«Церковь — это вчерашний день. Жизнь давно ушла далеко вперед. Православное христианство с его традициями и ритуалами, запретами и канонами не хочет и не может идти в ногу со временем»… Так или примерно так рассуждает сегодня, увы, немало людей. Вывод, который следует из подобных оценок, однозначен: нам не нужна Церковь, которая насильно тянет в прошлое. Мы хотим жить полной жизнью «здесь и сейчас», без ограничений и стеснения свободы.
Конечно, мало кто из православных согласится с такими оценками. Здесь действительно есть о чем поговорить. И о церковной истории, и о традиции, и о значении слова Предание. В общем, мы не боимся подобной дискуссии, мы готовы к ней, наша позиция сильна и обоснованна. Как говорится, броня крепка и танки наши быстры… Но я сейчас хотел бы сказать несколько слов на другую тему. Точнее, затронуть всего один, но очень важный ее аспект, который нередко проходит мимо нашего внимания. И тех, кто критикует Церковь, и тех, кто пытается ее защищать в подобных дискуссиях. Потому что нередко, стараясь что-то противопоставить такому взгляду на нашу веру и Церковь, мы сами — вольно или невольно, прямо или косвенно — создаем почву для подобной позиции, как бы поддерживаем ее. Почему так происходит? Мы много (и правильно!) говорим о церковной традиции, об уникальности апостольского преемства — прямого наследования нашим духовенством благодатных даров ближайших учеников Христа, Апостолов, которые получили их от Самого Господа; о богатой православной культуре и ее историческом значении для становления и развития русской культуры как таковой… Однако нередко в этих разговорах, спорах, докладах и семинарах мы упускаем самое главное: Церковь и христианство — не о прошлом, но о будущем. Если хотите, и в культурно-историческом, и в личностном плане. Церковь — не музей и не заповедник, потому что музеи открывают после смерти, а Церковь жива.
Современный человек не хочет идти в Церковь, потому что считает, что там с ним будут говорить о том, что и почему он сделал неправильно и каким он является грешником. И в этом заключается фундаментальная ошибка, основание всех ложных представлений о Церкви, которые, к сожалению, зачастую провоцируются людьми с малым духовным опытом, но со рвением делящимися своими (очень и очень несовершенными) представлениями о христианстве. А светские СМИ уже позаботятся о том, как распространить эти искаженные представления массовыми тиражами, выдавая их за «мнение Церкви».
Но на самом деле смысл Евангельского благовестия заключается не в том, чтобы человек признал свою греховность. Это признание не может быть целью; такая весть никогда бы не стала благой, то есть радостной и спасительной. Если осознание собственной греховности есть цель, то это совершенно тупиковый путь, дорога в никуда: хорошо (точнее, не очень), я грешник. А дальше что?
А дальше и наступает самое главное, о чем мы говорим почему-то меньше. Христианство — это не о том, кем человек был или является. Оно о том, кем он может стать. Во Христе и со Христом. Евангельский взгляд устремлен в будущее, а не в прошлое. Откроем Евангелие и послушаем человека, которому Христос первому сказал, что тот будет спасен, — одного из двух разбойников, распятых на кресте рядом с Иисусом. Этот преступник обращается к Христу со словами: Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! (Лк 23:42). Да, он раскаивается; да, он понимает свою греховность и просит простить его. Но он ощущает и другое: Христос пришел не осудить грешников, но спасти их, то есть изменить, преобразить, ввести в Свое Царство радости и любви. Поэтому Христос и отвечает разбойнику, страшному человеку и большому грешнику: Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мной в раю (Лк 23:43).
Но ведь евангельский разбойник — это не книжный персонаж, как и Евангелие — не художественная литература. Это образец поведения для нас, православных, в нашем обращении к Богу и к миру. А у нас нередко получается так, что мы можем неплохо цитировать Евангелие, но не готовы применять его в жизни. Особенно это важно в разговоре с молодежью. Один из главных стереотипных страхов молодых в отношении к Церкви — ожидание того, что их будут осуждать и поучать. Но это совершенно не так. Точнее, так не должно быть. Молодые (равно как и не очень молодые) люди должны знать, что Церковь — это прежде всего место, где их будут слушать. Где им помогут, согреют любовью и никогда не оставят, никогда не предадут, никогда не бросят на произвол судьбы. А разговор со священником — это не промывание косточек и мозгов, но попытка предложить человеку смело посмотреть в будущее, попытка рассказать (а еще лучше — показать) ему, кем он может стать, как он может измениться. Конечно, это изменение невозможно без покаяния, без перемены ума, без отказа от греха. Потому что грех — это промах (именно так это слово дословно переводится с греческого), это выстрел мимо цели, это уход от Бога. А значит, уход от любви.
И приходящий в Церковь молодой человек должен знать, что его ждет там не осуждение и не наказание, но помощь и радость, поддержка и возможность измениться. Конечно, это изменение потребует большого труда, усилий и пота. Но все это — лишь средства для того, чтобы достичь цели — будущего преображения и жизни в Боге, то есть в Любви. Да, Христос говорит о том, что всякий, кто за ним последует, должен взять свой крест (см., например, Мф 16:24). Эти слова часто (наверное, даже слишком часто) можно услышать в проповедях и прочесть в благочестивых книгах. Но так хотелось бы, чтобы упоминание о своем кресте сопровождалось и другими словами Спасителя: иго мое благо и бремя мое легко (Мф 11:30). В этом — тайна христианской жизни; тайна — не в смысле закрытой информации, а в том смысле, что всякому, кто с любовью, с доверием, с надеждой обращается ко Христу и согласен во имя любви Божией понести любую ношу, Господь непостижимым для нас образом эту ношу облегчает.
Большая ошибка считать, что мерило праведности — это понесенные неудобства и страдания. От страданий нас никто не освобождает, но Христос не просто облегчает их нам, но претворяет в радость. К сожалению, это слово, столь любимое преподобным Серафимом Саровским, занимает в лексиконе современных православных неподобающее ему скромное место.
А между тем Саровский батюшка в своем понимании христианства как радости был не одинок. К. С. Льюис, один из замечательнейших апологетов христианства, назвал свою духовную автобиографию «Настигнут радостью» — именно радостью, а не ужасом или скукой. Великий ученый Блез Паскаль, получивший откровение о вере во сне, вскочил и записал: «Радость. Радость. Радость. Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, а не Бог философов и ученых».
Вот такого понимания веры, живого и радостного, нам остро нехватает. А что взамен? В самом деле, нельзя же допустить, чтобы молодежь продолжала считать, что Церковь — одно большое «нет». Конечно, нельзя превращать Церковь и в одно большое «да», эта позиция ничуть не лучше первой. Нужен царский путь, золотая середина, а она находится только во Христе и со Христом.
Итак, христианство говорит с человеком не о прошлом, но о будущем. Но о каком будущем? О жизни через пять, десять лет? И да, и нет. Да, потому что это будущее человеческого сердца, каким оно может стать, если в этом сердце поселится Христос. И нет, потому что в будущем, как верят христиане, человека ждет не холодная земля и забвение, но вечность. «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века». Такими словами заканчивается христианский Символ веры — короткий текст, который говорит нам о том, во что верят христиане. Жизнь будущего века — это жизнь вечная, это жизнь в Боге и любви.
Об этом и речь.