“Мы не могли преподавать классиков и бездействовать”. Учителя рассказали про письмо в поддержку фигурантов “Московского дела”

Услышат ли письмо люди, которые принимают решения?

Дмитрий Быков, писатель, преподаватель литературы:

Никаких изменений в связи с письмами учителей и священников в обществе не происходит. Учителя всегда были на стороне милосердия, в Русской Православной Церкви всегда находились честные священники.

Письмо учителей появилось, потому что, во-первых, нужно призывать к милосердию, во-вторых, к прекращению преследований по политическим мотивам, в третьих, к адекватному возмездию некоторым представителям судейского корпуса, к наказанию для тех, кто выносит неправосудные приговоры, а также лжесвидетельствует.

Считаю, что голос профессионального сообщества уже услышан, хотя бы потому что вы звоните и спрашиваете у меня об этом. Услышат ли его люди, которые принимают решения? Я ни разу этих людей не видел и не могу о них судить. Я не знаю, кто принимает эти решения: президент, его подручные, какие-то представители пыточного корпуса, бенефициарной системы. Я никогда не видел человека, с которым советуются судья в совещательной комнате, человека, который спускает вниз эти решения секретарю. Я никогда не видел этих людей и не знаю, может быть, они уже шерстью обросли. Что на на них воздействует и что для них значимо, об этом пусть гадают антропологи.

Люди, преодолев страх, назвали вещи своими именами

Надежда Шапиро, учитель русского языка и литературы школы 57, один из авторов нового учебника по литературе:

На наших глазах совершается какой-то ужасное дело, и кровь стынет от того, что мы никак не можем противостоять тому, что для всех очевидно как зло. Мало что может быть страшнее, чем отсутствие правосудия в стране и такое демонстративное попрание прав в то время, когда можно следить, смотреть видео, ходить на суды.

Когда мы увидели, что все вступаются за своих — студенты за студентов, актеры за актеров, очень окрыленные тем, что журналисты сумели отбить Голунова — мы подумали, что они все — наши. Учителя должны чувствовать, что они все — наши дети. Я написала про это в закрытой группе.

Я была готова к тому, что коллеги скажут “не надо политизировать”. Мне казалось, учителя могут объяснить себе, почему этого делать не следует, шепотом соглашаться, а вслух не говорить, все-таки мы очень подневольные люди и известно, что есть много способов с учителями расправиться, не в тюрьму посадить, конечно, но, скажем, уволить. Но отклик был очень горячий. Оказалось, много людей мучаются тем же.

Началось это с учителей литературы, потому что группа была литературная, совершенно методическая, не связанная ни с какой политикой. В какой-то момент стало ясно, что мы не можем преподавать литературу, говорить эти правильные слова, читая классиков, которые все гуманисты, и при этом бездействовать.

Конечно, мы мечтаем, чтобы вышло так: нас слышат, прекращают дело и говорят, что это была страшная ошибка, спасибо вам, теперь мы все видим. Но это маловероятно. Я думаю, результат — это уже то, что люди, преодолев свой страх, ощутив, что они не один на один со своим негодованием, произнесли это вслух, назвали вещи своими именами.

Учителя готовы высказываться публично

Дмитрий Шноль, заведующий кафедрой математики школы «Летово»:

Я ходил на разрешенные митинги, видел, какие там были мирные люди, что там все было нормально и законно. Мне кажется, то, что происходит такая быстрая, по виду судебная, а на самом деле заказная расправа с людьми, которые совершенно ничего противозаконного не сделали, — это безобразие, и надо против этого бороться теми законными методами, которые у нас есть.

С 2003 года я работал в школе “Интеллектуал”, в ней сложилось довольно свободное учительское сообщество, привыкшее открыто выражать свое мнение: например, в 2014 году мы открыто протестовали против слияния школ, у нас были митинги, судебные процессы. Поэтому для меня в том, что в учительском сообществе (очень большом и разнообразном) нашлось сколько-то десятков или даже сотен людей, активно выражающих свое мнение, ничего удивительного нет. Надо иметь в виду, что учитель — массовая профессия, в России больше миллиона учителей, конечно, среди них есть люди, которые готовы высказываться публично.

Я не думаю, что одно письмо может что-то изменить. Но сейчас мы видим, что начали высказываться разные страты общества: юристы, священники, теперь учителя. В какой-то момент количество может перейти в качество. В общем, это радует. Мы помним 30-е годы, когда страх был такой, что жутко было даже промолчать, не поддерживать организованную расправу, не то что высказываться против. Мы помним единичные выступления в защиту закона в 60-е и 70-е годы. Сейчас кажется, что люди более массово выражают солидарность с невинно осужденными, страха меньше, а внутренней свободы больше.