Никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах. И как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него.
Ин. 3: 13—17
Протоиерей Александр Абрамов
Евангельское чтение этого дня не содержит в себе описания событий. Содержит лишь слова Спасителя, прямые и совершенно определенные. Пришел Христос не для того, чтобы судить мир, а для того, чтобы спасти.
Наше сознание — очень начетническое и углубленное по непонятным для меня причинам в традицию Ветхого Завета — тут же начнет возражать словам Спасителя словами Спасителя. А как же в другом месте сказано, что «не мир Я принес, но меч»[1]? И что же это получается, Спаситель Сам Себе противоречит? В одном месте говорит одно, в другом другое.
Нет никакого противоречия. Не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него. Суд мир произносит сам себе, здесь и сейчас, не живя по заповедям. Осуждение человека находится внутри него самого. Совесть, его аварийный буй, выброшенный на поверхность бушующего моря, ему что-то говорит, но если этот буй отрывается и совесть утихает, то уже и о заповедях речи не идет. Нет нужды Христу приходить, чтобы произнести слова осуждения, потому что все, что нужно будет сказать, будет сказано на Страшном Суде.
Зачем же Сыну Божьему воплощаться? Сказать человеку о его грехе? А что, человек не знает свой грех? Не видит его? Или надо из педагогических целей стереть с лица земли города и континенты? И для этого Человеколюбец и Благой воплощается? Конечно, нет. Совершенно кощунственна кровожадность некоторых людей, называющих себя христианами и при этом с восторгом откликающихся на страдания других: «Так им и нужно! Грешники!» Это невероятно. Спрятаться от этих слов хочется, когда их слышишь. Приходит Христос, чтобы мир Им спасся, а не для того, чтобы в человеке усугублять чувство вины.
В этой жестокой человеческой реакции высверкивает глубочайшая наша — и это и есть самый страшный человеческий грех — внутренняя несвобода. Нам нужны простые, ясные и радикальные решения. Нам говорят: Стойте в свободе, которую даровал нам Христос (Гал. 5: 1). А мы говорим: нет, нам не надо это сейчас.
Нам попроще что-нибудь. Два притопа, три прихлопа, пятнадцать свечек, восемнадцать молитв. Так живут мусульманские фундаменталисты. Убей неверного — и будет у тебя пятьдесят гурий.
Примитивные рецепты всегда неверны. Потому что они заставляют человека не думать, а лишь исполнять. Христос призывает к тому, чтобы думать, всякий раз думать, всякий раз совершать решение нравственное. Мы же — в глубочайшей несвободе. А можно это? А я вот съел. Спаситель распинается! А мы всё о своей каше. Будь она, честное слово, неладна.
Почему этот страх? Почему эта дикая зашоренность? Потому что мы не знаем, как жить в свободе. Как жить в стойле, мы знаем, это мы умеем. Вот этот для нас опасен, этот к нам хорошо относится, этот нам задаст овса. Господь разрушил стойла. Не в каше дело. Можно подумать, что в остальном человек совершенен. Можно подумать, что все остальные заповеди он соблюл и ему только кашу осталось воцерковить.
И вот еще о несвободе. Совершенно дико выглядит, когда в храме идет Причастие, а мы с книжечками в очереди стоим, дочитываем правило. Для чего это упражнение на скорость? Кому мы дочитываем правило? Христу? Что произойдет, если мы его не дочитаем?
Фото: tatmitropolia.ru
Или, например, мы всегда готовы — и очень активно — включиться в глупую и ненужную общественную деятельность. Я одного человека, который меня призвал участвовать в кампании против какого-то «не-православного», с его точки зрения, фильма, спросил, бывает ли он на всенощной. «Ну, при чем здесь это». Я тогда спросил, отдает ли он десятину своего дохода на храм, на благотворительность. «При чем здесь это, мы должны встать на защиту». Всегда легко встать на защиту того, что от тебя не требует усилий. Всегда значительно труднее каждую субботу ходить на всенощное бдение. Значительно тяжелее жертвовать на добрые дела. Очень тяжко ходить в больницу и изо дня в день, из года в год заботиться об одном лежачем пациенте. Всегда легче общественная активность, никому не приносящая пользы.
Наша задача состоит в том, чтобы в себе силою Христовой несвободу побеждать. Можно есть или не есть мясо — для этого даны ориентиры церковного устава. Можно читать правило большое или маленькое. Но главное никуда не денется: заповеди Божьи.
И если все ты почти соблюл, то все равно, как в беседе Спасителя с юношей, найдется что-то, что ты доныне не начинал даже, что тебе еще делать и делать. И в этих обстоятельствах мы должны быть людьми мира, а не конфликта.
Мы должны быть людьми Христа, а не мифического христианского государства. Мы должны перестать вопить о том, что мы живем в православной стране, потому что мы не живем в православной стране. Где эти 80% людей, которые называют себя православными, когда в многомиллионной Москве на Пасху в храмы приходят от силы тысяч семьсот? Не наше дело, кто во что верит и как себя называет. Наше дело быть устойчивыми, ясными, несомненными православными христианами. Готовыми кротко и благоговейно всякому дать ответ о нашем уповании[2]. Твердо стоящими в свободе Христовой. Где Дух Божий — там свобода. Если свободы нет — нет и Духа Божьего.
Из книги «Жаждущий пусть придет. Беседы на воскресные и праздничные евангельские чтения», вышедшей в издательстве «Никея».
[1] Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч (Мф. 10: 34).
[2] Господа Бога святите в сердцах ваших; будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением (1 Пет. 3: 15).