Муж умер в 34 года — никто не знал, как его спасти. Что я узнала о горе, когда потеряла его
В июне 2020 года библиотекарь Кристин Крейн потеряла мужа. У него обнаружили редкое заболевание в марте, его трижды интубировали и помещали на аппарат ИВЛ, но вылечить не смогли. Инженеру Яну Дональду было всего 34 года. Кристин рассказывает о том, как переживает горе. В смерть любимого человека невозможно поверить, кажется, что он должен вернуться домой. Любовь продолжает жить, когда уже нет надежды. 

Мой муж мертв. Ян Дональд Маклин-Блевинс умер 19 июня 2020 года в 12:50 утра. Я стараюсь не считать дни, но просыпаюсь каждую пятницу утром и понимаю, что прошла еще одна неделя без него. Как долго я буду считать?  Год? Два года? Всю жизнь?

Я не верю. Врачи провели вскрытие, мне отдали его прах, некролог выпустили в газете, и я получила свидетельство о смерти. Но я все еще жду, что он вернется домой. Ко мне. Как будто он все еще больнице, и я просто не могу навещать его неделями из-за ограничений по COVID-19.

«Он скоро вернется домой, как только поправится», — говорю я себе. Каждое утро, когда просыпаюсь, то на долю секунды забываю, что он ушел, забываю, что я скорблю, забываю, что жизнь, какой я ее знала, закончилась. Иногда такое случается и в течение дня. Я рассматриваю его фотографии в Instagram или Facebook и всего на секунду забываю, почему я это делаю, почему я одержима желанием видеть его, ведь он должен быть здесь — сидеть на диване рядом со мной.

В психологии горевания это называют отрицанием. Но невозможно понять, что это такое, пока не почувствуешь на себе. Никакие книги не могут вас подготовить к этому.

В последнюю неделю его жизни я знала, что он умирает, как и он. Ян сказал, что не хочет, чтобы его снова интубировали — в четвертый раз меньше чем за четыре месяца. Но в конце концов признался, что хочет жить. Я сражалась. Спорила с врачами, умоляла медсестер сделать что-нибудь — все, что угодно. Когда его состояние продолжало стремительно ухудшаться, я, наконец, убедила их изменить курс лечения, но было уже слишком поздно.

Когда у меня была надежда

Он попал в больницу 12 марта, и после интубации у него произошла остановка сердца. Я сидела в приемной, когда загорелся сигнал экстренной помощи. Я не знала номера его палаты, но подняла глаза и увидела синий мигающий свет над дверью, тогда я поняла, что это именно с ним что-то случилось. Я вскочила и попыталась ворваться туда, а затем упала на пол, рыдая. 

Медсестры унесли меня в отдельную палату. Я просидела там полчаса, позже я узнала, что они делали искусственное дыхание моему мужу в течение 16 минут. Это были худшие минуты в моей жизни. Я так боялась, что он умрет.

Понимать, что он умирает, — это совсем не то же самое, чем знать, что его больше нет. Надежда еще жила.

Когда 19 июня в 12:33 мне позвонили из больницы и сказали, чтобы я приехала как можно скорее, что они делают искусственное дыхание, я уже поняла, что он уходит. У человека не может быть двух шансов за три месяца. 

«Самое трудное — звонить семье пациента в последний раз». Врач из Нью-Йорка — о хаосе, пациентах на ИВЛ и надежде
Подробнее

Невозможно два раза выжить, пока вам делают искусственное дыхание 15 с лишним минут, особенно если ваши почки не работают, у вас слабое сердце, тромбы, кровотечение и инфекция. Но все же у меня была надежда.

Когда я ехала в больницу посреди ночи, когда я вбежала в его палату, у меня все еще была надежда. Потом я увидела реаниматолога. Это был тот самый врач, который дежурил в первую ночь, когда Яна госпитализировали. Я не помню, что он мне сказал. 

Но я спросила, были ли там родители моего мужа, которые прилетели 12 часов назад. Я не хотела стать той, кто скажет его матери, что ее старший ребенок умер. В тот момент я потеряла надежду. Но все равно это было будто не по-настоящему.

Я отказывалась отпускать его 

За надеждой последовало отрицание. Я держала его за руку, целовала в лоб, обнимала его холодное тело. Я сидела с ним часами, плакала вместе с его родителями, говорила ему, как сильно я его люблю, и отказывалась отпускать его руку. 

Я смотрела на него, пытаясь уловить его дыхание, проверяя, не поднимается ли его грудь, пытаясь услышать биение сердца в тишине. Когда рассвело, я логически понимала, что пора уходить. Он был мертв. Он не собирался возвращаться.

Это был уже не он. Это было просто его тело. Но я боялась, что если отойду от него, он не сможет вернуться. Пока я с ним, все будет в порядке.

Меня увели его родные.

В следующие дни легче не стало. Я подумала, что если я выясню, почему он умер, какая часть его сложного редкого аутоиммунного расстройства убила его, то скажу врачам, как его вылечить. Я верила, что все еще могу спасти его, если только выясню, что произошло. 

«Запретите всем трогать его вещи». Близкий человек умер, но нет никакого «пора»
Подробнее

Его гематолог позвонил мне через несколько дней с результатами вскрытия. Он рассказал мне о сгустках крови в его сердце, мозге, надпочечниках, кровотечении и инфекции в легких. Он рассказал мне, что его почки перестали работать по неизвестным пока причинам. Я думала, что теперь, когда мы знаем, что именно пошло не так, мы сможем это исправить. 

После нескольких месяцев бесед с врачами и проведения собственных исследований его болезни, я, наконец, поняла что нужно, чтобы спасти его. И не важно, что он уже мертв.

Мне не хотелось звонить в похоронное бюро, писать некролог или получать свидетельство о смерти. Я думала, что если я ничего из этого не сделаю, то и смерти не будет. Он все еще сможет вернуться ко мне, мы все еще сможем быть счастливы вместе еще 30, 40 или 50 лет! 

Но и когда у меня появилось свидетельство о его смерти, его прах в урне у моей кровати, и я прочитала некролог, который написала десятки раз, отрицание никуда не исчезло.

Любовь живет и я оплакиваю его

Отрицание — это способ смягчить удар. Тело знает, что ты не можешь справиться с той силой горя и скорби, которую вы испытываешь, поэтому оно пытается защитить тебя. Оно не позволяет поверить в то, что произошло, пока сердце не готово это принять. Чтобы человек мог выжить. Поэтому, когда погружаешься в горе, не понимаешь, что происходит.

Оказывается, можно буквально умереть от разбитого сердца. Это называется эффектом вдовства. Существует повышенная вероятность смерти в течение первых трех месяцев после ухода из жизни любимого человека. Чаще всего это происходит с пожилыми людьми, которые были вместе в течение десятилетий. 

Мы с Яном не дожили до нашей пятой годовщины свадьбы, которая состоится в конце этого месяца. Но разве это может защитить меня?

Горе наносит физический вред человеческому телу. В дополнение к депрессии, тревоге и чувству вины может возникнуть физическое недомогание. Я перестала есть, перестала спать, мое тело болит из-за того, что я весь день лежу, свернувшись калачиком, и у меня постоянно болит голова от слез. Я занимаюсь самолечением, у меня возникают мрачные мысли, потому что я буквально не могу представить себе жизнь без Яна.

«Так она стала вдовой». Истории женщин, которые пережили утрату и начали жить
Подробнее

Я чувствую себя совершенно одинокой, но ведь другие люди тоже теряют своих супругов каждый Божий день. Но они не потеряли моего мужа, они не потеряли мои надежды и мечты о нашей совместной жизни. 

Даже горе его родителей и брата отличается от моего, потому что мы не оплакиваем одного и того же человека. Они оплакивают сына или брата. Я оплакиваю человека, с которым проводила почти каждый день в течение восьми лет. Я оплакиваю человека, за которого вышла замуж, с которым купила дом, с которым путешествовала по миру и с которым купила двух корги. 

Это не значит, что горе одного человека лучше или хуже, чем горе другого ― горе каждого имеет право на существование, ― но я единственная, кто скорбит о Яне как о своем муже.

Я не могу понять горя его матери из-за потери сына, потому что я никогда не теряла сына, а она не может понять моего горя, потому что ее муж с ней уже более 35 лет, и он скорбит вместе с ней. Я жадно читаю все статьи и книги, какие только могу найти, о переживании потери мужа, особенно молодого, но все равно чувствую себя совершенно одинокой.

Ничто не может подготовить вас к горю, к отрицанию, потому что оно уникально.

Прошло всего 19 дней с тех пор, как я потеряла мужа. Я все еще нахожусь в фазе отрицания, и кто знает, как долго это продлится. Нет никакого графика, никакого свода правил. У каждого свой опыт.

Мне еще предстоит пройти долгий путь горевания. Я еще не готова отказаться от отрицания, потому что оно, по крайней мере, защищает меня от реальности. Оно позволяет мне встать с постели и попытаться позаботиться о каких-то важных вещах, деньгах, счетах.

Оно также дает мне надежду, что все это нереально. Все это просто страшный сон, и я скоро смогу снова увидеть Яна. Мое тело еще не готово расстаться с надеждой.


Текст был написан 7 июля 2020 года, менее чем через три недели после смерти мужа автора. И он отражает эмоции, которые она испытывала в то время.

Источник

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.