Вечно неизменная и вечно новая Пасха Христова — главный праздник в жизни как всей Церкви, так и каждого христианина. Самыми яркими воспоминаниями о Пасхе делятся священники.
Протоиерей Валериан Кречетов – духовник Московской епархии.
Протоиерей Валериан Кречетов
У физика Паскаля есть интересное изречение: Случай – это псевдоним, под которым Бог действует в мире. Поэтому в жизни случайностей нет. И одним из свидетельств этого стал запавший мне в душу эпизод, который произошел как раз на Пасху.
Родился я на Марию Египетскую, и бывают иногда годы, что на этот день приходится Пасха. Однажды был как раз такой день, когда мой день рождения пришелся на первый день Пасхи. Собрались люди из нашего храма, чтобы меня поздравить. А мне тогда попались открыточки, на которых были всевозможные изречения из Священного Писания: «Аз есть с Вами во все дни до скончания века» или «Всегда радуйтесь, всегда молитесь, за все благодарите». Их положили на стол, и каждый присутствовавший взял себе по одной. Так получилось, что открыточек оказалось по числу присутствующих, и когда все их разобрали, осталась одна. Мне говорят: «Батюшка – это, наверное, Вам». На открытках были на одних розочки, на других уточки, на третьих пейзажи, а на моей была горящая свеча и такие слова: «Так возлюбил Бог мир, что Сына своего Единородного отдал, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную».
А, надо сказать, что я с детства всегда переживал, когда люди жили в злобе, в разделении, и уже когда я вырос, то узнал, что действительно смысл всей нашей жизни – это жить в любви. В 1989 году афонский монах-подвижник сказал одному паломнику: «Грядут времена, когда любовь спасет нас. Учись растить в себе любовь. Все остальное — грех хуже смерти, только она — жизнь. Мы пропадем без любви».
Поэтому когда мне выпало это изречение и свеча, то это так и осталось на всю жизнь напоминанием о том, без чего нет и жизни. Потому что без любви люди не живут, а только существуют. Иногда говорят, что в мире много чего есть, и все живет, но это не совсем так. Живет то, что в любви, в истине, а то, что не в любви и не в истине – оно существует…. до времени.
Протоиерей Максим Первозванский – духовник православного движения «Молодая Русь», главный редактор журнала «Наследник»
Протоиерей Максим Первозванский
Самую запоминающуюся для меня Пасху я встретил в 1998 году в домовом храме православной школы в пансионе Плесского.
Со свечами и пением «Воскресение твое Христе Спасе ангелы поют на небесех» мы шли Крестным ходом по вековому лесу, окружавшему пансион.
Было холодно и мы, замерзшие и прочувствовавшие величие ночи, предшествующей Воскресению Христову, совершенно по-особому воспринимали пасхальный возглас «Христос Воскресе!»
Протоиерей Владимир Шафоростов – настоятель Знаменского храма г.Красногорска.
Протоиерей Владимир Шафоростов
Каждая Пасха Христова – долгожданный праздников праздник. Он всегда исполнен особой благодатной радости.
Если говорить о самой памятной Пасхе, то следует отметить Пасху 1991 года, которую я встречал вместе с духовным отцом. Дело в том, что тогда впервые в жизни я молился Великим постом в храме, участвуя в богослужениях, и всегда мог получить от своего духовного наставника убедительный ответ на любой вопрос.
С Божией помощью я приобщался к жизни Церкви, учился жить по заповедям Божиим. Менялось моё мироощущение, отношения с людьми, а, главное, мои отношения с Богом.
После Пасхи 1991 года я сделал для себя неожиданное открытие. Великое творение преподобного Андрея Рублева — икона Троица — прежде была мне не понятна. После Пасхи Бог начал мне открывать духовную глубину и художественную красоту этой дивной иконы.
Протоиерей Игорь Фомин — клирик Казанского собора на Красной площади
Протоиерей Игорь Фомин
Если иметь в виду детские воспоминания Пасхи, то это воспоминания о замечательном светлом Празднике. Все меркло перед главным событием: Воскресением Христовым.
Для меня все другие события, которые происходили в пасхальные дни, теряли свою значимость. Каждый год для меня был особый, совершенно уникальный и запоминающийся навсегда.
В храм я начал ходить с девяти лет, в этом возрасте я попал на первое Пасхальное ночное богослужение. И это событие влилось в мою жизнь так гармонично, как будто я всю жизнь и был в храме во время этих праздников. Для меня ничего другого и не было, только радость, чистота, любовь. Это состояние было совершенно естественным. Пасха — это всегда радость.
И эта пасхальная радость всегда со мной.
Священник Михаил Немнонов — клирик храмов свв. мчч. Михаила и Феодора Черниговских и Усекновения главы Иоанна Предтечи под Бором г. Москвы
Священник Михаил Немнонов
Мое самое яркое воспоминание, связанное с праздником Пасхи, — Пасха 2000 г. в домовом храме св. прав. Иоанна Кронштадского. Это была совершенно особенная служба, она вся прошла на одном дыхании. И дело было не в священнике или прихожанах, — мы все были такими же, как и годом раньше или годом позже. Дело было и не в том, что сам храм был каким-то особенным, — он был расположен в самом непритязательном помещении.
Просто та Пасха действительно была для нас переходом (слово «Пасха» означает именно «переход»). Уже было принято решение о закрытии храма, и мы знали, что через два месяца будем своими руками снимать иконы со стен и разбирать все, что нами с таким трудом создавалось. Но мы уже успели смириться с этим, и приняли наш исход из этого храма как из руки Божией, с доверием к Его промыслу.
Помню, в самом конце службы я предложил всем причастникам — в храме было человек девяносто, и причащалось больше половины из них, — сначала прослушать благодарственные молитвы, а потом подходить к кресту. Когда молитвы закончились, в храме стояла такая тишина, какой больше никогда я не слышал после службы в Пасхальную ночь. Люди стояли так несколько минут мгновений. Потом мы приветствовали друг друга словами «Христос Воскресе!» — «Воистину Воскресе!» И затем все подходили к кресту так же молча. Не потому, что нам нечего было сказать, — просто ту радость о Воскресении Христовом, которую испытывали большинство из нас, нельзя было выразить никакими словами.
К чему я говорю об этом? У каждого в жизни случаются такие события, которые неумолимо разрушают нашу привычную жизнь. Так вот, хочется пожелать, чтобы мы всегда их принимали как из руки Божией. Тогда и будет в нашей жизни больше места для духовной радости.
Протоиерей Михаил Михайлов — настоятель храма святителя Николая «У Соломенной сторожки»
Протоиерей Михаил Михайлов
Одна из первых Пасх в храме в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» в Калитниках пришлась на время горбачевской оттепели, перестройки. На этой волне на Западе возник большой интерес ко всему русскому, в том числе и к Церкви.
Храмов тогда в Москве было меньше 50. Сейчас-то они переполнены до отказа на большие праздники, а в то время было еще больше народу.
Уже в предпасхальное время, в дни Страстной Седмицы, было особое ожидание Праздника. В саму Великую Субботу я точно знал, что я приду в храм к семи утра и уйду только на следующий день поздно вечером.
Рядом с храмом, на Калитниковском кладбище, был тогда птичий рынок. Поскольку это была суббота, птичий рынок вовсю работал, и получалось в храме смешение всего. Люди шли на рынок и освятить куличи, приходили, бывало, люди прямо с птичьего рынка с котятами, с собачками, с попугайчиками. Было очень забавно смотреть. Просили батюшек и котенка освятить, и собачку, и хомячка.
У меня, как алтарника, уже к 10 часам просыпалось чувство ответственности за то, чтобы служба прошла безукоризненно. То есть в 10 часов, когда в храм приходил чтец и начинал чтение Апостола, уже из алтаря я уйти никуда не мог: алтарник тогда был один и еще в алтаре была ныне уже покойная схимонахиня Анна (до схимы она была матушка Анимаиса).
Близится уже служба. Заканчивается чтение Апостола. Скоро начнется полунощница. И тут вдруг сообщают, что приехала группа канадских тележурналистов и они очень хотят снять крестный ход. Им надо где-то разместиться. Где? Куда? Надо их расположить, чтобы они все видели. Режиссером была у них женщина. Она первым же делом сказала, что они хотели бы осмотреть все внимательно. «Можно я посмотрю, где у вас лучше что снимать?» Показав на алтарь, она спросила: «Можно мне зайти туда?» Я о. Игорю сообщил, что тут дама к нам в алтарь пытается пройти, и он посоветовал ей выбрать другое место съемки.
Женщина эта была, конечно, расстроена. Она упорно и эмоционально объясняла, что это канадское телевидение! Наверное, она думала, что так можно пройти везде. Но на нет и суда нет. Дальше было самое тяжелое, потому что храм был забит битком. Руки не поднять. Да и сам храм не очень большой. Он забит, кругом еще люди – оцепление из милиции, которое вне территории кладбища сдерживает натиск толпы. Журналисты говорят: «Мы хотели бы снять еще и сверху». И вот я с ними пытаюсь пробиться на колокольню. Путь этот занял минут 30, наверно. На колокольню мы взобрались. Когда они поднялись, то сказали: «Вот и хорошо. Отсюда только мы и будем снимать». Одновременно успевая в алтаре, мне надо было заниматься еще и этой съемочной группой. Так и не получилось у меня причаститься в ту Пасху…
Пасха. Начинается крестный ход. В безбожной стране (все-таки это 86-й год) многие на тебя смотрели как на изгоя. Как мне позже сказал один государственный муж: «Ты ж советский человек! Как же ты в священники, в церковь-то пошел?» И вот я, советский человек, шел с крестным ходом в стихаре. Крестный ход заходит в храм, начинается пасхальное богослужение. Радость неописуемая. Это на лице и у всего духовенства заметно. Это было и на лицах бабушек. Даже у молодежи, по которой видно, что кто-то пришел сюда в первый раз, и кто-то даже для храбрости, может, из них и выпил, — лица все равно у всех прояснились, стали какие-то ясные, светлые.
Не было такого освещения, как сейчас у нас вокруг храмов светло бывает. В этой темноте мерцают свечи в руках. Только лишь свет, падающий из храма – не так-то много его тоже – в основном на духовенство. Вокруг стоят люди, и лишь их лица освещены пламенем свечей. Только это колышущееся пламя и воодушевленные лица у всех. У верующих, у неверующих. Воистину здесь было по слову Златоустого: те, кто постился, и те, кто не постился, – все, абсолютно все мы испытываем радость в этот день.
И вот мы заходим в храм. Дальше отцу диакону надо было открыть царские врата в боковых приделах. А чтобы ему было легче пробиваться, я у него в качестве ледокола впереди шел — и потом обратно в алтарь. Народ расступался, чтобы нас пропустить, сразу за нами смыкался плотно-плотно. Попали в храм не только люди верующие, но и случайные. Хотя я думаю, что это случайно с их точки зрения, а с нашей, с христианской, – далеко не случайно. Я надеюсь, даже те, кто тогда первый раз, может быть, был в храме, начали в тот момент свой духовный путь.
Пасхальное богослужение прошло, как мне тогда показалось, очень быстро. И вот тут появилось – не усталость – чувство успокаивающей радости.
В храме не было помещения для трапезной как таковой. Из алтаря духовенство и гости пошли наверх, в колоколенку. Остались в алтаре мы вдвоем со схимонахиней Анной. Погасили свет. Горят лампадочки на семисвечнике. Горит лампадочка на престоле. И такой уют, такое умиротворение наступило величайшее, что праздник ощутился не только в радости, но и в успокоении.
Выхожу из алтаря. С транспортом тогда государство не шло навстречу, как сейчас. Времени – три часа ночи. Бабулечкам некоторым некуда идти. Некоторым тяжело. Они будут сидеть до утра трамвайчика ждать: сели на скамеечку, кто-то стульчики с собой принес. Разговляются, кушают яички, пасхи. И чувствуется здесь, что люди объединены. Нет каких-то лишних разговоров. У всех на лице такая была радость, такой восторг этим праздником, что, кажется, люди вот только этим моментом и жили, стремились дожить до этого Светлого Христова дня.
Утром была еще одна служба. Целый день люди шли: заходили, молились, ставили свечи… После вечернего богослужения надо ехать домой, а из храма уходить не хочется. Потому что за эти дни, за эту ночь храм стал родным. Пасха в безбожной стране сделала из него цветущий сад. В храм пришли и те, кто был гонителем Церкви. Они пришли сюда, чтобы молиться. И то, что потом храмов стало намного больше – это, конечно, заслуга всех тех, кто все эти годы, несмотря ни на что, приходил в церковь. Это заслуга бабулечек, молившихся тогда, той самой молодежи, которая иногда приходила, чтобы похулиганить, а в итоге получалось так, что они оставались в этом храме, становились прихожанами. Радость была у всех людей. Вне зависимости от того, христианин ли это был или нет. Приходили сотрудники милиции, которые дежурили. Среди них были и мусульмане. И они с радостью на все это смотрели.
В середине 80-х годов, когда только-только государство разрешило, точнее особо не препятствовало, людям ходить в храм (это, правда, здесь в Москве, а на окраине, в глубинке, были сложности еще до 90-х годов) — люди пришли, все, кто мог. Тогда же, в советский период, в это время специально устраивали дискотеки, программы особые по телевидению пускали, чтоб только люди не шли в храм. И все равно вопреки всему люди шли туда. Душа человеческая требовала этого мира, спокойствия, которое бывает только лишь в церкви.
Пасха в Калитниках, моя самая первая Пасха, когда я был алтарником, запомнилась не суетой и беготней, а именно умиротворением, которое наступило после службы. Тем, что прошел пост, мы его выдержали, и приступили и соединились в этом празднике. И на самом деле «Христос Воскресе!» тогда звучало не просто радостно, а победно. Это победа над смертью и это победа над неверием.
Игумен Агафангел (Белых) — клирик Белгородской епархии, миссионер
Игумен Агафангел (Белых). Фото Дениса Маханько
Весна 1984 года была холодной. Мы бесцельно слонялись небольшой стайкой по тёмным, мокрым переулкам и грелись пошлыми анекдотами и дешёвыми сигаретами. Не помню уже, кто сказал, что завтра Пасха. Это было хоть какое-то развлечение, — пойти в церковь в праздник. Всё, что мы знали, это то, что служба должна быть ночью. Домой рано никто не собирался и мы понеслись через полгорода в сторону кафедрального собора. Через 16 лет и два месяца там меня будут рукополагать во диаконы.
Издалека была видна пестрая толпа у церковной ограды и яркий свет из высоких окон храма. Мы приблизились к воротам. Я совершенно не помню ни своего настроения в этот момент, ни того, о чем я думал. Зато я четко помню свои ощущения спустя несколько минут. Спокойно и уверенно, как мы обычно заходили в кинотеатр или какой-нибудь ДК на дискотеку, наша компания направилась ко входу в храм. В этот момент я почувствовал, как мягко, но властно меня взяли за локоть.
Лицо человека в потертой кожанке было невыразительным, но даже подростку было ясно, что этот дядя из органов. Глядя в сторону, он будничным тоном осведомился о цели нашего визита. Кругом были люди и я не делал ничего противозаконного, поэтому с определённой долей нахальства я заявил, что мы идем, короче это… молиться, — я с трудом вспомнил, что обычно делают в церкви. В этот момент я заметил, что у ворот стоят преимущественно мужчины с красными повязками на рукавах. Пасха в том году пришлась на день рождения Ленина и, может быть, по этой причине храмы усиленно патрулировались нарядами милиции и дружинниками.
Ещё крепче сжав мою руку, невыразительный человек спросил номер школы, сколько мне лет, где мои родители и не желаю ли я помолиться в отделении милиции, покуда они за мной явятся? От забора в нашем направлении двинулась группа дружинников. Притянув меня вплотную к себе, дядя из органов хрипло прошептал мне в ухо несколько слов. Наверное, следовало бы написать, что он обдал меня при этом смесью чеснока и перегара или просто каким-нибудь малоприятным ароматом, но это не так. Он просто грязно выругался и сообщил, мешая мат и разговорный русский, что если я не хочу неприятностей, то через секунду и духа моего здесь быть не должно.
В мгновение ока, выдернув рукав куртки, я рванулся было бежать и тут же почувствовал увесистый пинок в то место, где на джинсах обычно пришивают задние карманы. Потеряв равновесие я слетел с тротуара в грязь. Раздался хохот людей с красными повязками. Человек в кожанке в нецензурных выражениях посоветовал мне ускорить темп. Я отряхнул грязь, насколько это было возможно и нарочито медленно пошел в сторону от храма. Всегда мне доставалось в уличных конфликтах за такие несмиренные штуки больше прочих и, кстати, вполне заслуженно.
Ночью автобусы не ходили. Свою компанию я не нашел. Шлёпая по весенним лужам, в которых рябью отражались редкие фонари, я тащился через ночной город домой и думал: Гады, ну какие же они гады!
Как выяснилось на другой день, моих друзей также прогнали от храма дружинники. Возможно, формально они были правы, – нечего было несовершеннолетним делать в полночь в людном месте без сопровождения взрослых.
А в собор я все же попал. Через неделю. Зашел из принципа и чувства протеста прямо среди бела дня. Там было солнечно, тихо и совсем пусто. И была в этой тихой солнечной пустоте какая-то тайна, непонятная и привлекательная. Потому что её тщательно охраняли от меня, а значит, — она была настоящей.
Священник Андрей Кордочкин — настоятель прихода в честь Рождества Христова в Мадриде
Священник Андрей Кордочкин
…Вспоминаю свою первую священническую Пасху. Я очень волновался: одно дело – смотреть, как служит кто-то, другое – самому совершать богослужения Страстной Седмицы и Пасхи, которые заметно отличаются от обычных. К тому же, приход состоял в основном из греков; приходилось учитывать местные традиции.
Пасхальная ночь, крестный ход подходит к храму. В нем остается один человек, который, по греческой традиции, изображает князя тьмы, чье царство разрушено воскресшим Христом. Я должен вступить с ним в диалог словами псалма: «Поднимите, врата, верхи ваши, и поднимитесь, двери вечные, и войдет Царь славы! Кто сей Царь славы? – Господь крепкий и сильный, Господь, сильный в брани» (Пс. 23 7-8).
Сердце замирает. Стучу в тяжелую дверь старинного англиканского храма. «Who is this King of Glory?[1]», спрашивает недоуменный голос с акцентом.
[1] Кто есть сей Царь Славы?
Иеромонах Макарий (Маркиш) — клирик Иваново-Вознесенской семинарии, церковный публицист
Иеромонах Макарий Маркиш
Чем менее людная Пасха, тем более она памятна.
Вспоминаю один маленький приход в центре штата Массачусетс в городе Спрингфильде. Маленькая церковка святителя Николая Чудотворца, один батюшка с семьей, отец Брендон Кроулинг (он там и сейчас настоятель), горстка прихожан…
Я специально уехал туда за сто километров из Бостона, где тогда жил, подальше от праздничного шума, от скопления людей — чтобы встретить там Пасху.
Это была самая памятная моя Пасха. Было начало 90-х годов. Людей почти не было, мы прошли крестным ходом. Потом, после службы особого праздничного завтрака не было, мы тихо попили чаю, а потом я долго-долго ехал на машине домой.
Это был огонек пасхальной радости — неповрежденной, незамутненной, не искаженной неизбежной, но очень мешающей, человеческой суетой и многолюдством, которое отвлекает от Христа.
Игумен Савва (Тутунов)
Игумен Савва (Тутунов) — заместитель Управляющего делами Московской Патриархии
Не могу выделить какой-то конкретный из пережитых дней Пасхи.
Сколько их помню, каждый год есть какой-то особый пронзительный момент службы — иногда это первое «Христос воскресе», иногда — «Воскресение Твое, Христе Спасе» в алтаре, иногда что-то иное — когда меня вопреки обычному моему «рациональному» настрою уносит в пасхальную радость.
Читайте также: