Мяч круглый, поле квадратное, а вера православная

— Думаю, да, это произошло благодаря любви отца к футболу, благодаря каким-то генам, что ли. Сам он не был профессиональным спортсменом, но, мне кажется, мечтал об этом. И дети пошли по его стопам: и я, и мой старший брат, и младший — все играли на профессиональном уровне.

— А сам отец не настаивал на этом выборе?

— Он был, конечно же, «за», но чтобы продавливать, мол, «ребята, ходите, занимайтесь»… В этом не было необходимости, потому что каждый из нас хотел стать футболистом. Спорт всегда присутствовал в нашей жизни. Мы все время проводили на улице, предпочитая командные игры. В советскую эпоху ведь развлечений было немного: ни компьютеров, ни игровых приставок. Если у нынешних детей все это отобрать, они же не станут сиднем сидеть дома, а выйдут на улицу. А на улице что делать? Играть в футбол, конечно. Но выбор современных детей не на стороне спорта.

— Это плохо?

— Все должно быть в меру. Дети должны иметь представление, что такое, например, компьютерные игры, потому что оградить их от того общества, в котором мы живем, просто невозможно. Но нужно приучать их делать правильный выбор, чтобы они знали, где остановиться.

— Какого тренера Вы вспоминаете с наиболее теплым чувством?

— Самого первого — Валерия Васильевича Белокобыльского, который не дал погибнуть чувству симпатии к футболу, развил личные качества, которые помогли и в спорте, и в дальнейшей жизни. Он был учителем физкультуры, на добровольной основе тренировал детишек и добился с ними больших успехов. Помню, в секции был большой недобор, но и тем количеством мы играли очень достойно.

— А если бы не получилось с футболом? Имелся ли запасной вариант?

— Стать президентом (смеется). Я был так воспитан с детства — хотелось помочь обездоленным, хотелось, чтобы всем жилось хорошо и счастливо. Я по своему недалекому уму считал, что сделать это может только президент… Если бы не получилось в футболе, тогда пришлось бы выбирать из того, что меньше нравилось… Но мне повезло.

— Вы думаете, это везение?

— Мне понравилась фраза одного из тренеров сборной России по художественной гимнастике. Она сказала, что в жизни спортсмена то, что предначертано свыше, играет первоочередную роль, а трудолюбие и талант — вторичны.

Все в жизни справедливо

— Те, что связаны с близкими людьми. Я помню детские турниры, первый матч, первый стадион… Но потом такие воспоминания притупляются, когда ты связываешь свою судьбу с другим человеком, рождаются дети… По силе эмоций это нечто несоизмеримо большее.

— Плохое запоминается?

— Ничто так не запоминается, как неудачные матчи. Они хранятся в памяти гораздо дольше, чем что-то хорошее. Если ты выигрываешь, то очень скоро начинаешь думать: путь пройден, впереди новая цель. А вот осадок дурного в жизни (не только в футбольной) изжить очень трудно, много времени должно пройти, чтобы ты забыл ту или иную неудачу. Но все в жизни по заслугам, все справедливо. Нужно с честью выдержать испытание и идти дальше.

Потребность в храме

— Даже не пытаюсь. Младший сын занимается футболом, мечтает стать футболистом. Старший в свое время тоже мечтал: но, скажем так, любил играться, не любил играть… Я думаю, можно научиться, но нельзя научить. Если у человека нет желания и нет трудолюбия претворить это желание в жизнь, результат в любом случае будет нулевой.

— Эта Ваша педагогическая установка распространяется на веру, церковность?

— Нет, это касается только спорта. В вопросах веры я мягко, но в то же время требовательно, какие-то элементарные вещи не то чтобы заставляю… прошу запоминать. Должна быть дисциплина: некоторые вещи детям нужно делать обязательно, а в отношении некоторых они могут сделать самостоятельный выбор. Не так много у них обязанностей в жизни, чтобы уклоняться. Мы (я или супруга, когда у кого время есть) стараемся раз в неделю причащать всех детей. Ежедневно читаем вечерние молитвы. Утренние не получается, потому что очень плотный график. Впрочем, не могу сказать, что мы сами очень просвещены в этом вопросе. Но пытаемся потихонечку прогрессировать. Читаем жития, слушаем записи проповедей. Наш семейный батюшка, зайдя в гости, конечно же, просвещает нас.

— А когда Вы сами пришли в Церковь? В детстве?

— Мы часто возвращаемся к тому, что узнали в детстве… У меня бабушка была верующая. Не особенно воцерковленными были родители: и храма не было поблизости, и политический строй к этому не располагал. Потребность в храме была у меня практически всегда, начиная с 16–17 лет. Куда бы я ни приезжал, я везде старался ходить в храм. Сейчас я периодически езжу в Антониево‑Дымский монастырь, дружу с настоятелем и монахами.

— Почему именно Антониево‑Дымский? Это же довольно далеко, глухомань?

— Глухомань как раз и прельстила (улыбается). Как сказал мне тамошний звонарь, в погоне за преображением монастыря и облагораживанием территории важно не потерять самих себя. В том и прелесть этого монастыря, что толпы паломников, заполняющие более известные обители, туда еще не добрались.

— В «Зените» много верующих людей?

— Достаточно. Вопрос, о какой вере идет речь. Я думаю, каждый человек верит. В моей жизни атеистов практически не встречалось. Но каждый приходит к Богу в свое время.

— А суеверных?

— Я бы назвал это не суеверием, а привычкой. Кто-то привык сначала надевать правую бутсу, кто-то вставать с кровати или на поле выходить с определенной ноги. Я к этому спокойно отношусь.

— А чем общение со священником помогает футболисту?

— Ничем. Футбол — это просто работа, которую ты должен сделать хорошо. А священник помогает разобраться в вопросах, касающихся твоей жизни. И это гораздо важнее. Игра очень недолговечна, нужно заботиться о болезнях души, а не о том, что происходит на поле.

Этика на газоне

— Можно понять тех, кто так говорит. Но, во‑первых, это моя работа. Во‑вторых, нация должна быть здоровой. Физическое напряжение в том или ином качестве должно присутствовать в жизни, и футбол это напряжение дает современному человеку. Что в этом плохого?

С профессиональным футболом сложнее. С одной стороны, это борьба страстей, но с другой, не зря ведь серьезные соревнования благословляют священники, служатся молебны, чтобы выступления были успешными. Каждый спортсмен на международных соревнованиях чувствует себя частью страны. Он сражается не только за награды и материальные блага. Главное для него — защитить честь родины. А страсти… главное, чтобы они оставались на стадионе.

Воина ведь тоже можно оценивать двояко. Любая война — это смерть, страдания. Но мы прославляем воинов, которые идут в бой за Отечество и за веру. Так же, мне кажется, нужно относиться и к «воинам» спорта.

— Существует расхожее мнение, что футболисты зарабатывают миллионы долларов, ничего не делая. Мол, одни работают, скажем, на заводе и в результате имеют копейки, а футболист вышел один раз на матч и получил кучу денег.

— Думаю, людей раздражают не только футболисты, но вообще все, кто зарабатывает большие деньги. Но, понимаете, есть разница между «получать» и «зарабатывать». Никто ведь не знает, какой это труд, сколько сил вложено в то, чтобы заработать эти деньги. Кроме того, никто же не мешает этим людям стать футболистами. В России 140 миллионов человек, а играют профессионально в футбол примерно триста. Из этих трехсот только у 10-20, может быть у 50‑ти, высокие зарплаты. Большинство футболистов играют профессионально в низших лигах чемпионата России («Зенит» играет в Премьер-лиге, кроме которой есть еще более низкие — 1‑я и 2‑я. — Прим. ред.). Два моих брата играли во 2‑й лиге, и, поверьте, они совсем не много зарабатывали.

К тому же, на моем довольно длинном веку профессионального футболиста, мы не всегда хорошо зарабатывали. Большую часть моей жизни у меня были совсем другие доходы. Но от того, что мне платили меньше, я не бросал свою работу. В лихие времена нам тоже нечего было есть, негде жить, как и многим другим в 90‑е годы. Иногда мы с ребятами металлолом, бутылки собирали, чтобы просто купить еду. Только через десять лет у меня появилась своя квартира.

— Когда смотришь футбол, очень удивляет, что игрок совершает очевидное нарушение и всё равно отстаивает свою правоту. Очень редко кто сознается, что ошибся и нарушил правила. Это часть игры такая?

— Безусловно, часть игры. Не всегда это жульничество. Любой маленький контакт — подтолкнули, сбили с равновесия — человек падает. А со стороны кажется, что притворяется. Есть, конечно, люди, которые специально симулируют, а потом воздействуют на судью таким образом, чтобы он в глубине души подумал: «А может, я не прав?». Тогда в следующем таком же эпизоде он исправляет, как ему кажется, свою ошибку, принимая противоположное решение. А еще с помощью эмоционального напора можно завести партнеров по команде.

— Но есть более серьезные ситуации, когда игроки, например, не сознаются, что забили гол рукой.

— С одной стороны, на то и арбитр, чтобы следить за всем, что происходит на футбольном поле. Если он не увидел этого момента, значит, футболист оказался хитрей. И вся вина ложится на судью. С другой стороны, в футбольной среде к человеку, который так поступил, — именно к человеку, не футболисту, — отношение становится настороженным, менее доброжелательным.

Вести себя нужно прилично

— Многие из монахов Антониево-Дымского монастыря — футбольные болельщики. И я задаюсь вопросом: если иноки позволяют себе переживать за ту или иную команду, то что в этом зазорного для других христиан? Другое дело, что вести себя нужно прилично. Желательно, чтобы эмоции не переходили за определенную границу.

— Зенитовские болельщики имеют двойственную репутацию. С одной стороны, они самые верные, самые преданные. С другой, на их счету несколько хамских поступков. Должны ли игроки как-то работать с болельщиками, наставлять их?

— Нет, наставлять — не наше дело. Нам нужно своей жизнью, своим примером показывать, как вести себя. Проблема поведения болельщиков шире стадиона. С одной стороны, это проблема общей культуры нации, с другой, — проблема законодательства. Я не понимаю, почему на футбольном поле или на трибунах допускается то, что уголовно наказуемо в обычной жизни? Нужно, чтобы наши законы были понятны и работали одинаково на спортивной площадке и на улице. Оскорбил кого-нибудь — понеси конкретное наказание. Швырнул бутылку, подрался, нецензурно выругался — получи штраф или 15 суток. Тогда, наверное, фанаты задумаются.

Плата наемничья

— Конечно. Но я могу говорить только о самом себе. В 2003 году обстоятельства сложились так, что мне нужно было из клуба уходить. Мне на тот момент было уже 29 лет. 11 сезонов, 11 лет в одном клубе — это достаточный срок. Команду нужно было омолаживать, и мне пришлось решать, где играть дальше, куда себя приспособить, нужен ли я еще или не нужен. Переходить в какой-либо российский клуб после ЦСКА не хотелось. Поступило предложение от Пари-Сен-Жермен. Я его принял и год с удовольствием поиграл. Не все, конечно, получалось, но в жизненном плане это было то, что нужно.

— А Вы себя не чувствовали наемником?

— Отношение к легионерам совсем иное, нежели к соплеменникам, требования гораздо выше. С этим приходилось считаться, как и с другими обычаями страны, в которую ты приехал. Если обычаи страны не противоречат твоей душевной природе, то в этом нет ничего плохого. Во Франции закон един для всех, тебе не помогут никакие связи. Нельзя кому-то позвонить, например, чтобы тебя, если ты что-то нарушил, отпустили. И это выравнивало, нивелировало разницу между легионерами и местными игроками.

— Нравилась Вам Франция?

— Это замечательная страна! Первые месяцы я ходил, что называется, с расширенными глазами. Это другой мир, другая планета и по уровню жизни, и по отношению к футболу. Мне, как человеку очень любящему путешествия и природу, было интересно поездить и посмотреть на страну. В России для этого было меньше времени и возможностей. А там за день можно попасть в любую точку, от южных берегов до Ла-Манша. Поначалу я вообще не понимал, что такое ностальгия, о которой все говорят. Но потом, когда обжился, начал видеть минусы. Например, бюрократизм, присущий французскому государству. И тоска по Родине стала появляться.

— Вы подружились с кем-то из французов внутри команды?

— Кроме того, у кого какая семья, я практически ничего не знал о спортсменах из моей команды. Как, думаю, и они обо мне. На Западе жизнь идет под девизом «мой дом — моя крепость». Все находятся в каком-то своем мире, и открытых душевных отношений там не складывается. Даже если добрые друзья идут в ресторан, они рассчитываются каждый за себя. Когда молодой человек в магазине покупает себе жвачку, а его девушка конфетку, то каждый платит за себя. Для нас это нонсенс.

— А уезжали из Франции с легким сердцем?

— Не сказал бы. У меня тогда жизнь изменилась. Я расстался с первой супругой, от которой у меня сын. Нужно было принимать решение: либо я буду рядом со своим ребенком, либо в другой стране, где с ним видеться не смогу. Второе для меня было абсолютно неприемлемым. По-этому я вернулся.

— Где Вам лучше всего жилось?

— Там где природы больше, где есть леса, луга, реки… Мне трудно представить, как можно жить на юге, где нет растительности, где голые морские пейзажи. Может, это и красиво, но не для меня.

За бортиком

— Я никогда не жил внутри бортика. Я живу за бортиком, прекрасно знаю нынешние проблемы. Мне повезло с тем, что есть люди, которые могут помочь с образованием, детским садом, другими житейскими вещами. Но я в курсе, каково в наше время воспитывать детей, содержать семью. Многим спортсменам кажется, что их благополучие будет вечным: вроде бы хорошая зарплата, можно погулять… Но время быстро летит, а век футболиста недолог. И вот он уже не востребован, и в лучшем случае его могут взять тренером в детскую школу. В итоге у многих бывших футболистов неустроенная судьба, потому что, кроме футбола, они ничем не могут заниматься. Таких случаев гораздо больше, чем тех светлых картин, что рисует телевидение.

— Тяжело переступать бортик?

— Конечно. И раньше было еще хуже, потому что с самого детства все за спортсмена решали соответствующие организации: куда поехать, как отдыхать, когда холодильник получать. А когда карьера заканчивалась, о тебе заботиться переставали. Спортсмены становились беспомощными, многие спивались, умирали просто от того, что нечего было есть, негде было жить. Сейчас иначе: ты понимаешь, что должен устраиваться как-то, заботиться об обеспечении семьи, в общем, рассчитывать только на себя.

Беседовали Тимур Щукин
и Станислав Марченко