Без привязанности
У всех без исключения детей, которые попадают в семью из учреждений, наблюдается расстройство привязанности и травматический опыт вследствие депривации – отрыва от матери. Степень расстройства может быть разной. Например, оно тяжелее у ребенка-отказника, который с самого рождения видел постоянно сменяющихся людей вместо одного, главного. Привязанность – это основа человеческих отношений, и если ее нет, ребенку очень тяжело выстраивать общение с другими – он просто не умеет этого делать.
Мы недавно взяли в семью трехлетнюю девочку, и я знаю, что сейчас для того, чтобы сформировать привязанность ее к нам, мне нужно уделить ей очень много времени. Я должна постоянно брать ее на руки, а если она капризничает, не расстраиваться, а радоваться: ребенок начинает проявлять эмоции, а это как раз сигнал о том, что всё хорошо и что ребенок адаптируется в семье.
У другой девочки расстройство привязанности выражалось в том, что она, попав к нам тоже в трехлетнем возрасте, шла за любой моей подругой – она всех считала мамами. И это было лет до пяти. Сейчас ей девять и она знает, что самые близкие для нее люди – это мы. Мама и папа.
Четырехлетний сын – в прошлом отказник – попал к нам в два года, и привязанность сформировалась очень быстро.
В любом случае все дети из детских сиротских учреждений травмированы. И ждать от них того же, чего мы ждем от своих кровных детей – неправильно. К трудностям надо быть готовыми обязательно, причем к разным. У нас в семье не было ни одной одинаковой адаптации, все дети адаптировались по-разному – и подростки, и маленькие дети.
Кто-то будет биться головой о стену, кто-то – воровать (если речь о детях более старшего возраста). Они падают на пол, кричат, раскачиваются, держат палец во рту, гладят себя. Если раньше сосание пальца я воспринимала как нечто из ряда вон, то сейчас я понимаю, что для ребенка это способ снять тревожность. Я просто предлагаю ему снять тревожность по-другому – беру его на руки, начинаю успокаивать, петь песенку, чтобы отвлечь от тревоги. Раньше я не знала об этом. Я просила вынуть палец изо рта.
С опытом мы понимаем, что тоже часто неправильно себя ведем.
Братья и сестры – учим жить мирно
Честно могу сказать, что когда у нас появилось несколько подростков одновременно, я была не готова к сложностям, с которыми пришлось столкнуться. Также я не была готова к вмешательству кровных родственников в нашу семью…
Я не знала, что придется столько уделять времени не маленьким детям, а именно подросткам, у которых непонятно, где адаптация, а где – кризис подросткового возраста.
Было много разных моментов, не очень позитивных. В том числе, например, отношения между братьями и сестрами. Нас никто не предупредил об их взаимной ненависти. Мне казалось, что брат и сестра, попав в такую ситуацию, оказавшись в детском учреждении, должны друг друга поддерживать. Ведь у меня есть пример отношений между моими кровными детьми – братом и сестрой.
Пришлось и с этим работать. С подростками мы проводим больше времени, чем с маленькими детьми – разговариваем, разговариваем. Маленьким детям нужно пообщаться, погулять, поиграть, позаниматься. А с подростками идет уже духовно-нравственная работа каждый день.
Зато ты и результат видишь быстрее. Несмотря на то, что нам с мужем по 38 лет, у нас старшей девочке 24 года, у нее уже двое своих детей, хорошая семья. Согласитесь, пришли к результату достаточно быстро. Причем она в семью к нам попала уже во взрослом возрасте, в 17 лет ее брали в гости, а в 18 лет она к нам пришла просто жить, уже после окончания детского дома. У нас есть мальчик Ваня, ему 19 лет. Он учится в Пензе и очень скучает, ждет Нового года, чтобы приехать к нам. Я вижу, что удалось сделать за какие-то два года.
Мы стараемся показать нашим подросткам, что детско-родительские отношения не заканчиваются в 18 лет, что это – навсегда.
Статистика такова, что всего 10 процентов выходящих из стен детского дома становятся полноценными членами общества, социализируются, не погибают. У приемных детей шансов гораздо больше.
Подростковые сложности
С подростками вот еще какая сложность: в этом возрасте ребенок должен уже от семьи отрываться, обособляться. Свой мирочек, своя комнатка, свой уголок, свои друзья. Он нередко начинает грубить родителям, и психологи говорят: просто переживите этот возраст, потому что пубертат – сложное время.
А здесь, кроме того, что пубертат, подростку нужно еще вживаться в роль семейного ребенка. Ты должен отделяться, а тебя всячески прилепляют. Ситуацию усугубляют, например, кровные родственники, которые не дают расслабиться ни одной минуты. И в голове у ребенка каша, он думает, что он предает всех, что ему здесь, в семье, хорошо, а ведь не должно быть хорошо, значит, он – предатель.
Влияет и тот образ жизни, который был много лет в системе. На самом деле это ад. Я сама видела своими глазами: мы были частыми гостями в детском доме. Красивая обертка, а внутри всё не очень хорошо. Всё выстреливает дома, в семье, когда пружина разжимается, когда человек больше не может сдерживать себя.
Мы прошли через многое: через полицию, через комиссии. Я всегда объясняла людям, что всё происходит не просто так. Моя задача, как матери, объяснять в обществе, там, где находятся мои дети, что эти дети травмированные. Их не везде принимают, мы меняли школы…
Объяснять – это не бросаться грудью на амбразуры и кричать, что мой ребенок всегда прав. Объяснять – рассказывать, что здесь не всё так просто, как кажется, что очень часто мы ничего с этим сделать не можем. Мы стараемся изо всех сил, мы – приемные родители, поверьте нам, что мы делаем для этого всё, но нам тоже сложно. Нам нужно иногда идти навстречу.
Иногда нужно понимать этих детей, не говорить им «вы не хотите учиться». Они просто не могут учиться, потому что в силу жизненных обстоятельств пять лет у них не было начальной школы вообще. Слава Богу, что они были иногда сыты. А иногда и не были. Поэтому иногда не спали ночами. На рынке стояли, как наш старший сын. В четыре года он собирал с сестрой грибы и продавал – им надо было что-то есть.
Всё это надо объяснять окружающим, они не всегда понимают. В то же время нужно постоянно работать с детьми и объяснять им, что происходит. Потому что если только защищать и никоим образом не воспитывать, то наш ребенок может с легкостью не попасть в число этих 10 процентов, которые в наше общество вписываются.
Кстати, у подростков есть ярко выраженный «медовый месяц», когда они хотят произвести впечатление, а затем – длительная адаптация. А у маленьких детей, смотрю по своим, «медового месяца» особо нет, практически сразу – адаптация. Но она быстрее проходит: маленький ребенок, поняв, что ему хорошо с мамой и папой, прикипает к ним всей душой.
Я бы не советовала родителям брать на себя такую большую ответственность, как получилось у нас – пять подростков менее чем за год. У нас так сложилось – закрывался детский дом. Это очень сложно.
Но, как сказал наш старший сын Ваня, когда к нам пришел: «А кто вам сказал, что будет легко?» Мы теперь это друг другу частенько говорим.
Кризисы, кризисы…
Кризисы у подростков бывают часто – у наших иногда несколько раз в год, когда нередко приходится привлекать специалиста-психолога.
Но кризисы в семье, у детей – это же нормально. Мы знаем кризис трех лет, семи, подростковый…
Да, я могу по-матерински расстраиваться, обижаться: старалась, старалась, сто раз одно и то же, и опять всё снова. Опять, например, вызывают в школу. К сожалению, я не могу не пропускать через себя, и муж не может. Психологи учат немного со стороны смотреть на ситуацию, но мы пока к такому уровню профессионализма не пришли и не знаю, придем ли. Мы за всех своих детей очень сильно переживаем.
Когда мы переехали в Московскую область, приемный сын поступил в колледж в Москву. Педагог мне сказал: «Я первую такую приемную маму вижу, которая постоянно переживает, звонит, спрашивает». Дело в том, что мы имели глупость отпустить его в общежитие, были постоянно на связи, контролировали. Когда поняли, что он не готов, тогда забрали его обратно.
Да, иногда руки опускались, думали: «Зачем, и не хочется, и нет сил, лучше маленьких брать». Но маленькие тоже когда-то вырастут, и они тоже будут подростками с такими же проблемами.
Мы все чувствуем – у нас семья, несмотря на сложности. Ведь радостей тоже много. И помощи очень много от старших детей. Я бы без них сейчас не справилась с маленькими детьми. Они и погулять иногда могут, а уж поменять ребенку памперс, уложить спать, покормить в наше отсутствие им вообще ничего не стоит. Именно так мы и готовим их к семейной жизни.
Кто помогает?
Со службами сопровождения, с грамотными специалистами, могущими помочь приемным родителям, ситуация гораздо лучше в Москве. Мы переехали в Подмосковье в августе из Пензы в том числе по этой причине. Там я единственный раз сводила мальчика к психологу и поняла, что сама могу ему дать больше, потому что у меня уже есть опыт с приемными детьми.
Когда возникали вопросы, я звонила в Москву, писала на специальных форумах, а не обращалась за помощью в службу сопровождения своего города: там очень мало специалистов, они работали в основном на область.
В конце концов, поняв, что нужно помогать приемным родителям, мы сами организовали службу сопровождения приемных родителей, которая работала три года.
В Москве мне гораздо проще, здесь много специалистов, психологов, к которым я могу совершенно спокойно обратиться, поговорить – и мне помогут.
Здесь всё профессионально и больше помощи, больше поддержки, в том числе финансовой. Я, например, в Пензе не могла себе позволить взять ребенка-инвалида, не было такой государственной поддержки.
Вижу больший профессионализм опеки, куда я могу обратиться с любым вопросом. И мне бы очень хотелось, чтобы этот опыт транслировался на регионы. Чтобы мы не в стену лбом стучались, как я это раньше делала, а пришли в опеку, и нам всё рассказали: на что мы имеем право, на что не имеем. Здесь мы это получаем на сто процентов.
Мы сейчас работаем над созданием Всероссийской ассоциации приемных родителей, одним из векторов которой будет юридически-правовая помощь и поддержка в регионах.
Иногда без поддержки со стороны (психолога, другого приемного родителя) – не обойтись. Когда вас всё раздражает, опускаются руки, вы не хотите общаться с детьми, просто нет сил, кажется, что ты совсем один со своей проблемой, а ребенок – неуправляемый. Это тот случай, когда уже нужно обращаться за помощью, не ждать, когда будет сложней. Потому что специалист, даже если он не приемный родитель, поможет вам оценить ситуацию извне. Пожалеет вас, потому что в этот момент вы очень нуждаетесь в сочувствии. И – подскажет вам алгоритм действий с вашим ребенком.
Если в регионе специалиста нет, нужно искать таких же приемных родителей (я, например, всегда готова что-то подсказать, а если чувствую, что не могу – переадресую к психологу), слушать вебинары. Очень много вебинаров со специалистами выкладывает фонд «Измени одну жизнь».
У нас, в нашем приемно-родительском сообществе, принято никогда не отказывать в помощи тому, кто к тебе обратился: сегодня помогу я, а завтра сама обращусь обязательно.
Конечно, еще чтение статей и книг! Спасибо приемным детям, потому что когда у меня родились двое кровных, я столько не читала специальной литературы по воспитанию и психологии. Благодаря приемным детям я учусь постоянно.
Фильм про наркотики
Раньше дети-подростки, придя к нам из детского дома, любили обзывать друг друга «даун». Перестали после того, как я им рассказала, что такое синдром Дауна, показала фильм об этом, рассказала, как мы относимся к таким детям, что человек с синдромом Дауна может родиться в любой семье, и он будет любимый и долгожданный.
Важно реагировать, если нам не нравится то, что делают дети, показывать наше отношение. Не так, чтобы: «Замолчи, закрой рот и больше никогда этого не говори», а объяснять им, почему это неправильно, почему так не нужно делать. Если просто запрещать, то ребенок, в конце концов, взбрыкнет и заявит: «Мало ли что сказала, а я думаю по-другому».
Важно объяснить, разобрать проблему. В детском доме было курение, даже наркотики – через это прошли, к сожалению, наши старшие дети. Объясняли, показывали во множестве фильмы, рассказывали. Привлекали друзей из полиции, которые сообщали, что происходит с теми, кто не останавливается, кто потом попадает в места заключения.
Только вот ни в коем случае нельзя говорить: «Ах ты бессовестный, у тебя кровная мать в тюрьме, и ты сядешь!» Так программировать ребенка мы не имеем права. Я верю в своих детей и знаю: несмотря на то, что их кровные родители неблагополучные, у них всё сложится.
Взять ребенка-инвалида
Сейчас у нас в работе еще один проект – просвещение приемных семей. Меня очень волнует тема детей-инвалидов, которые сейчас находятся в системе. Их очень много, они все разные. Мы будем ездить по регионам и рассказывать про детей с ВИЧ, с синдромом Дауна и так далее. Рассказывать о том, какие это замечательные дети и с какими трудностями сталкиваются те, кто берет их в семью, и как эти трудности преодолевать, где искать поддержки и помощи.
В нашу семью мы готовы принять ребенка с синдромом Дауна, поэтому я сейчас глубоко изучаю этот вопрос, смотрю, к чему мне нужно быть готовой. Нужно знать, какие службы сопровождения нужны мне, какие специалисты нужны этому ребенку, какой будет моя ежедневная задача, как я должна с этим ребенком заниматься.
Можно зайти на сайт благотворительного фонда «Даунсайд Ап», там есть онлайн-обучение. Можно понять, как ребенок с синдромом Дауна может жить в вашей семье, взвесить «за» и «против», оценить свои ресурсы. Тут нужно понимать, что этот ребенок останется с вами на всю жизнь – из-за своих особенностей он не сможет жить самостоятельно. Мы с мужем поняли, что мы ресурсные, мы можем помочь хотя бы одному такому ребенку.
Сейчас в нашей семье уже живет девочка с прооперированной гидроцефалией. Дочку мы увидели случайно – шли к другому ребенку. Но оказалось, что для того ребенка наших ресурсов будет недостаточно, потому что ребенок лежит, и ему нужно постоянно проходить лечение в больницах. Я не смогу оставить всех своих детей и всё время находиться с ним в стационаре.
Нашей Милене – замечательному ребенку – не светило попасть в семью: многие потенциальные родители смотрели ее и не соглашались, потому что очень тяжелые диагнозы. А мы поняли, что это наша девочка и у нас ресурсов хватит. Просто ее нужно забрать, любить, заниматься с ней, наблюдать за ее состоянием. Она очень интеллектуально развита, ходит в обычный детский садик, пойдет в школу и будет таким же полноправным членом общества, как и наши остальные дети. Просто ей нужна семья.
У детей с ВИЧ – такая же история. Дети часто очень красивые, сохранные, умные, они хотят жить в семье. Терапия, которую им нужно предоставить – это несколько таблеток в день. Они становятся абсолютно безопасны для окружающих. В детском доме им нет жизни. Многие дети, когда вырастают, отказываются от терапии: «Для чего? В моей жизни нет смысла».
Я уверена, что многие люди, поняв ситуацию, взвесив ресурсы своей семьи, могут помочь таким детям. Особенно если будут знать, как правильно помочь.
Шесть лет назад, когда опыта и знаний было гораздо меньше, если бы мне сказали: «Возьмите ребенка с синдромом Дауна», я бы ответила: «Вы сошли с ума, я никогда не возьму такого ребенка». Сейчас мой ответ звучит иначе. Я не знаю, что я буду говорить через пять лет. Возможно, появятся какие-то другие горизонты, другие перспективы, другой опыт. С опытом приходит какое-то другое понимание, знание, желание помочь.
Очень хочется рассказывать людям, что мы не подбираем специально себе красивых, умных, здоровых детей. Нет. Они становятся такими в семье. Пусть даже дети оперированные, пусть даже с ужасными диагнозами, но в семье они расцветают. И пусть они и дальше нуждаются в терапии, но у них есть хорошее будущее, есть тылы и они могут спокойно жить в обществе.
Фотографии из личного архива Натальи Городиской