская обитель изменилась. В феврале 2002 года сюда приехали дивеевские сестры во главе с монахиней Никоной (Желяковой), будущей настоятельницей монастыря. Хотя и сейчас до окончательного возрождения обители еще далеко, но теперь то, что предстало когда-то взору матушки Ирины, и представить сложно. Мать Никона (Желякова) ценит советы пожилой монахини Иоанны. А та с любовью наставляет молодых насельниц и трудниц. Мать Иоанна усердно молится за всех: за сестер во Христе, за детей, внуков и правнуков, за всех родных и не родных, всех, кому сочувствует, и всех, кто когда-то обидел ее. Господь, наверное, слышит эти молитвы, как внимает он мольбам тех, кто однажды и навсегда решает идти по спасительным путям Христовым.