Татьяна Грабенко
«Дети поняли, что террористы оказались слабыми воинами»
Когда случилась трагедия в Беслане, я вошла в команду тех, кто оказывал помощь попавшим в беду: родителям ушедших детей, детям ушедших родителей, детям, которые были в теракте заложниками в спортзале. Были и ученики других школ Беслана. Они остались за пределами этой трагедии, но их вторичная травма тоже была обширна, потому что фантазийный аспект переживания травматического стресса глубокий, объемный и длительный.
В Беслане я работала с детьми методами сказочной терапии и песочной терапии.
Летом 2005 года [из Беслана] в Петербург приехали 20 семей, пострадавших в этой трагедии. Им оказали всестороннюю помощь: социальную, медицинскую, психологическую. И я снова вошла в команду психологов, которые работали с этими детьми. Мы работали в течение месяца, ежедневно, на базе наших приморских санаториев.
В рамках песочной терапии мы создавали удивительные картины и пространства, исследовали свой эмоциональный интеллект и знакомились с архетипической педагогикой игровыми средствами.
Террористы удерживали в заминированном здании более 1100 заложников на протяжении двух с половиной дней.
Дети в какой-то момент терапии поняли, что напавшие на них террористы, которые изувечили и перевернули всю их жизнь, их представление о добре и зле, оказались слабыми воинами, которые только и умеют, что воевать с детьми да с женщинами.
«Не смог выкупить маму, потому что слишком много ел мороженого»
Был мальчик в Беслане, Хетаг. Он сильно переживал, что в то лето [2004 года] ел очень много мороженого. И все свои карманные деньги к 1 сентября потратил. У него оставалось 5 рублей. Хетаг эти 5 рублей предлагал террористу, чтобы тот отпустил его маму. Террорист рассмеялся и сказал, что у него таких монеток полный мешок: «Иди, парень, и не дури». Мама погибла. И вот этот мальчик винил себя в том, что он не смог выкупить маму, потому что он слишком много ел мороженого. С ним мы написали сказку.
Медитативная сказка от Хетага «Дерево в горах»
Далеко-далеко, высоко-высоко в горах растет дерево огромное-преогромное. Встанешь за него — ничего не видно, и тебя не видно, и тебе не страшно. Прислонишься к нему — и тебя не видно, и тебя не слышно, и тебе не страшно. Залезешь на дерево это — и опять тебя не видно, и тебя не слышно, и тебе не страшно. Не страшно потому, что дерево тебя прячет, защищает, оберегает…
А как отойдешь от дерева или слезешь с него — и тебя видно, и тебя слышно, и тебе не страшно. Не страшно потому, что дерево силы волшебные дает, слова важные нашептывает, сердце мальчика или девочки лечит, и голова от его шепота болеть перестает…
А когда мама к этому дереву подойдет, его ствол шершавый обнимет, закричит и заплачет сначала горько-горько, а потом запоет тихо-тихо, да и засмеется звонко-звонко. И ничего теперь не страшно!
У каждого есть своя история, на фоне общего процесса есть свои чувства вины, ответственность, переживания. Страх страху рознь. Каждый боится чего-то особого.
«Зайка, тебе нельзя так смеяться — у тебя же осколок!»
В 2004 году летняя терапевтическая сессия с детьми и родителями Беслана, пострадавшими в террористическом акте 1-3 сентября 2004 года, проходила под Санкт-Петербургом в поселке Репино. <…> Работа психологов проводилась в различных формах — индивидуальных консультаций детей и взрослых и групповых занятий с детьми в контексте игровой сказкотерапии.
Штурм школы произошел 3 сентября, во время перестрелки было убито 27 террористов. Скриншот: НТВ
Основным форматом работы игротерапевта была определена разработанная в Санкт-Петербургском институте сказкотерапии программа эмоционального и волевого развития «Волшебный мир эмоций» <…>: «…в каждом из нас, живущем на земле человеке, есть Внутреннее Королевство. Это Королевство просторно и богато. Им управляет Внутренний Король (или Королева). Король или Королева беспристрастны, мудры, добропорядочны — как и полагает быть царственным особам. Однако управлять страной в одиночку они не могут. Как и у каждого правителя, у Внутреннего Короля или Королевы должны быть помощники, советники — слуги. Наше Королевство — Внутреннее, поэтому слуги здесь особые. Слуга по имени Радость, слуга по имени Грусть, слуга по имени Страх, слуга по имени Гнев и прочие слуги — эмоции. Восседать на троне и управлять страной может Король (Королева), а слуги лишь помогают, подсказывают, разъясняют, упреждают своих правителей при принятии ими каких-либо решений…»
Такова завязка сюжета. Именно эта история и была рассказана группе ребят из Беслана. <…>
…Закричали самые юные участники группы — Майербек и Хетаг: «Мы будем Королями. Только нас будет двое! Мы будем братья. Можно?!»
«Все можно!» — сказала я, облегченно улыбаясь. Но радовалась я рано. Новоиспеченные Короли вызвали эмоцию по имени Страх.
«Итак, слуга по имени Страх, повинуясь воле Королей, приближается! Кстати, откуда он начинает свое движение? Далеко ли, близко проживает?»
«Близко, близко, прямо в сердце Королей».
«Да прямо у нас, вот тут!», — Майербек (6 лет) показывает рукой слева от себя, а Хетаг (7 лет) бьет себя в грудь: «А у меня тут!»
«Слуга идет, слуге — дорогу! Какие звуки издает, какие песни напевает!»
«Стреляет, кричит, на расстрел вызывает, бомбу взрывает!»
«А нам не страшно — ха-ха-ха, — веселятся Короли, играют в ладушки. — Мы вас не слушаем, даже уши зажимать не будем — ха-ха-ха!!!»
«Слуга по имени Страх приносит с собой и запахи. Какие?»
«Запах крови, пороха…»
«Пот! Страх пахнет потом!»
«А мы, пожалуй, поспим!» — заявляют Короли.
Такую выраженную демонстрацию копинг-стратегий я наблюдала впервые (копинг-стратегии — это способы адаптироваться к стрессовой ситуации, иными словами, это реакция на стресс, выраженная через мысли, чувства и действия. — Примеч. ред.).
Пока Короли «спали», все остальные участники процесса проигрывали ситуации прихода слуги в образе животного. Это были обезумевшие тигр, лев, волки, бараны. Стены игрового зала буквально сотрясались от детского смеха, на детский смех сбежались взволнованные родители: «Зайка! Тебе нельзя так смеяться — у тебя же осколок! Георг, ну что ты делаешь, почему ты на карачках — встань, помнишь, что доктор говорил?!»
Фото: Ivan Sekretarev / AP
К великому моему счастью, на моих занятиях всегда присутствовал врач — замечательный педиатр Андрей Леонидович Карлов. Именно он постоянно следил за соматическим здоровьем детей и уверил родителей: то, что здесь происходит, — идет на пользу их детям. Успокоенные взрослые присоединились к игре.
Когда же слуга по имени Страх принялся рассказывать страшные истории, Короли, наконец, «проснулись».
«Ну, хватит, — заявил Хетаг, — это все мы и так знаем! Надоело! Пошел вон! Вон, слуга по имени Страх!»
«Вон так вон! Слуга по имени Страх удаляется!» — говорю я, и участники игры покорно рассаживаются по своим местам.
«Теперь я буду Королевой! — кричит Зарина. — Я вызываю слугу по имени Радость!»
«И Радость бежит к своей Королеве! Издалека ли?»
«Издалека! Отсюда не видно! Нет, видно, она всегда была за стеной школы! Она там, где мама и нет террористов!»
«Она приближается со звуками… Последнего взрыва, гудков машины, топаньем ног, криком мамы: “Сынок!”»
А дальше… Дальше ребята играть отказались: «Мы устали, надоело, спать пора, нам ночью на экскурсию — развод мостов смотреть. Мы пойдем, ладно. С вами хорошо было, весело! Завтра еще поиграем, а сейчас спать».
И они спали с семи вечера до девяти утра. Экскурсию пришлось отменить, ибо врач запретил прерывать такой спокойный и ровный детский сон, которым наслаждались все участники игрового процесса.
Фото: Рамазан Лагкуев / РИА Новости
Потом были другие игры: «Государство, безопасное для меня», «Песочная страна», «Мои архетипы» и пр. К «Волшебному миру эмоций» мы не возвращались.
Последующая диагностика подтвердила наши наблюдения за детьми: условно позитивные эмоции — радость, удовольствие, интерес стали занимать ведущее место в эмоциональном фоне участников процесса, а условно деструктивные — проживаться в конструктивном ключе.
(Фрагмент из книги Татьяны Грабенко «Сказка — основа спасения: как помочь человеку в тяжелых жизненных ситуациях?», Санкт-Петербург, «Речь», 2011)
«Мне сегодня снилось, что психологи захватили школу»
Когда я только начинала работать с детьми из Беслана, одна девочка мне сказала: «Вы знаете, Татьяна Михайловна, мне сегодня снилось, что психологи захватили школу». В ответ спросила ее: «Я там была?» Девочка сказала, что нет. Я продолжила: «Сделай со мной все то, что ты бы хотела сделать с этими захватчиками. Хочешь, бей меня, хочешь, кусай, обзывай». Она посмеялась, сказала, что меня-то не за что. Мы на песке отработали битву с захватчиками, которыми были уже психологи, а не террористы.
Я обращалась к народным сказкам, национальным осетинским сказочным историям. Сочиняла для ребят сказочные истории. Дети вовлекались в сказочную песочную терапию, где создавали и защищали безопасное для них государство.
Фото: Alexander Zemlianichenko / AP
Еще такой момент был, что я работала на русском языке, не на осетинском. Дети, говорящие по-русски и по-осетински, чаще всего переходили в разговорах друг с другом на осетинский язык. Переводчиков не было. Может, в этом была какая-то тяжесть тоже. Осетинские психологи в момент трагедии тоже были травмированы, и им также требовалась помощь. Хетаг говорил, что психологи — это люди, которые лечат как-то незаметно, они в этом государстве должны быть самыми-самыми главными, потому что все хорошее они делают безболезненно и прекрасно.
Психологическое сопровождение детей Беслана длилось три года. Потом оно стало дискретным, эпизодическим. Чаще со мной стали делиться успехами или просто передавать приветы. Я радовалась, благодарила, восхищалась. И этого им было достаточно.
Для меня это был огромный жизненный этап. Я надеюсь, что привнесла в жизни подопечных радость. Сейчас многие из них ушли в медицину, стали психологами, юристами, кто-то стал экономистом.
Во время работы я стараюсь находиться вне ситуации, я не участник этих событий, а их наблюдатель. Если бы я кинулась в травму подопечного, я сама бы получила вторичную травму и помочь не смогла бы. Ни ему, ни потом и себе. Погрузившись в ситуацию, я не загружаюсь ей. И поэтому сказочные методы, работа с метафорой, игровые методы, архетипическая педагогика, они дают возможность быть над ситуацией и поднять человека для осмысления того, что с ним происходило.
Ты выжил, ты вышел из спортзала, твоя задача сейчас найти свое предназначение и жить, воплощая его. Это грубый пример, но, по крайней мере, это то, что мы делаем, ради чего работаем. Как говорила одна девочка: «Еще две недели моя мама вычесывала из моих длинных кудрявых волос мозги моих одноклассников. Но я жива, я иду к здоровью, у меня впереди жизнь, и эту жизнь я буду жить».
«Выбери, кого из детей спасти»
У меня есть опыт работы с заложниками «Норд-Оста». Моя знакомая — Любовь Корнилова, которую вывел из «Норд-Оста» Иосиф Давыдович Кобзон. Она вышла с двумя своими детьми и одним чужим.
Люба боялась потерять своих детей. Террорист поранил руку, сидел, истекал кровью, Люба сказала ему: «Затяни хорошо [рану] и пойди шоколадок себе набери и ешь». Он спросил, доктор ли она, на что Люба ответила: «Нет, просто понимаю». Потом, когда сказали, что одного ребенка отдадут наружу, тот террорист предложил Любе отдать ее ребенка: «Ну, ты мне помогла, я тебе помогу». Она схватилась за детей: «Не отдам, у меня их двое». Ей предложили выбрать. Она отказалась. Сказала, чтоб отдавали кого-то другого. Террорист согласился на двоих детей. Люба схватила ручку и стала писать на светлых джинсах дочек имена, номера телефонов заложников, их группы крови. Ее торопили, но она отказывалась уходить, пока не закончит.
Скриншот: НТВ
Когда Люба шла с детьми на выход, люди кричали с просьбой забрать их детей тоже. А она не могла ничего сделать — два автоматчика с двух сторон. Ей кинули ребенка под ноги, маленькую девочку. Она взяла малышку на руки. Автоматчики глазом не повели. Три ребенка вышли с Кобзоном. Тот попросил отдать детям мать, говорил, что хоть детей и вывели, но лишить их матери… это не жизнь без нее. Тогда вытолкали и Любу. Она просила этого не делать, внутри остались другие заложники, и она должна быть с ними.
Любе до сих пор снятся кошмары, в которых она выбирает, какую из дочерей спасать, какую оставлять. Она не допустила этого в реальности. Но сны такие снятся. И она просыпается в холодном поту. А если где-то упала кастрюля, Люба инстинктивно прячется. У каждого свои триггерные точки.
Сейчас я помогаю своим друзьям, которые оказались в «Крокусе» [в момент теракта]. Они вышли в первые 20 минут, но видели многое. Соответственно, есть глубинные переживания по поводу своего участия и того, что они могли бы сделать, но якобы не смогли, иррациональное чувство вины. Так же было у детей Беслана.
Как устроена сказкотерапия
Все сюжеты, жизненные коллизии и опыт уже, как ни странно, прописаны. Все повторяется с маленькими нюансами. Меняются времена, страны, наши имена, но суть остается прежней. Владимир Яковлевич Пропп, филолог, который занимался исследованием сказки, в своих произведениях дал этапы развития сказочного сюжета, ее остов, глядя на который мы понимаем, что это не что иное, как любая автобиография. Герой, его жизнь, уход из дома, встреча с провокаторами и помощниками, встреча со злом, борьба, победа и так дальше — все продолжается и продолжается.
Сказкотерапевт, исследуя историю человека, с которым он вступает во взаимодействие, видит те этапы, на которых человек сейчас находится. Специалист знает вызов этого этапа, какую задачу надо решить на нем, понимает ловушки, в которые человек попал. Иначе за помощью бы никто не пришел.
Самое главное, сказкотерапевт знает, как выйти на определенные уроки, по крайней мере дает подопечному направление, как это можно сделать. При этом исследует не эпизоды жизни самого человека, а сказочную историю, которая подопечному знакома, которую он любит и знает, которую сам предлагает сказкотерапевту для исследования. И в такой истории подопечный говорит о себе.
Сказкотерапия подходит всем. И взрослые тоже на нее откликаются. У психолога-сказкотерапевта есть возможность полимодально воздействовать на подопечного. Если я вижу, что человек метафорически мыслит, цитирует фильмы, произведения, что он культурологически зрел, то он никогда не откажется от исследования сказочных, притчевых, мифологических историй. Потому что сказкой мы можем назвать любое культурологическое произведение. Сказ о том, как Батый на Русь напал, можно было бы назвать сказкой тоже. Или, например, «Сказ о том, как царь Петр арапа женил», «Слово о полку Игореве». Сказка — это информация. А умение владеть информацией, исследовать ее и подчинять собственным интересам — это удел высокоразвитого человека. Можно сказать, что сказки любят очень зрелые люди.
Зрелые люди — дети, потому что вся информация о жизни передается им через сказку. Ну и те взрослые, которые склонны к исследованию информационного пространства вокруг себя.
У всех наших подопечных есть личные катастрофы, потери близких. У меня есть книга «SОS. Сказка — основа спасения». Она посвящена Ване Комарову. Он попал под мотоцикл, он получил тяжелейшие травмы. Умереть не дали. И как-то он мне сказал, что все, 12-ю операцию не перенесет, это невозможно. Прогноз неутешительный, никто не мог дать гарантий.
В психотерапии идет борьба за человеческую жизнь, душу, за человеческие ценности, которые она в себе несет. Почему я стала писать книгу? Иван сказал, что покончит с собой. Мы со студентами развернули сказкотерапию как помощь Ване.
Победитель тот, кто справился с ситуацией и не потерял веру в добрых людей, в жизнь, в самого себя. А в сказкотерапии человек, играя, приобретает новый статус и продолжает свою жизнь, но с уже победной историей.