На Руси у этой иконы была сложная судьба, полная всяческих перипетий. По легенде, попала она сюда в середине XI века, когда греческая царевна Анна, дочь Константина Мономаха, стала женой Всеволода Ярославича.
Уже в начале XII веке её сын, Владимир Мономах, переносит икону в Смоленск, в новопостроенный Успенский храм, в 1404 она возвращается в Москву, в качестве дара последнего из Смоленских удельных князей, сам же Смоленск в это время оказывается под властью литовцев.
В 1456 году смоляне бьют челом великому князю с просьбой вернуть им святыню, и её провожают из Москвы торжественным крестным ходом, который доходит до самого Девичьего поля. (Почти семьдесят лет спустя там будет основан Новодевичий монастырь).
Потом икона покидала Смоленск в 1812, когда её вывозили сначала на Бородинское поле, а затем в Ярославль.
В 1943 году, когда Смоленск был освобождён от фашистов, среди прочих икон Успенского собора Смоленскую не нашли.
В русских источниках икону Смоленской Божией Матери часто называют Одигитрией, хотя, строго говоря, это не так. К иконографическому типу «Одигитрия» относятся все изображения Божией Матери, где она указывает рукой на Своего Сына – то есть, и Иверская, и Троеручица, и многие другие.
В переводе на русский «Одигитрия» означает «Путеводительница». Таким образом, смысл этого жеста состоит в своеобразном подтверждении слов Христа: «Аз есмь путь, истина и жизнь». Божия Матерь указует на Своего Сына и говорит: «Да, это Он».
1991 год
Храм Бориса и Глеба в московском Зюзино. За год его чуть привели в порядок, и даже, кажется, успели позолотить пару куполов. А годом раньше не было даже пола — ходили по дорожкам из досок, уложенных прямо на кирпичные столбики фундамента. И батюшка жаловался, что сохранившиеся остатки росписей придётся, увы, снимать подчистую. В храме был гальванический цех, и теперь известь на сводах тихо «горит».
Крещение — моё крещение — я помню очень смутно. Помню, что, конечно, обливали — семнадцатилетняя тётя в тазик не влазила. Помню миропомазание, и ещё — как двоих мальчиков младенцев потом по очереди заносили в алтарь, а меня только приложили к иконам по обе стороны Царских врат — больше не положено.
Помню, было нас человек десять, а, может быть, больше — от младенцев до подростков. Взрослых, видимо, крестили в другой заход, потому что очереди в те годы стояли неслыханные.
Потом, кажется, причастили запасными Дарами. Впрочем, это я помню смутно, так как слова «запасные Дары» тогда не знала. Как не знала и то, что Смоленская.
Это выяснилось случайно. Мы стояли в иконной лавке, где как раз разбирали только что полученные иконы. Развернув бумагу, под которой заблестел софринский анодированный оклад, продавщица сказала: «А вот как раз сегодня».
Так в моей жизни появилась ещё одна дата – десятое августа. Наверное, без этого «сегодня» точную дату собственного крещения я имела все шансы забыть. Потому что уже несколько дней спустя началось…ну, вы помните…
1999 год
Новодевичий монастырь. Прославление его первой игуменьи Елены (Девочкиной). Патриаршая литургия – наверное, первая в моей жизни.
Администрации музея разрешила на один день открыть Смоленский собор, и народу в него набилось столько, что креститься не получалось – всю службу я простояла, плотно прижатая к соседям спереди и сзади – руки не высвободить и не поднять.
И полслужбы вперёд передавали свечи. А потом их же передавали обратно – поставить в храме подсвечники музей не разрешил.
Наверное, к такому наплыву народа сёстры были не готовы: помню, что от причастия мы вышли на улицу за запивкой, а назад в собор уже не вошли.
И ещё – очень плотно работала ФСО: почти всю службу мощные ребятки ростом 2.50 старательно закрывали собой Святейшего — всерьёз, напряжённо, как будто и правда боялись, что что-то случится. С ФСО я потом сталкивалась, но такого нерва в её работе не помню.
Но Святейший всё равно вышел и по дороге к машине благословил толпу.
2014 год
Опять август. И опять в голову упорно лезут строки Блока, удивительно уместные, хотя и написаны они были совсем по другому, вычурному и смешному поводу:
Не бойся умереть в пути.
Не бойся ни вражды, ни дружбы.
Внимай словам церковной службы,
Чтоб грани страха перейти.
Впрочем, у Блока много таких неожиданно точных строк.