В рамках гранта Андрея Павленко журналист Наталья Нехлебова выяснила, с какими вызовами столкнулась служба онкологической помощи в России во время пандемии. Она поговорила с Алексеем Масчаном о том, какие ограничения ввели в Центре им. Рогачева из-за коронавируса, чем он опасен для детей с онкологией и как им от него защититься.
— Есть мнение, что пандемия повлияла на маршрутизацию пациентов. Люди из регионов не могут доехать до Москвы, и НМИЦ им. Рогачева стоит полупустой. Это правда?
— Насчет полупустого — это не просто сильно преувеличено, а не имеет вообще никакого отношения к действительности. У нас чуть поменьше пациентов стало. Но все отделения, кроме одного, заполнены на 100%. Стало меньше пациентов в стационаре кратковременного лечения и детей в пансионате. Кроме того, мы кратковременно прекращали плановую госпитализацию. Сейчас мы ее открыли.
Прежде чем госпитализировать пациентов в клинические отделения, мы должны пропустить их через отделение изоляционное. Там мы берем тесты на коронавирус и после двух отрицательных результатов «поднимаем» больных в профильное отделение. Соответственно, количество госпитализированных профильных пациентов пока меньше.
НМИЦ им. Рогачева
Мы надеемся, что нам удастся в таком режиме продержаться, что не будет никаких масштабных вспышек. У нас несколько врачей и медсестер болели, и мы вынуждены были перейти на бригадный метод. Мы разделили врачей на бригады, работающие по 2–3 дня. В каждый момент времени в отделении работает 2–3 врача, а не 5–6 как обычно. Если кто-то из бригады заболевает, — на ее место сразу приходит новая бригада, состоящая из здоровых.
Были еще ограничения, которые связаны с заболеванием наших врачей. Заболело несколько хирургов, поэтому хирургическое лечение было ограничено.
— А сколько времени дети проводят в изоляционном отделении и как быстро делают тесты?
— У нас результат теста готов через пять часов. Это хорошие отечественные тесты. Был только один ложноположительный и один ложноотрицательный анализ. Поэтому дело не в том, сколько эти тесты делаются, а в том, что мы обязаны делать их с некоторым интервалом. Потому что если, например, больной по дороге к нам заразился, то в первый же день вирус у него не будет выявлен. Поэтому минимум три дня пациент должен ждать, пока будет готов второй мазок.
— Пускают ли к детям родителей?
— Естественно! Дети и родители вместе, как и раньше. Здесь ничего не поменялось.
Фото: fnkc.ru
— В связи с чем были приостановлены плановые госпитализации?
— У нас была переполнена клиника. Обычно работаем примерно на 120–130 процентов мощности, отделения и пансионат загружены «под завязку». Нам было необходимо несколько разгрузить клинику.
Никакого простоя не было. Лечение продолжалось. Больные получали химиотерапию, трансплантации и операции. Просто мы уменьшили существенно госпитализацию в связи с тем, что должны были разгрузить пансионат и стационар кратковременного лечения.
— Но сейчас все работает в прежнем режиме?
— Нет, не в прежнем режиме. Мы не можем госпитализировать пациентов столько, сколько раньше, для лечения в «стационаре одного дня». У нас здесь огромная активность — не госпитальная, а именно в стационаре кратковременного лечения. Но мы работаем с полной загрузкой, а раньше работали с полуторной.
И основное — наша пропускная способность сейчас строго зависит от мощности изоляционного отделения, в котором дети должны провести время до того, как мы убедимся, что у них отрицательные анализы на COVID-19. После этого они уже начинают собственно лечение.
— Эти три дня ожидания на прогноз лечения влияют?
— Никак не влияют. При неотложных состояниях, требующих немедленного лечения, мы лечим, невзирая ни на какие вирусы. Когда сдвигаются блоки химиотерапии на пять-семь дней, это в большинстве случаев абсолютно безопасно, а когда это недопустимо, мы, естественно, лечим.
В изоляционном отделении есть все возможности для интенсивного лечения, в том числе одна реанимационная койка.
Тех, кто нуждается в нас, мы берем
— Какие меры предосторожности были приняты в центре Рогачева?
— Жесточайшие меры. Тотальное измерение температуры всем сотрудникам на входе. Запрет на появление в центре с малейшими симптомами ОРВИ и всем, имевшим контакт с больными COVID-19. Респираторы с клапанами — всем. На респиратор — маску. Перчатки. Повсюду стоят аппараты для дезинфекции рук.
Мы тестируем всех пациентов и весь персонал. Раз в 5–7 дней мы тестируем сотрудников независимо от того, есть симптомы или нет. Если у пациента есть симптомы, естественно, тестируем сразу, как только они появляются.
Алексей Масчан. Фото: podari-zhizn.ru
— Как болеют коронавирусом дети с онкологией?
— Никто не знает, для каких онкологических больных инфекция наиболее опасна. Данных немного. Но они говорят о том, что онкологические больные переносят коронавирусную инфекцию примерно так же, как и все остальные.
У нас всего было 11 инфицированных детей. Девять из них болели бессимптомно, двое потребовали кислородной поддержки.
Общее ощущение такое, что больших различий со здоровыми взрослыми — но не со здоровыми детьми, которые часто переносят инфекцию вовсе бессимптомно — нет.
Но лучше, конечно, не болеть, потому что это влечет за собой далеко не нулевую опасность тяжелых осложнений. Два пациента, которые требовали кислородной поддержки, болеют очень тяжело. Но остальные — бессимптомно. Это при том, что наши пациенты помимо коронавируса имеют массу сопутствующих проблем, на которые коронавирус может наложиться.
Хотя в целом массового катастрофического течения COVID-19 у наших пациентов пока не наблюдается, говорить об этом надо очень аккуратно. Скоро накопится большой международный опыт, и тогда будет ясен истинный счет побед и потерь.
— Детей, у которых выявляют вирус, вы выписываете?
— Мы не имеем права держать пациента с доказанным коронавирусом, мы должны его перевести в один из стационаров, которые специально организованы для пациентов с COVID-19. Ну или домой. Там мы наблюдаем за ними уже дистанционно.
— Вы советуете некоторым пациентам не приезжать, остаться в регионе?
— Тех, кто нуждается именно в нас, мы берем. Если пациент может лечиться в своем регионе, мы стараемся, чтобы он остался в регионе. Это не всегда совпадает с желанием пациента, но это обычная наша практика, не связанная с коронавирусом.
Мы не можем вылечить всех пациентов, которые есть в России. Лечиться у нас хочет гораздо больше пациентов, чем мы можем принять. Поэтому мы отказываем пациентам, которые могут без нас обойтись. Но тех, кому можем помочь мы и только мы, мы принимаем.
У нас есть большой лист ожидания трансплантаций, распланированный на четыре месяца вперед. И трансплантации не переносятся.
Пациенты, которые должны приезжать для проведения контрольного обследования, пока не приезжают. Многое из того, что мы делаем, они могут получить и по месту жительства. Мы их консультируем удаленно — телемедициной занимаемся день и ночь. С нашими коллегами в регионах мы общаемся постоянно.
— С донорами крови как-то изменилась ситуация?
— Была угроза уменьшения количества доноров, но у нас, благодаря усилиям тех, кто вовлечен в мобилизацию доноров, они есть. Все пациенты, которым нужно переливание, его получают незамедлительно. Насколько же уменьшилось вообще количество доноров в стране — сказать не могу.
Донор в НМИЦ им. Рогачева. Фото: fnkc.ru
— Были изменения в схемах лучевой терапии, химиотерапии?
— Модификации в лучевой терапии были — некоторые технические вариации в ритме, в количестве фракций облучения. Те изменения, которые вносились, никоим образом не должны повлиять на результаты терапии.
Все «раскарантинились» — через две недели я ожидаю новый всплеск заболеваемости
— Хватает ли врачам средств индивидуальной защиты?
— Сейчас хватает. В начале эпидемии, месяца два назад, мы не могли купить респираторы, маски нормальные и халаты, — их просто не было в стране. Но потом и гуманитарная помощь была, и дарили, и покупали сами. Но, главным образом, дарили.
— А гуманитарная помощь от кого?
— Да от кого только не было — от фармкомпаний, от частных лиц, от фонда «Подари жизнь». И из-за границы, кстати, тоже. Мы в этом смысле в привилегированном положении, мы на виду, и у нас такого чудовищного дефицита не было.
— Это не повлекло за собой появление инфекции в клинике?
— Нет. У нас заболело несколько врачей и чуть больше сестер. Этим пока и ограничилось. Конечно, полностью защититься мы не сможем. Пока эпидемия продолжается — риски остаются те же самые. Это принципиально понимать.
Вот сейчас все «раскарантинились», вышли на улицу. Подумали, что всё. Так вот, не всё. Через две недели я лично ожидаю нового всплеска заболеваемости.
— Что вы можете сказать родителям детей с онкологией? Как им уберечься от коронавируса?
— Советы очень простые.
Не быть идиотами. Все, что говорят про коронавирус плохого — это все правда.
Поэтому — контактная изоляция, маски нормальные, лучше респираторы вместе с масками, обработка рук частая. Сокращение походов в магазин, максимально возможное сокращение общения с родственниками, знакомыми и так далее. Это самое главное и касается не только детей с онкологическими заболеваниями, а вообще всех.
Вся эта тошнотворная чушь с имбирем, чесноком, дыханием через спиртовые маски, народными средствами, оберегами, которые даже некоторые депутаты носят… Ну не слушайте вы этого. И конечно, если появились симптомы, не лечитесь сами.
— Некоторые острые гематологические формы болезни требуют очень быстрого лечения. В существующей ситуации дети успеют добраться до федерального центра, получить лекарства?
— У нас в стране больше чем в 55 центрах лечат лейкозы и другие онкологические заболевания. Мы берем те случаи, когда в конкретном регионе нет адекватной онкологической службы или когда там этот конкретный случай вылечить не могут. Кроме нас есть и еще три других крупных федеральных центра, они тоже имеют большие мощности и могут принимать детей с онкологической патологией.