Умберто Мотта: Встреча власти и Церкви
В Российском православном университете святого Иоанна Богослова с докладами на тему «Личность как свидетель об абсолюте» выступили Ольга Седакова и Уберто Мота, профессор университета Фрибура, (Швейцария). Выступление проходило в рамках конференции «Запад и Восток: кризис как испытание и как надежда».
Уберто Мота, доктор филологических наук, профессор университета Фрибура, Швейцария
Церковь и власть — встреча кардинала Федериго с Безымянным
(по сюжетам «Обрученных» Алессандро Мандзони), перевод Джованны Парравичини.
На этой конференции я хочу поразмышлять об одной сюжетной линии романа Алессандро Мандзони «Обрученные». В окончательном варианте этот роман был опубликован между 1840 и 1842 годами. Позволю себе напомнить его краткое содержание. Действие романа происходит в 1640 годах неподалеку от Милана. Дворянин из провинции, дон Родриго, влюбляется в деревенскую девушку Лючию, и ради забавы расстраивает ее брак с женихом, парнем по имени Ренцо, угрожая смертью священнику, Дону Абондио.
Умберто Мотта и Джованна Паравичини
Чтобы осуществить этот коварный план, он обращается к некоему влиятельному преступнику. Имя этого злодея настолько ужасно, что в романе он назван Безымянным. Но, похитив невесту и заточив ее в своем замке, Безымянный внезапно ощущает угрызения совести: он не может остаться равнодушным к слезам и Лючии, которая напоминает ему о высшем судье. Безымянный решает встретиться с кардиналом Федериго Борромео, который приехал в земли Миланской епархии с пастырским визитом. Эта встреча сделала Безымянного другим человеком.
Я хочу обратить ваше внимание на то, что история встречи Безымянного с кардиналом Борромео не была плодом авторской фантазии. Создавая ее, Мандзони опирался на один из эпизодов «Отечественной истории» Джузеппе Рипамонти, повествующем о таинственном злодее и его обращении.
Встреча Безымянного с кардиналом Федериго является одной из вершин размышления Мадзони о двучленной формуле прежде евангельской, чем гегелевской, формуле господ и слуг, или приказа и послушания. Рассматриваемый нами эпизод происходит в XХII главе романа, ему предшествуют главы, обычно определяемые, как главы Безымянного.
Глава XХ начинается с описания природы, зеркального по отношению к описанию, с которого начинается роман. Замок, где обитает Безымянный, описывается как символ абсолютной власти и могущества, которым он обладает в этих краях. Таким образом Безымянный входит в роман — как хозяин и повелитель, вызывающий страх.
Но Мандзони сразу же позволяет читателю увидеть, что реальность не то, чем она кажется. Тот, кого местные жители считают хозяином всего и вся, на самом деле является рабом собственной извращенности. В XХ главе дон Родриго предлагает Безымянному подлый план похищения Лючии. И тот соглашается на него «словно по наущению какого-то демона, таившегося в его душе». Демон, внушивший Безымянному вкус ко злу — извращенная страсть, овладевшая его сердцем.
В следующей главе он задает себе вопрос о том, почему согласился участвовать в преступлении и приходит к выводу о том, что такова его судьба, это суждение не автора, а персонажа. Безымянный оправдывает себя, считая, что его действия являются не результатом свободного выбора, а волей рока.
Здесь Мандзони обнаруживает факт одновременно тревожный и трогательный: у греха и преступления есть жуткая власть поработить себе человека, убивая в нем надежду и стремление к свободе. Эту тему Мандзони подробно раскрыл в работе «Замечания на католическую мораль», которая является теоретической предпосылкой романа. «Человек, впавший в грех, к сожалению, склоняется к пребыванию в нем». Более того, «общеизвестно, что преступник часто добавляет вину к вине, чтобы утолить угрызения совести, подобно тому, кто, боясь пожара, бросает в огонь все, что попадается под руку в надежде погасить его». Таково исходное положение Безымянного.
В XХ главе романа читаем: «Преступление — суровый и непреклонный хозяин, с которым может совладать лишь тот, кто безоговорочно восстанет против него». Но на самом деле человек никогда не подчинен этому хозяину, потому что в нем не погашено врожденное и «непреодолимое» чувство добра, сознание своего истинного предназначения.
Именно это происходит с Безымянным, в его жизни, посвященной господству и власти и, таким образом, греху и преступлению, вдруг слышится новый «тайный и властный» голос, который велит сказать преступлению «нет». И этому голосу человек, привыкший приказывать, вдруг решает повиноваться. Таким образом Безымянный проходит через кризис идентичности: сначала он судил всех, теперь он сам склоняется перед высшим судом.
Преступная жизнь, прежде сулившая блага, теперь представляется ему бесполезной и нелепой. Но для того, чтобы в процесс обращения мог состояться в романе, Безымянному нужна помощь, чтобы обрести свободу он должен увидеть свидетельство божественного присутствия. Такое свидетельство он получает дважды — встречая сначала Лючию, потом кардинала Федериго. На лицах этих людей, кардинала и простой крестьянки видит он
Отсвет божественного света, весть от того Бога, который стал человеком ради нашего спасения и вечно живет в Церкви.
XХII и XХIII главы романа рассказывают о том, как Безымянный принял решение идти на встречу с кардиналом Федериго, о том, как прошла эта встреча и какие последствия она имела. Безымянный устремляется в путь не для того, чтобычто-тосообщить кардиналу, но для того, чтобы услышать его. Мандзони сопровождает своего героя до комнаты, где собрались духовные лица, ожидающие кардинала, и описывает их удивление при появлении Безымянного. В этот момент рассказ прерывается для того, чтобы рассказать читателю о том, кто такой кардиналом Федериго Борромео.
Этот человек, потомок знатного рода, является лицом Церкви. Несмотря на происхождение, Федериго не является рабом своего богатства, он выбрал простую и строгую жизнь. Автор характеризует его как человека открытого и «неутомимого поборника совершенствования». Именно этим объясняет автор создание кардиналом Амвросианской библиотеки с художественной галереей при ней.
Жан Франсуа Тири
Современники кардинала неоднозначно оценивали эту идею: зачем покупать ценные книги и картины, когда на эти деньги можно накормить бедных? По мнению автора в этом поступке кардинала выражается любовь Церкви к культуре и образованию, тяга к знаниям всех веков и цивилизаций. Как учили отцы Церкви в каждой искре человеческой мысли нужно видеть луч величия Творца, потому что любая наглядная истина всегда становится Богоявлением.
Основание публичной библиотеки, одной из первых в Европе, открытой для всех — ставка на культуру, на ее воспитательное значение для человека. Этот конкретный и практический жест стал для Борромео ответом на кризис, от которого Европа страдала в начале 17 века. В преодолении этого кризиса кардинал делает ставку на культуру, в надежде пробудить творческую энергию людей и позволить им обрести свободу. Это непопулярное решение указывает на незаурядное мужество и кардинала, его веру в будущее.
По мысли автора кардинал Федериго в романе олицетворяет Церковь. Ему противостоит другой персонаж, ставший символоманти-модели, священник дон Абондио, которого Мандзони упрекает в худшем недостатке духовного лица, отсутствие щедрости, бескорыстия, в постоянном «страхе за свою жизнь, которой когда-то ведь тоже наступит конец». Дон Абондио замкнут в своем эгоцентризме, он сдается перед угрозами дона Родриго, и этот малодушный поступок становится причиной череды несчастий главных героев.
Федериго — человек мира, его вера рождает дела милосердия. Именно ему суждено изменить жизнь Безымянного.
После разговора со своей пленицей Лючией Безымянный провел ужасную ночь. Простые слова жертвы и ее призывы к милосердию: «Я — бедная девушка! Что я им сделала? Во имя Бога…» произвели неожиданный эффект. Безымянный смущен, расстроен и даже испуган своим очередным преступлением. Он не может заснуть и заново вспоминает свою жизнь. Его уверенность и дерзость исчезли. Внезапно, словно в отблеске молнии увидел он всю свою жизнь, полную жестокости и зла. Неожиданно он решает пойти навстречу Тому, к кому с такой радостью и надеждой обращаются за помощью люди.
В первом варианте романа, который назывался «Фермо и Лючия», герой говорит: Я хочу пойти и услышать, какие он использует слова, чтобы обрадовать людей». Мандзони говорит о самом наглядном эффекте благой вести, о радости, которую обрело человечество. Именно радость, исходящая от Федериго, смущает Безымянного и пробуждает в нем желание узнать, что же за слово, которое способно сделать людей счастливыми. В описании людей, ожидающих кардинала в приемной Мандзони использует слова апостола Павла: «Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь» (4:4–5).
В окончательном варианте «Обрученных» мы читаем монолог Безымянного в начале XХII главы: «Все спешат, все ликуют, чтобы увидеть одного человека! А ведь небось у каждого из них есть свой искуситель, который не даeт ему покоя. Но ни у кого, ни у кого нет такого, как мой; никто, вероятно, не провeл такой ночи, как я! Но чем же этот человек сумел вызвать всеобщее ликованье? Ну, бросит несколько сольдо, кому попало… Но ведь не всe же побегут за этой подачкой? Ну, благословит кого-нибудь, произнесет какое-нибудь слово… если бы нашлись у него слова утешения и для меня! Если бы!
Почему бы мне тоже не пойти? Почему? Пойду, пойду непременно. Я хочу говорить с ним, говорить с глазу на глаз. Что скажу я ему? Ну, вот то, что… Посмотрим, что скажет мне этот человек».
Именно радость, захватывает героя Мандзони и не дает ему оставаться равнодушным. Именно праздничный лик Церкви заставляет Безымянного задавать свои вопросы. Ему кажется, что в Церкви существует ответ на извечную потребность человека в счастье, глубоко укорененную, несмотря на живущих там демонов.
Как, в самом деле, может происходить встреча между человеком насилия и человеком мира? Мандзони долго работал над этой сценой. До нас дошли два варианта. В более раннем Безымянный и Федериго встречаются, даже сталкиваются молча. Каждый из них ждет. Чтобы другой заговорил. Наконец лицо кардинала, выражающее «дружественное ожидание, доброжелательность, одобряющую, нерешительных» побуждает Безымянного заговорить. Но в первых его словах звучит некий вызов и недоверие: «А если бы я пришел, чтобы удовлетворить мое любопытство?»
В окончательном варианте сцена построена по-другому. Мандзони старается выразить состояние человека, переживающего кризис: «Безымянный, привлечённый сюда скорее какой-то неизъяснимой силой, чем определённым намерением, стоял как бы против воли, терзаемый двумя противоположными чувствами: с одной стороны — желанием и смутной надеждой найти какое-то успокоение своим душевным мукам, а с другой — досадой, стыдом от сознания, что он пришёл сюда как кающийся грешник, как покорный, жалкий человек, — пришел признаться в своей вине и молить о прощении».
Проблема для Мандзони здесь не моральная, а антропологическая и, следовательно, богословская, касающаяся самосознания. Только признав себя жалким, во всем нуждающимся, человек может преодолеть кризис. Дальнейший диалог состоит только из взглядов. Потом Федериго говорит: «Ваше радостное посещение для меня еще и упрек, потому что теперь вы пришли ко мне, а я должен бы прийти к вам».
Мандзони считает, что отношение Церкви к власти, особенно когда к развращенной, может быть отношением Отца к блудному сыну, Доброго Пастыря к заблудшей овце.
В окончательном варианте автор перевернул постановку сцены: Безымянный говорит через одно свое присутствие; чтобы сломать лед между ними кардиналу надлежит прочитать его сокровенные мысли, разрешая жесткую и напряженную ситуацию. И он это делает необычайным жестом, объявляя себя должником: «Неужели же вы думаете, что радость, которую я чувствую и которая, без сомнения, отражается на моем лице, я мог бы испытывать при появлении неизвестного мне человека? Именно вы заставляете меня переживать её. Повторяю, именно вы, которого я должен был бы искать повсюду; которого я уже так страстно возлюбил и жалел, за которого так горячо молился; вы один из детей моих, впрочем я люблю всех, и от всего сердца, но вы — тот, кого мне больше всех хотелось обрести и обнять, если б только я мог надеяться на это».
Это оставляет Безымянного взволнованным и смущенным. Братское объятие является первым шагом, которым Церковь, идя навстречу людям, переворачивает ход истории.
Человек Церкви Федериго представлен здесь как посланник утешения. В конечном итоге он просто заново зажигает в бездне человеческого сердца надежду победить грех. Безымянный может сказать только это:
— У меня в душе ад — откуда же взять мне добрую весть? Бог! Бог! Если б увидеть Его! Если б услышать! Где он, этот Бог?
— Вы меня спрашиваете об этом? Вы? Да кто же к нему ближе вас? Разве не чувствуете вы его в своем сердце, которого Он коснулся и потряс, взволновал его, не дает ему покоя и в то же время влечет вас к Себе, дав вам проблеск надежды на примирение, на утешение, беспредельное, полное утешение, лишь только вы познаете Господа, станете Его исповедовать, будете молиться Ему.
— Да, правда,что-то томит меня, вот здесь словно гложет. Но Бог? Если это Бог, такой, как о нём говорят, зачем я Ему?
В подобных репликах звучит понятие о скрытом Боге (Deus absconditus) о Боге, которого люди ищут, и не могут найти, хотя слышат Его голос в своем сердце. Эти слова знаменуют собой пик отчаяния, и с них начинает свое рассуждение Федериго: «Зачем вы Ему? Что Ему делать с вами? Вы — знамение его могущества и его благости. Никто больше вас не может послужить к прославлению его! Весь мир давно уже вопиёт против вас, тысячи и тысячи голосов проклинают поступки ваши». Но Бог не знает, что делать с такой справедливостью, «такой ничтожной и такая понятной», движимой завистью и интересом.
Для Мандзони справедливость, не дополненная верой, менее справедлива. Бог, по словам Федериго, не осуждает «злосчастное могущество» хозяев жизни: «Но когда вы сами восстанете, чтобы осудить свою жизнь и произнести себе приговор, о, тогда, тогда прославится имя Господне!»
Федериго становится на один уровень с собеседником, он говорит: «мы, жалкие, ничтожные люди, преисполнены собой» и признается, что его позиция кардинала не дает ему право считать, что он может знать будущее. В этой главе романа Мандзони воплощает свои размышления об авторитете и служении, начатые в «Замечаниях на католическую мораль».
Единственный справедливый и законный вид власти для него тот, который воплощается в служении. В этом миссия Церкви. Власть за пределами этой концепции страшна и безжалостна.
У Церкви в истории функция свидетеля. Свидетеля того, что действие Божие превосходит не только наши планы, но и наше воображение. Что полностью познать реальность(об этом говорится в «Замечаниях на католическую мораль») возможно лишь основываясь на присутствии в ней Тайны.
Безымянный признает, что поступал неправильно, но опасается, что его жизнь навсегда испорчена ошибками. Он признает кризис, но не чувствует себя в состоянии найти выход. Более того, он боится, что выхода нет, и чувствует себя рабом прошлого.
Такова логика мира — за ошибки надо платить. Кардинал, рассматривая реальность в свете веры, нарушает, переворачивает эту логику. Он говорит о том, что человеку, поврежденному первородным грехом, не отказано в возможности обрести желанный мир. Но только Церковь может осуществить такой «обмен», она получает от общества человека порочного и возвращает праведника. Только Церкви по силам вернуть человека к «состоянию невинности».
Это именно то, что переживает Безымянный: «Боже истинно великий! Боже истинно милосердный! Теперь я узнаю себя, понимаю, кто я; грехи мои стоят предо мною; я противен самому себе — и всё же, все же я испытываю облегчение, радость, да, радость, какой не испытал за всю свою ужасную жизнь!» Мандзони почти дословно предоставляет ему персонажу слова покаянного псалма.
То, что автор Псалма 51 провозглашает, становится программой или образом жизни Безымянного, следуя которому он хочет «отменить» и «исправить» собственные ошибки и преступления. В «Замечаниях», Мандзони писал, что именно пыл и ревность являются знаком истинного христианина, чье благочестие всегда спешит, волнуется: чтобы земной город мог открыться плодам Божьей любви.
В заключение я хотел бы процитировать сцену прощания Безымянного и Федериго:
— Вы вернетесь, не правда ли? — спросил кардинал.
— Вернусь ли я? — отвечал Безымянный. — Да если бы вы прогнали меня, я, как нищий, упорно стоял бы у ваших дверей. Я должен говорить с вами, слышать, видеть вас! Вы мне необходимы!
Невинный по самой природе своей, нищий, нуждающийся, так характеризует Мандзони своего героя, Безымянного. И это чудо, которое в истории может сотворить только Церковь — превратить сильного и гордого в жаждущего, готового действовать со всей свободой и открытостью, чтобы получить то, к чему стремится его душа.
Конференция организована фондом «Христианская Россия» (Италия), Итальянским институтом культуры в Москве и культурным центром «Покровские ворота». В мероприятии приняли участие: Государственный университет (Милан), Католический университет (Милан), Амвросианская Библиотека (Милан), Фонд Христианского Фестиваля Meeting Rimini (Римини),Российский Православный Университет Святого Иоанна Богослова (Москва), Музей современной истории (Москва).
Подготовила Алиса Орлова
Читайте также:
Конференция « Запад и Восток: кризис как испытание и как надежда» состоится 18-20 ноября в Москве
Александр Архангельский: Гуманитарные активисты или борцы за власть?
Святость и свидетельство: вслушиваясь в проповеди митрополита Сурожского Антония