Елена Агафонова, представитель народного совета Тульской области, и Ольга Подольская, муниципальный депутат города Ефремов, стоят перед зеленым забором Социально-реабилитационного центра для несовершеннолетних № 5. У них в руках пакеты с фруктами и конфетами. В центре сейчас приемные часы, и любой может принести передачу для детей. Ворота наглухо закрыты.
— Пожалуйста, позовите кого-нибудь! — говорит Елена Агафонова в небольшую щель между воротами и забором, — мы принесли передачу для Маши Москалевой. Почему мы не можем просто передать ей фрукты и узнать, как она себя чувствует? Что с ней?
— Может, кто-то и выйдет, — отвечает охранница из-за забора. Видны ее сапоги на каблуках.
Фото: Наталия Нехлебова
Следственный комитет не против
— Раньше нас сюда пускали, — рассказывает Елена Агафонова, — мы 3 марта передавали продукты. Еще передавали для Маши телефон 6 марта. Нас тогда пустили, записали данные, взяли передачу. Поговорить или увидеть Машу нам не позволили. Но хотя бы можно было принести передачу. А сейчас вот только через щель разговаривают. До сих пор не известно, отдали ли ей сотовый телефон и почему девочка не выходит на связь с близкими людьми, все ли у нее в порядке со здоровьем. Мы думаем, что телефон ей не отдали, так как она ни с кем не связывалась. В Следственном комитете нам пояснили — они не против, чтобы девочка находилась дома.
Неожиданно появляется полицейская машина. Зеленые ворота пропускают ее и тут же захлопываются. Теперь через щель с женщинами, которые принесли Маше передачу, разговаривает сотрудник полиции.
— Почему мы не можем передать продукты ребенку? — спрашивает Елена.
— Я охраняю правопорядок, — отзывается полицейский через щель.
— Так мы не нарушаем правопорядок. Мы принесли еду для девочки. Пусть к нам хоть кто-то выйдет, успокоит нас, скажет, что с Машей. Мы через адвоката передадим это отцу. Он с ума сходит.
— Я охраняю правопорядок, — повторяет полицейский.
— Пожалуйста, — просит Ольга Подольская, — позовите кого-нибудь, мы передадим заявление на имя директора центра.
— Я не уполномочен, — реагирует щель.
— У отца забрали ребенка, и он уже две недели не знает, что с ней! Какой же это правопорядок? — спрашивает Елена у щели, — мы просто хотим узнать, все ли в порядке с ребенком.
Щель молчит, видны черные сапоги полицейского на толстой подошве.
Фото: Наталия Нехлебова
Елена зачитывает заявление у щели:
— «1 марта 2023 года приблизительно в 10.00 сотрудники Комиссии по делам несовершеннолетних или полиции увезли Марию Алексеевну Москалеву (13 лет). В тот же день Елена Агафонова связалась с директором Центра «Юность» Денисовой Ольгой, которая подтвердила, что Мария Москалева находится в данном центре, но позвать ее к телефону отказалась, ссылаясь на то, что Маша не хочет ни с кем разговаривать. Требуем достоверно, с подтверждающими фактами, указать, где сейчас находится ребенок, и указать конкретное лицо, которое несет ответственность за жизнь и здоровье Марии Москалевой».
— Мы хотим подать в МВД заявление о пропаже Маши. Потому что никто с первого марта официально не заявил, где находится ребенок, каково ее состояние, никаких документов нам не предоставили, — говорит Ольга, — оказывается, вот так можно просто взять, увезти ребенка и обрубить все его контакты с внешним миром. Все, что я знаю, мне сказал в разговоре следователь: «Маша не идет на контакт, сильно напугана и замкнулась в себе». Уникальная история, когда Следственный комитет оказался человечнее, чем опека. Согласно статье 55 Семейного кодекса ребенок имеет право на общение с родителями в конце концов!
Адвокат отца Маши Алексея Москалева грустно смотрит на зеленый забор.
— Когда я прихожу к Алексею, он, естественно, первым делом спрашивает меня, известно ли что-то о Маше, — рассказывает адвокат Владимир Билиенко, — и мне нечего ему сказать. Нам вообще неизвестно, что с ребенком. 27 февраля администрация города Ефремов в лице мэра Балтабаева Сергея и директора этого центра Ольги Денисовой подали иск в суд об ограничении Алексея Москалева в родительских правах. 1 марта Машу забрали. Такое решение приняла комиссия по делам несовершеннолетних, на которой не было ни Маши, ни Алексея. Хотя они должны были быть. Иск, который они подали, абсолютно беспочвенный, абсолютно незаконный, потому что у нас есть 73-я статья Семейного кодекса. В ней описаны основания для ограничения в правах, отобрания ребенка. Это оставление ребенка в опасности либо если нахождение дома угрожает жизни и здоровью ребенка. То есть если родители пьют, избивают ребенка. Такого не было. Маша не была дома в опасности.
В иске об ограничении в родительских правах указывается: ненадлежащее исполнение родительских обязанностей — девочка долго не посещала школу.
— Все в Ефремове знают, что после инцидента с рисунком Маша просто боялась ходить в школу, — объясняет Елена. — Она училась дома. Она же боялась вообще из дома выходить.
— Если ребенок нарисовал рисунок, который не нравится учителю, учитель может объяснить ребенку, что он сделал что-то не то, — продолжает адвокат, — попытаться повлиять на его поведение и его взгляды. В этом смысл работы учителя. Но сдавать ребенка в полицию… Для ребенка эта безусловно предательство. Девочка просто не смогла ходить в школу, где ее предали взрослые, учителя, на которых у детей основная надежда. Где ее жутко напугали. Маша чувствует себя еще ужасно виноватой из-за того, что из-за ее рисунка и у папы начались проблемы.
Все напоминает о дочери
Алексей Москалев воспитывал Машу один.
— Мама почему-то бросила ее, — рассказывает соседка, — давно, девочка еще в школу не ходила. Они хорошие — и папа, и Маша. Идут — всегда здороваются. Он все время с девочкой был, видно, что заботливый.
У Алексея была своя небольшая ферма. Он разводил на продажу павлинов, куропаток, декоративных курочек. Дочка любила проводить время с животными.
В апреле прошлого года Маша Москалева на уроке ИЗО в школе нарисовала антивоенный рисунок. Учительница ИЗО, которой 87 лет, сообщила об этом администрации школы. Вызвали полицию. С девочкой, по словам адвоката, разговаривали полицейские, потом в школу приезжали сотрудники ФСБ. Полиция и ФСБ также общались с отцом Маши. У Алексея в социальных сетях нашли высказывания, которые были расценены как дискредитация российской армии. Алексея оштрафовали на 32 тысячи рублей. А 27 декабря 2022 года на Алексея завели уголовное дело. Домой к Маше и Алексею пришли с обыском 30 декабря.
— Ко мне Алексей приходил где-то 4 января этого года — он был в подавленном состоянии, — вспоминает муниципальный депутат Ольга Подольская. — Очень сильно напуган. Ему сказали, что его посадят, а девочку заберут. Он был в сильной депрессии. У него при обыске забрали все деньги. Ферму он еще с лета распродавал, а после обыска передал какому-то знакомому.
К ним с обыском пришли в полседьмого утра. Маша только проснулась. Все перевернули, забрали деньги, документы Маши, документы на квартиру. И вот так они отмечали Новый год. Без денег. Маша так плакала.
А он мне говорил: «Пожалуйста, сделайте все, чтобы Машу не забрали в детдом. Пусть ее отдадут под опеку, в какую-нибудь хорошую семью».
Он узнавал о маме Маши, звонил родственникам. Он все говорил: «Только бы не в детский дом». Потом они уехали в пригород Ефремова. Алексей устроился там на работу. 1 марта его забрала полиция, когда он возвращался с работы. А Машу забрала опека.
Девочке помогала собраться Елена Агафонова. По ее словам, Маша взяла минимум вещей. И, возможно, сейчас она нуждается в одежде.
— Суд назначил Алексею домашний арест, из СИЗО его отпустили 2 марта, — объясняет адвокат, — как раз с расчетом на то, что ему отдадут дочь и они будут вместе. Они предполагали, что дочка будет ходить за продуктами, потому что Алексей выйти не может. Встречаться он может только с адвокатом. И сейчас я иногда передаю ему продукты. Но мне это сложно, потому что я живу в другом городе.
Заказывать доставку он не может, потому что это будет расценено как общение с посторонними лицами. Алексей сказал мне сегодня, что для него нахождение дома даже тяжелее, чем в изоляторе временного содержания, где он был, потому что у него дома на каждом шагу попадаются фотографии девочки, ее игрушки. Для него как для отца это страшно. Потому что ребенок не с ним. И еще более страшно, что он вообще не знает, что с ней. Он чувствует обязанность защищать своего ребенка и не может это сделать. Это его грызет чудовищно.
В феврале в квартире у Алексея отключили газ.
— У него была небольшая задолженность за газ, — рассказывает Елена, — газ отключили. Оплатить задолженность сам, будучи под домашним арестом, он не мог. Мы ему помогли. Но теперь газовая служба требует от него прийти к ним и заключить с ними договор на обслуживание, без этого они не хотят подключать газ. Они прекрасно знают, что он не может выйти из дома. И мы опасаемся, что опека может использовать отключение газа в квартире как аргументы в пользу ограничения в родительских правах. Мы сегодня были в горгазе, написали заявление, мы просим сотрудников прийти и включить газ. Сейчас Алексей себе поесть приготовить может только в микроволновке.
Что вы натворили!
На 15 марта в суде города Ефремова назначено распределительное заседание по иску администрации города об ограничении в родительских правах Алексея Москалева. Участвовала судья Лариса Шаталова, директор Социально-реабилитационного центра для несовершеннолетних № 5 Ольга Денисова и адвокат Алексея. Несмотря на то, что заседание было закрытым, перед зданием Ефремовского суда собрались местные жители и те, кто приехал из других городов — Москвы, Санкт-Петербурга, Тулы. Много пожилых. Бабушки, волнуясь, держатся друг за друга.
Фото: Наталия Нехлебова
— Жители Ефремова относятся ко всему этому многозначно, тема политическая, и комментировать опасно, поэтому люди не комментируют так, как хотелось бы в душе прокомментировать, — говорит одна из пришедших, Лариса Чеснокова. — Хотелось бы понять полностью ситуацию. В этом возрасте, в котором находится Маша Москалева, у нее формируется психика, формируется личность. Как это все скажется на ней? На ее нервной системе? Конечно, мне любого ребенка жалко. Я сама женщина, сама мать. Если родитель любящий, у него нельзя отнимать ребенка. Лучше родного человека для ребенка ничего быть не может. Я понимаю, что сейчас у нее внутри. Я пыталась позвонить в этот реабилитационный центр. Но они ничего не говорят про Машу, очень многие жители хотят помочь — может, вещи передать, может, как-то поддержать.
— Это просто преступление, что девочке не дают общаться с папой, с близкими! — возмущается очень пожилая женщина, которая попросила не называть ее имя. — Это просто преступление! У нее же есть настоящий папа. Она с ним всю жизнь. Он ее провожает в школу, встречает из школы, готовит ей. Да эта администрация школы, не знаю, кто конкретно, которые вызвали полицию — они свою школу опозорили и себя лично! До чего мы дожили — не разговариваем с ребенком, а сразу полицию вызываем. Сейчас о директоре школы ужасно все в городе отзываются. И судя по ее поступку, она других отзывов не заслужила.
— Мы пришли потому, что это ребенок, мы переживали за нее с самого начала, — говорит Людмила, 69 лет. — Вот у меня внуки. А если они что-то не так нарисуют? Тоже полицию вызовут? Мы с ужасом на это смотрим. Это просто недопустимо. Она девочка такая хорошая, теперь у нее травма на всю оставшуюся жизнь. У нас в городе за Машу очень, очень многие переживают. Просто боятся открыто говорить об этом.
Молодые люди пытаются прорваться в здание суда. Потом выстраиваются в очередь. Начинают пускать.
— Это вопиюще — ребенка разлучают с единственным родителем, — говорит пришедшая Кристина Маркус, 38 лет. — Просто ни за что. Трагедия творится на наших глазах. И все, что мы можем сделать — это прийти и сказать, что мы видим это. И для нас это непереносимо.
Около зала заседания сидит женщина с плакатом: «Верните Машу отцу!» Она приехала из Московской области. Пристав подходит к ней.
— Это у вас пикет, — говорит он. — Он несогласованный. Уберите это. По-хорошему прошу.
Женщина убирает плакат.
— Это такой ужас, — возмущается она. — Маша же ребенок. И что с ней сделали взрослые. Как ей страшно, как ей одиноко прямо сейчас. Ей ведь с этим теперь жить. Такое сотворили! У меня дети просто рыдали, когда про это узнали.
Мы ничего по этому поводу не думаем — мы боимся
Людей запускают в узкий судебный коридор. Там они ждут решения около двух часов. Наконец, судья выходит. Сквозь толпу ее проводят два пристава.
Следующее судебное заседание назначено на 11 утра 6 апреля. Еще 3 недели Маша будет в детском доме. И папа не будет знать, как она, здорова ли, хорошо ли ее кормят, есть ли с ней рядом кто-то, кому она может сказать, что чувствует сейчас. Ей нельзя передать конфеты. Даже в тюрьму можно приносить передачи, а в Социально-реабилитационный центр для несовершеннолетних № 5 города Ефремова для 13-летней девочки — нет.
Фото: Наталия Нехлебова
— Мы будем надеяться, что девочка и Алексей будут на рассмотрении дела 6 апреля, что их допустят, — говорит адвокат Владимир Билиенко. — По делам такой категории, когда решается судьба ребенка, естественно, родитель имеет право присутствовать на суде. Маше больше десяти лет, и она может давать показания в суде.
Маша с папой жили в кирпичной пятиэтажке в центре маленького города Ефремов. Около подъезда сидят бабушки. Алексей открыл окно на пятом этаже и смотрит в небо. Ждет адвоката. Сейчас он сообщит ему, что Маша будет в детском доме еще 3 недели.
— Я ничего по этому поводу не думаю, — говорит пожилая женщина в розовом берете, — пусть депутаты думают. Они много получают. У меня нет мнения. Нет, и все. Девочку жалко. Но я боюсь говорить. Боюсь.
— Мы не знаем, правильно это или нет, — вмешивается другая, в платке. — Если папа Маши больной человек, против власти, значит, его нужно положить в больницу и лечить. Если нормальный — надо отпустить. Он всегда хороший был, и девочка хорошая. Какие-то слухи появились, что он пьяница, наркоман. Но мы с ним в одном доме живем и ничего такого не замечали. Нормальный всегда был, внимательный. Нам жалко девочку. Она так к нему привязана. Мы все это видели.
Но мы не знаем, правильно это или нет — то, что происходит. Если девочка рисунок про мир нарисовала — так мы все за мир. Ждем уже не дождемся, когда этот мир настанет.
Жители Ефремова активно пишут обращения к уполномоченной по правам ребенка Тульской области Наталье Зыковой. Но она внезапно ушла в отпуск. Обращения в Генеральную прокуратуру спускают на местный уровень, и пока на них нет ответов.
— Мы же понимаем, что если Алексея Москалева ограничат в родительских правах вот так, — произносит устало адвокат, — это будет прецедент. И мы очень быстро увидим, как изымают детей из семей подобным же образом.
Редакция «Правмира» отправила запрос в аппарат Уполномоченного по правам ребенка в РФ и ждет дополнительной информации.