Монахиня Евфимия (Аксаментова)
Обида – тяжелое, болезненное состояние для человеческого сердца. Особенно если конфликт произошел между теми, кто мыслили себя как люди единодушные, близкие, дружественно настроенные. Что поделать – ни единодушие, ни взаимная симпатия, ни родственная близость не обеспечивают нас гарантией, что между нами не сможет возникнуть нравственное напряжение, трещинка несогласия, не пробежит коварно «черная кошка» подозрительности и недоверия. И такой болью отзовется вдруг сердце, таким надрывом, таким горьким разочарованием…
Есть, правда, натуры, которым не так сложно первыми после конфликта вступить в разговор с обидчиком, понудить себя улыбнуться, протянуть руку для пожатия или хотя бы ради хрупкого мира сделать вид, что ничего особенного не произошло… Таких называют «легкими» людьми, отходчивыми, миротворцами. Но, думается, за этой видимой легкостью тоже сокрыта внутренняя борьба и большие переживания. Все подлинно дружелюбное в человеческих отношениях не может быть «заслугой» только легкого беззлобного характера одной из сторон. От работы над собою никому не уйти. И добродушный с виду человек может годами помнить давнюю обиду – правда, тогда его добродушие не более чем маска.
Но нам, христианам, в деле преодоления обид несравненно легче, чем тем, кто выбрал иные духовные ориентиры. И хоть мы далеко не все обладаем обширными богословскими познаниями, но одно знаем наверняка – природа человеческая повреждена грехом со времен первого грехопадения. Она нездорова. А значит, мы – уязвимы. Исключений нет. А значит, нам всем трудно и больно проходить как через серьезные жизненные испытания, так и через обычные рядовые конфликты и ссоры. И уже одно это ставит нас всех в равное положение и взывает к милости по отношению друг ко другу.
Однако любой обиженный сочувствует прежде всего себе. Свое больнее болит. Себя жальче. Свое «к телу ближе».
Это вполне объяснимо – мы понимаем хотя бы то, что другой человек не все понимает про нас, не знает всех тонкостей наших переживаний, а подчас и просто не способен их уловить. Душа у него иначе организована или мыслит он в других категориях – тут кому как угодно. И порой должны пройти годы в жестких обстояниях, чтобы случился перелом в отношениях между враждующими и люди, наконец, облегченно вздохнули…
А подчас и наивная глупость, неопытность служат препятствием к примирению. У преподобного Паисия Святогорца есть в беседах о душевной борьбе забавный рассказ о послушнице, которая для опрыскивания в монастырском саду плодовых деревьев от вредных насекомых сделала неправильную консистенцию раствора. Послушница могла просто сгубить всю листву на деревьях, но, когда получила замечание от сестер, затаила в сердце горькую обиду на них – ее труд не оценили по заслугам. «Только Ты, Христе мой, понимаешь меня!» – плакала она у икон, жалея себя за перенесенную, как ей казалось, несправедливость.
Но взаимоотношения в монастыре – это, конечно, отдельный разговор. Тут каждый член братства или сестричества изначально понимает, что горечь неизбежных огорчений не должна стать всепоглощающей рутиной, нормой отношений – жизнь в братстве призывает нас к духовному росту, а если проще – к преодолению самолюбия и ко взаимной поддержке. Более опытные, усвоившие евангельский дух сестры, конечно, что называется, переживут надутое выражение лица «обиженной» ими послушницы, а ей потребуется, возможно, немалое время, чтобы понять одну нехитрую вещь – она и сама не всегда объективна по отношению к другим.
Именно поэтому монастырские иноки «связываются» определенными дисциплинарными обязанностями – ведь надо быть осторожными, чтобы не поранить друг друга. В обителях не приветствуется ни фамильярность, ни распущенность, ни вольность в отношениях: потеря трезвой дистанции – первая ступень к небрежности и к тому, чтобы невольно причинить боль собрату.
Иногда это, кстати, коробит мирян, которые как бы не встречают среди монахов «живых» людей – общительных и открытых, выражая свое возмущение таким подавлением нормальных, как им верится, проявлений разных человеческих характеров… Иным из мирян даже в голову не приходит то, что сдерживать себя и подавлять свои дурные наклонности может оказаться и полезно, и даже приятно. Ну, а иноки? Иноки – они, как космонавты-затворники на орбите в своем маленьком корабле: никуда не улизнешь из этого затвора, ни от каких обид не убежишь – везде бескрайний космос и надо терпеть друг друга. Поэтому так важно изо всех сил беречь хрупкий мир на этом воздушном судне. И делом всей жизни становится для них благородный труд преодоления себя, который с годами непременно окупается подлинной любовью и уважением.
Отношения в кругу семьи – по сути тот же космический корабль. Но мирянам труднее как раз потому, что для них нет ничего особенного в том, чтобы допустить и вольность, и распущенность, и откровенную грубость по отношению к своим домашним – мы же свои, можно и не сдерживаться. И уж какое тут пожарище обид вспыхивает, и говорить не приходится. И поэтому мудро делают те, кто чутко присматриваются к особенностям и привычкам своих близких, хранят их от огорчений, берегут от всего дурного и губительного, проявляют деликатность.
Многие верующие люди жалуются сегодня и на духовников. Обида на нечуткость со стороны духовника – привычная уже история в наши дни. И что тут скажешь, когда действительно много вокруг неопытности, много скороспелой «духовности». Словно само время навязывает нам всем какую-то суетливую поспешность во всех наших делах и легковесность в устремлениях. И бывает по-всякому. Одни, к примеру, спешат максимально удобно для себя получить от Церкви то, что ими «по праву» должно быть получено от ее пастырей – участие и внимание; другие, сами пастыри – несут подчас такие немыслимые трудности и бремена, что оказываются совершенно выхолощенными и неспособными правильно помочь приходящему. Бывают примеры действительно небезупречного отношения к человеку со стороны духовенства, бывают и необоснованные претензии со стороны самой паствы.
И кто здесь выйдет правым? Только тот, кто не забывает о Третьем в конфликте между двоими. Этот Третий – Христос.
И если Он не станет для нас главным примером в человеческих отношениях, мы не сможем ни устоять в том добром, что у нас уже имеется по милости Его, ни пережить взаимные огорчения и недопонимание как неизбежную составляющую земной жизни.
Моя добрая знакомая, кстати, одна из самых миролюбивых, радостных и «легких» людей, с которыми мне доводилось общаться, не может сегодня пойти на исповедь только потому, что однажды в храме ей предпочли другого человека. То есть всего-навсего ее исповедь священник выслушивал молча и, как ей казалось, безучастно, а с какою-то проходившей мимо дамой имел неосторожность с воодушевлением и радостью перекинуться несколькими дружескими фразами… И вот этого было достаточно, чтобы моя знакомая, отличавшаяся в любых жизненных ситуациях и юмором, и незлобием, затаила в сердце долговременную обиду и мысль, что и священники ничем не лучше остальных – они непростительно лицемерны. К людям Церкви ее требования были высоки – выше тех, которые применимы в мире светском. И в этом прослеживалась своя, вполне объяснимая и справедливая логика. Пройдет время, и она, конечно же, переменит гнев на милость и будет вспоминать этот незначительный эпизод как показатель собственного нравственного несовершенства. Однако внутренний труд ей понадобится – и эту работу, это заглядывание внутрь себя никто, кроме нее самой, не сделает. Никакой духовник.
Горечь обиды – именно горечь. Привкус этой горечи разъедает наше сердце, отравляет душу, и плод, который пытается взрастить душа, затаившая обиду, на поверку оказывается с гнильцой.
Но насколько же сладка бывает победа – наша доброта, наше милосердие, наше прощение! Насколько красивым делает человека способность стать выше любых обид! Насколько плодоносным и благоухающим делается его широкое сердце!