Наталия Скуратовская
Сначала все свято, а потом начинается жизнь
— Духовное выгорание — часто люди понимают его по-разному. Кто-то перестает испытывать эмоции в духовной жизни, кто-то внезапно сталкивается с несовершенствами людей в Церкви и не может их вынести. Одни чувствуют, что ни на что нет сил, другие будто бы пресытились церковной жизнью, стало неинтересно. Что вы думаете как психолог об этом явлении?
— Для меня здесь соединяются два понятия. Первое — эмоциональное выгорание в религиозной жизни, оно сродни аналогичным состояниям в любой деятельности, в которую мы вложили много эмоциональных усилий и которая для нас в какой-то момент была значима, но либо нас истощила, либо не принесла того результата, на который мы рассчитывали.
Второе понятие — духовный кризис, который является закономерной частью нашей духовной жизни и по большому счету представляет собой исчерпание прежних смыслов и порой — состояние богооставленности, которое надо пройти как испытание для обретения большей зрелости и смирения в отношениях с Богом.
Поэтому духовное выгорание я бы определила так: есть два явления, иногда они происходят одновременно, иногда одно из них. Для начала нужно разобраться, какой именно случился сбой, от этого зависят наши дальнейшие действия.
— А может, у человека не духовное выгорание, а в целом неудовлетворенность жизнью. Как понять?
— Разочаровался в жизни — это третья история, экзистенциальный кризис. Здесь могут быть разные толкования. Все имеют право на частное богословское мнение, мое такое: духовное выгорание прежде всего относится к нашим отношениям с Богом. Это может проявляться в сложностях, например, с молитвенной практикой или вообще с соблюдением обрядовой стороны церковной жизни, которая, по сути, не главное — это средство, и средство именно для приближения к Богу. И как раз, когда мы говорим о выгорании, мы недовольны прежде всего этим, в других сферах жизни у нас может быть все и неплохо.
А в целом неудовлетворенность жизнью — это когда не оправдались наши ожидания.
Мы понимаем, что какие-то наши желания не сбудутся уже никогда. Например, никогда не будет какой-то профессии, семьи, детей, какого-то ощущения смысла от собственной деятельности или от каждого прожитого дня.
Но иногда человеку кажется, что чего-то не будет, а оно потом появляется. Смысл — вещь, которая может быть найдена в любой ситуации. Поэтому, когда человек чувствует, что все его достало, надо остановиться и начинать конкретизировать. А что именно достало? Если это вас не устраивает, каким оно должно быть?
— Насколько выгорание вообще связано с внешним контекстом, в котором мы живем? Священник снял с себя сан, прихожане — раз, и разочаровались, выгорели. Или это не связано?
— Внешняя сторона, иначе говоря, объективная реальность, безусловно, влияет. Иногда причиной духовного кризиса становится какое-то событие. Это некий импульс, но никогда он не является основной причиной.
И если мы говорим о церковной жизни, то обычно есть некий цикл. Изначально бывает много идеализации. Неофит приходит в Церковь, все в ней свято, для него открываются новые смыслы. По аналогии с отношениями — это как период яркой влюбленности, когда достоинства преувеличивают стократно, а недостатки не замечают.
Ну а потом начинается жизнь и через какое-то время происходит крушение иллюзий. Не обязательно всех и в полном объеме, но становится понятно, что какие-то вещи, которые мы считали незыблемыми, на самом деле отсутствуют или они совсем не таковы, какими мы их считали. Внутренние противоречия накапливаются, а еще и идеализация работает — человек же, если что-то не так, ищет причину в себе, и у него возрастает чувство вины. Выгорание не случается мгновенно, это не короткое замыкание в электрической сети, а процесс.
— Как тогда почувствовать, что процесс пошел? Какие сигналы?
— Первую стадию выгорания обычно проскакивают незамеченной, потому что она выглядит так: мотивации меньше, а человек старается прикладывать усилия и «жмет на газ». Вроде бы он становится даже более активным, деятельным, ревностным, но чем дальше, тем больше результаты достигаются усилием воли и стиснутыми зубами.
И в какой-то момент происходит откат назад. Человек чувствует раздражение, апатию, желание поменьше контактировать с людьми или не делать те дела, которые спровоцировали это выгорание. В общем, спрятаться в домике, чтобы туда никто не мог попасть.
— А если мы упустили момент? Вот это все нарастало как лавина, и человек вдруг почувствовал, что уже не справляется. Наступил кризис. Что дальше?
— Дальше начинается депрессия и физическая неспособность что-то делать. Психика поочередно включает один защитный механизм за другим. Может произойти обесценивание — как психологическая защита. Если обесценить все, что мы идеализировали, мы вроде бы от этого дистанцировались.
Потом, если процесс не застопорится на этой фазе, качели качнутся в обратную сторону, и будет принятие.
Это более взрослая позиция: да, мир не идеален, Церковь не идеальна, люди не идеальны, но в этом есть то, что мне дорого.
Собственно говоря, человек уже не ожидает, что ему кто-то сделает идеально.
На этом переломе, когда старые модели не работают, а новые пока не созданы, у человека возникает ощущение полной беспомощности, потери контроля над происходящим и главное — над собственным эмоциональным состоянием.
А потом, если человек не поддался отчаянию и продолжает искать, он переосмысливает прежний опыт и приходит в состояние созидания. Появляется новое понимание, виден выход из тупика, какой-то новый образ действий. В этом и смысл духовного кризиса, человек совершает качественный скачок.
Когда превращаешься в религиозный автоответчик
— Все мы работаем, учимся, у нас есть друзья, увлечения, соцсети, есть график, в котором не умещается все, что хотелось бы успеть. А еще есть храм с циклом богослужений, строгим порядком и подготовкой к Таинствам. Каждое из правил приоритетно рекомендовано, но любой человек всегда, конечно, исполняет меньше и знает, что всего не исполнить, а субботний вечер с друзьями в баре никогда не будет уважительной причиной не прийти на службу. Влияет ли на духовное выгорание эта раздвоенность жизни?
— Влияет и это, потому что в любой сфере — профессиональной, религиозной или же в личных отношениях — все успеть невозможно, это абсолютно здравая позиция.
Здесь, с одной стороны, есть объективные сложности, потому что наша Церковь, приняв Типикон за ориентир, по сути, предлагает мирянам жить по монастырскому уставу. И за последние 30 лет возник мейнстрим относиться к мирянам как к таким недомонахам. Естественно, происходят послабления. Либо человек по собственной воле принимает решение, либо он это согласует с духовником, если таковой имеется: «Это я делаю, это я не делаю. Два раза в месяц я хожу на всенощную, а два раза — в кафе с друзьями, в спортзал или в театр». Потому что у большинства людей два выходных, и добросовестный прихожанин как минимум половину воскресений тратит на храм.
А кто-то пытается объять необъятное. Это предсказуемо не получается, и человек терзается чувством вины. Ну опять же, первый вариант предполагает достаточно зрелую позицию: человек готов принять ответственность за то, что может ошибиться. Но если духовная жизнь для него важна, он методом проб и ошибок попытается что-то изменить.
Потому что аскетика — это как спорт. Предлагаются разнообразные комплексы упражнений, мы выбираем себе по силам. Например, вот вы, изящная девушка, не пойдете поднимать штангу в 200 килограммов, даже если вам захочется стать сильной. А Типикон для мирянина — это такая же штанга.
— Но меня может взять азарт, и тогда я буду заниматься спортом ради того, чтобы эту штангу поднять. И то же самое, допустим, с постом или молитвой, это превращается в самоцель: прочитать ради того, чтобы прочитать…
— В психологии есть такое понятие — сдвиг мотива на цель. Когда что-то, что являлось средством, приобрело отдельную значимость, а целью стало как раз доскональное выполнение действий.
Все затевалось для того, чтобы в нашей жизни было присутствие Божие, но потом вдруг нам стало важнее, насколько в ней присутствует обрядовая сторона.
Отчасти этим объясняется неизбывное чувство вины, притом зачастую от имени Церкви.
Священники предлагают чувствовать себя виноватыми, такое встречается во многих публикациях: «Это все лень, потакание своим слабостям, это все от развращенности. А вот в древности-то люди…» Мифические люди древности — они, конечно, делали абсолютно все и абсолютно идеально. Но это тоже признаки религиозного невроза, которым заражают друг друга опытные профессиональные верующие или священнослужители, придерживающиеся этой позиции.
— Но мы часто слышим, что каждое слово в Церкви, каждая традиция — это огромное духовное богатство. Отказался от поста — ты себя сам лишил радости, не помолился — ты просто не любишь Бога, не общаешься с Ним. Так ли обедняют себя люди, когда отказываются от исполнения каких-то церковных правил и норм? Ведь на их место может прийти не только праздность, но и спорт, увлечения, учеба…
— Да, «ты не молишься, правила не вычитываешь, богослужения прогуливаешь, себя обедняешь». Понимаете, здесь тоже скрывается невротический механизм, потому что человеку предписывают должные и недолжные эмоции: ты выполняешь это действие, ты должен чувствовать себя счастливым. Человек это добросовестно проделывает, но счастливым себя не чувствует. Или сначала по неофитству чувствовал, а потом это куда-то испарилось, осталось только ощущение мучительного самопринуждения.
Возникает ощущение потери смысла. Любой человек, который год за годом вычитывает молитвенное правило, нарабатывает автоматизм.
Я через это проходила, у меня кризис добросовестного следования практикам «читаем правила из молитвослова» случился, когда я была в Церкви уже лет десять. Я непреложно соблюдала все предписанное. Нет, я не испытывала разочарования. Просто поймала себя на том, что читаю абсолютно на автомате и параллельно думаю о своих рабочих делах и хозяйственных вопросах. При этом я произношу все положенные слова, с должной отработанной за десять лет интонацией. Я могла бы с ней читать и на клиросе, никто бы ничего не заметил.
— Как вы от этого избавились?
— Когда превратилась в «религиозный автоответчик», я серьезно обеспокоилась своим состоянием. Для начала купила себе монастырский молитвослов на церковнославянском. Не сработало. Потому что я же все знаю наизусть! Читаю первое слово — и все, автоответчик включился. Думаю, ладно. Попробовала составить другое молитвенное правило на свой вкус, а потом пошла посоветоваться с одним дружественным иеромонахом. «Ну как вообще, это нормально? Потому что иначе я вообще молиться не могу».
Фото: Михаил Масленников
Признаюсь, ожидала, что он меня начнет отговаривать и рассказывать про мою гордыню, но нет. Оказалось, многие так делают и в монастыре, и в миру. «Хорошо, что ты сама придумала, я бы тебе то же самое посоветовал». Более того, он сказал, что, когда молитва совсем не идет, можно, например, главу из Евангелия почитать, Псалтырь или Иисусову молитву. Главное, чтобы из этого не уходило внутреннее содержание, обращенное к Богу. Отличный метод, до сих пор пользуюсь.
«Я хороший, потому что у меня все плохо»
— А как влияет на качество нашей духовной жизни понятие греха и вины? Почему люди в Церкви часто зациклены именно на том, чтобы найти в себе какие-то недостатки, проблемы? Нас так научили? Или это сами люди «находят себя» в Церкви, где есть почва для самобичевания?
— Понимаете, тут опять же два измерения. У нас есть церковная традиция, в которой понятие греха и вины занимают ключевое место. Грех в переводе означает «промах», «ошибка», а между виной и ошибкой есть разница. Осознание своей ошибки порождает желание ее исправить. Покаяние — это перемена ума, его смысл — осознать, что я сделал что-то, отлучающее меня от Бога.
И тогда про грех и про вину мы можем говорить как про силу, побуждающую нас меняться.
Но на практике получается, что человек получает невротическое чувство вины, когда «я виноват во всем». И здесь стоит напомнить, что Покаянный канон или вечернее правило, в котором много покаянных мотивов и самообвинения, написаны из ощущения безусловной Божьей любви. А люди приходят в церковь, встречают там товарища по несчастью, и им действительно легчает, потому что они наконец-то попали в среду, где так относиться к себе кажется одобряемым поведением: да, я чувствую себя хуже всех, но здесь это называется смирение, этому надо учиться. А есть люди самонадеянные (с адекватной устойчивой самооценкой) — они плохие, они не смиренные.
— То есть я хороший, потому что у меня все плохо, я страдаю, и это правильно. Такая логика?
— «И это правильно, именно поэтому меня Бог спасет», — думает человек. Научиться гордиться тем, от чего страдал до Церкви — это тоже выход.
В психиатрии это называется копинговая стратегия сдерживания симптома. Человек теряет шанс на исцеление, потому что все, что исходит от Церкви, воспринимается людьми такого склада как сакральное: что это сам Бог дал нам в руки молитвослов, написал все правила, чинопоследование литургии, всенощной, к тому же на церковнославянском языке, и отступать от этого — все равно что бунтовать против Бога. И дальше можно отключить голову и снять с себя ответственность, а чувство ответственности — оно вообще очень мучительно и для многих непосильно.
— А если мы от этих правил отходим? Если человек спокойно решает есть сыр в пост или сам устанавливает себе график, сколько он будет раз ходить в церковь, и вообще ведет себя самостоятельно и при этом живет во Христе и со Христом. У него не будет выгорания?
— Выгорание может случиться всегда. И если иметь в виду выгорание как утомление в своей религиозной жизни, как раз на этом пути нас тут же подстерегает опасность. С одной стороны, мы включаем здравый смысл, а с другой — у нас все равно есть соблазны. Или нам просто удобнее на данном этапе жизни остаться без Бога, поэтому мы впадаем в самообман. Ну собственно, аскетика об этом тоже предупреждает.
Но некое регулярное духовное усилие, направленное к Богу, необязательно в строго регламентированных формах, должно присутствовать. Наша жизнь ритмична. У нас есть суточный цикл, годовой цикл, то же самое в церковной жизни — есть суточный круг, годовой круг. Если мы делаем что-то регулярно, нам это, во-первых, легче, во-вторых, некоторые вещи дают накопительный эффект.
— Человек говорит: «Не поеду на службу один раз: устала за неделю, в субботу еще нужно приготовить, постирать, отдохнуть». Но потом один раз не поехала, два, месяц, полгода. Чем больше пропустил, тем труднее вернуться. Духовное выгорание часто называют духовной ленью. В чем отличия?
— Да, именно поэтому я говорила, что какая-то регулярность важна. То есть не обязательно действовать по принципу «пойди и умри в любом состоянии». Есть, например, каноническая позиция по этому вопросу. Нам задана минимальная периодичность посещения храма — раз в три недели. Для многих воцерковленных людей это непозволительно редко, но по крайней мере это дает некий ориентир для тех, кто испытывает потребность в определенности.
Но, понятно, у живых людей случается острый духовный кризис, когда возникает потребность на какое-то время отойти в сторону просто для переоценки ценностей, для обретения утраченных смыслов. Я считаю, что иногда полезно несколько месяцев не ходить в храм, если это превратилось в насилие над собой. Иначе так мы только будем себя отвращать, а не помогать своей духовной жизни.
— А как понять, это все-таки кризис или лень?
— Это понятно только в каком-то периоде. Допустим, мы для себя решили ходить в храм каждое третье воскресенье, а дальше смотрим. Нам это органично? Или хочется все равно сказать: «А ну его, да вообще не буду»? Мы должны исходить из предположения, что наше нежелание — оно как минимум не просто так.
Если это именно духовная леность или соблазн, проверка очень простая: превозмочь себя и все-таки дойти до храма.
Если после вдруг мгновенно полегчало и все как рукой сняло — значит, то была леность.
Если по-прежнему внутреннее давление ощущается — значит, причина либо психологическая, либо даже в какой-то мере психиатрическая, либо действительно эмоциональное выгорание.
— А если мы собирались причащаться, но не вычитали три канона, не были на всенощной, не прочитали последование. Скажут, что без этого причащаться нельзя. Как тогда быть?
— Не прочитать человек мог не только от лени. Есть миллион других причин, в том числе и психологических, когда для него это непосильно. То, что я сейчас скажу, многие православные сочтут крамолой, но, например, возможно причащаться без исповеди. Вообще-то в большинстве поместных Церквей исповедь и Причастие — это два совершенно отдельных Таинства, между которыми нет жесткой причинно-следственной связи. Но поскольку у нас это не принято, для собственного успокоения можно поговорить со священником, взять благословение.
Я работала с женщиной, у которой были сложности с исповедью. Следовательно, причащаться она не могла, чувство вины усиливалось. Все это превратилось в такой груз, с которым жить ей было тяжело. На первой же консультации обнаруживается, что у нее обсессивно-компульсивное расстройство. В такой ситуации надо разорвать цепочку событий. Я говорю: «А если бы вам не нужно было исповедоваться, с одобрения священника, вы бы могли причащаться?» — «Да, конечно, я очень страдаю без Причастия». Что и было сделано с согласия священника. И месяца не прошло, как ситуация улучшилась.
Человек развивается через кризис
— Многие воспринимают духовную жизнь в контексте «поощрений и наказаний»: я так много делаю, Бог меня за это должен вознаградить. А когда видят, что так не работает, разочаровываются. Почему человеку так удобнее?
— Это называется магическое мышление, и к нашей христианской вере оно не имеет никакого отношения. Магическая ситуация предполагает, что мы совершаем ритуал и получаем предсказуемый результат. И магического мышления в нашей религиозной жизни очень много. Для кого-то соблюдение всей обрядово-ритуальной части является элементом такой, по большому счету, православной магии.
И речь здесь не только о том, какому святому свечку поставить, чтобы исполнилось мое желание, это действительно серьезная работа. Вычитываем правила, чтобы в жизни все было хорошо, детей всех обязательно крестим, причащаем, чтобы здоровенькими были. Но христианство нам вообще-то никакого благополучия в земной жизни не обещает. Поэтому, если человек приходит с ложным ожиданием, разочарование неизбежно.
— А человек не знает, как строить отношения с Богом вне этой системы. Как выйти за рамки подобного мышления?
— Есть такое слово «совесть». К ней часто обращаются в религиозном контексте и даже называют ее голосом Бога. Но она в человеке развивается, мы с ней не рождаемся. Есть этапы нравственного развития, и один из ранних этапов, примерно соответствующий дошкольному возрасту, — когда мы учимся разграничивать: хорошо то, за что меня награждают, плохо то, за что меня ругают. Если взрослый человек всерьез в это верит, это означает, что его нравственное развитие застопорилось где-то на шестилетнем возрасте, он остался на уровне дошкольника.
Возможно, он жил в таком мире, в такой семье, в таком социальном окружении, где все так рассуждают. Человеку даже не то что удобнее так рассуждать, он в этом находит ощущение безопасности. Большинству людей нужна предсказуемость. В схеме «я стараюсь, Бог меня награждает, а тех, кто не старается, Бог наказывает» чувствуется уверенность в завтрашнем дне и минимум ответственности.
А когда происходит разочарование, то вообще-то это здорово, потому что это как раз шанс пережить кризис взросления и прийти к новому пониманию, которое ближе к духовной реальности и даже к нашей эмпирической житейской реальности.
— Я знаю нескольких церковных людей, которые действительно на каком-то этапе старались соблюдать все правила и которым потом диагностировали психическое расстройство. Можно ли сказать, что у них все началось с выгорания?
— Выгорание может быть первоначальным этапом, но, когда дошло до психиатрической больницы, это уже действительно вопрос медицины. Я неоднократно работала с монахами, у которых были панические атаки, — опять же, триггерами являлись те или иные случаи религиозной жизни. Но это тоже психическое расстройство, не выгорание. Выгорание — процесс естественный, а если оно запущено, то включаются деструктивные процессы.
— Надо ли лечить духовное выгорание, или само пройдет?
— Знаете, тут вопрос про «лечить», наверное, не стоит. Это нужно пережить. Выгорание — это естественный механизм нашей психики, предохраняющий нас от запредельных, слишком сильных для нас эмоциональных перегрузок, то есть это как стоп-кран в поезде.
Человек вообще развивается через кризис. В возрастной психологии есть понятие, например, нормативных кризисов — рождения, трех лет, подростковый кризис.
Если бы не кризисы, мы бы не менялись, у нас не было бы шансов стать качественно другими.
То же самое происходит и в нашей духовной жизни, и в аскетике это описано, равно как и описаны способы переживания такого периода, которое напоминает пустыню. Преодолеть пустыню и перейти в новое качество — это такая метафора, которая есть и в Евангелии, и у святых отцов. Кризис — это хорошо вообще-то, хотя болезненно и тяжело.
— Что, на ваш взгляд, сегодня может разочаровывать человека, который уже много лет в Церкви?
— В первую очередь, несоответствие декларируемого и реального. У нас есть некий евангельский идеал и есть эмпирический опыт церковной жизни, который по очень многим параметрам этому идеалу не соответствует. Можно сказать, так было всегда. Отцы и II, и IV, и VI веков говорили, что наша Церковь больна и нет в ней ни единого здорового члена.
Многие темы среди прихожан обсуждать просто не принято. Ну то есть вопросы либо блокируются, либо провоцируют обвинения в бездуховности, в гордыне, самонадеянности, и в принципе это норма поведения. В любой корпоративной культуре существуют нормы явно выраженные и негласные. Человеку могут напрямую даже не говорить, но иногда достаточно фразы: «У нас не принято об этом говорить». Например, о том, что не все священники идеальны, что не каждое их благословение — это откровение свыше. «Верующий человек о таком даже не думает. Это тебя бесы соблазняют».
Многие обещают, что, если будешь делать все правильно, Бог тебе поможет и ты почувствуешь радость. И человек начинает «редактировать» свои эмоции. Например, гнев — это грех, поэтому я не гневаюсь, говорит себе он, покрываясь красными пятнами и стискивая челюсти. Предсказуемо, так человек разрывает контакт между разумом и своей эмоциональной сферой. Он уже никаких эмоций на самом деле не испытывает, и это тоже не выгорание, это невроз.
— Но сознаться себе в этом — значит признать, что способ-то был неправильный. А если это сказал какой-то авторитетный человек или он где-то об этом прочитал?
— От этого рухнет его картина мира. Перспектива духовного кризиса — она вообще-то мучительна, внутренние противоречия накапливаются, но интуитивно человек чувствует, что если начать додумывать эту мысль до конца, потом еще другую, то все посыплется, как карточный домик. Поэтому включается самоцензура, мысли пресекаются в зародыше, пока не накапливается критическая масса.
Еще разочарования приносит не всегда корректное духовное руководство и то, что в церковной жизни много разных «субкультур». На самом деле есть несколько очень практически не совместимых даже деноминаций, а вообще разных религий. Поэтому сторонники, к примеру, евхаристического богословия по Шмеману и сторонники коллекционирования «святынек» — не найдут точек пересечения, кроме формального причастия у одной Чаши. Такая разрозненность взглядов — тоже одна из причин, которые вызывают у людей отторжение и вместо четких ориентиров напускают густой туман. Но, видимо, есть высший смысл в том, чтобы оставаться у одной Чаши и научиться не просто терпеть друг друга, но — понять и полюбить «иных и непохожих».
— Что бы вы посоветовали человеку, который столкнулся с выгоранием?
— Выгорание побуждает нас обратиться внутрь себя, чтобы восстановить внутренние ресурсы, но человек так устроен, что бесцельно ресурсы нам не даются, мы — существа «энергосберегающие». Поэтому первый шаг к выходу из этого кризиса связан с тем, чтобы понять, как мы хотели бы выстроить свою жизнь, когда силы вернутся — и вдохновиться этим.