— Ваше Блаженство, идя учиться в семинарию, вы, как — сын священника, знали о гонениях на Церковь, на духовенство и верующих. Неужели у вас не было сомнений, стоит ли подвергать риску свое будущее?
— Дни моей юности, молодости — это было жестокое — атеистическое время. Боролись с Богом, с верой, со всем духовным. Священники, их дети и те, кто ходил в храм, считались людьми второго или третьего сорта; над ними глумились, смеялись, их презирали, оскорбляли на всех уровнях — начиная с каких-либо официальных мероприятий (собрания молодежи, рабочих на фабрике или колхозников) и заканчивая школой и улицей. Это считалось нормой, и мы к этому привыкли.
Конечно, в глубине души бывало обидно, но сожаления или желания изменить себя только ради того, чтобы перестали издеваться, не возникало. Можно было отказаться от Бога, перестать ходить в церковь — оскорбления прекратились бы. Но таких мыслей не было никогда.
И прежде чем поступить в семинарию, я много об этом думал, внутренне себя готовил. Меня тянуло на этот путь, и я понимал, что на этом пути не будет легко, что чисто по-человечески меня ожидают позор и поношения. Но не этого я боялся. Страшно было, что не поступлю.
Что приеду домой, и надо мной будут смеяться, мол, хотел стать попом, а мозгов не хватило. Так что для себя я решил, что, если не поступлю, назад не возвращаюсь. Останусь в монастыре, буду нести послушания, готовиться и поступать на следующий год. Вот такие были у меня тыловые планы на крайний случай.
Блаженнейший Митрополит Онуфрий и архиепископ Иона (Черепанов)
— Встречались ли вы с кем-нибудь из исповедников веры, ныне уже прославленных в лике святых или еще не канонизированных?
— Встречался, и со многими! Кто в те времена ходил в церковь, все были сплошь примерами. Все — люди достойной жизни, такие апробированные христиане. Действительно яркие, исключительные личности, неоспоримый образец совершенства христианского.
Архимандрит Кирилл (Павлов), под духовным руководством которого мы жили в Троице-Сергиевой лавре. Святой при жизни: так все считали. Ему об этом, конечно, не говорили, потому что сказать такое — значит человеку навредить. Но его жизнь вся была на виду, прозрачная.
Он ничего не делал за закрытыми дверями. Келия его никогда не закрывалась, и лишь когда он ложился отдыхать, то запирал дверь на замок — иначе бы просто не смог восстановить силы, потому что люди шли к нему непрестанно.
Его жизнь для всех была как на ладони, и при этом ни одного неправильного действия, немощного поведения с его стороны мы не видели. Все было растворено любовью к Богу, к людям, и этим он жил: служил Богу и ближним. Очень яркий пример живого святого, которого я лично видел и словеса которого слышал своими ушами.
Архимандрит Кирилл (Павлов)
Помню одну семью… Миряне, тоже святые, особенные святые! Жили они в Первоуральске, в Свердловской области. Две родные сестры — обе девы, замуж не выходили. Одну звали Евлалия, другую — Параскева. По фамилии Сироткины. Они приезжали к нам в лавру на богомолье, там я с ними и познакомился. Евлалия была немощная от рождения, не работала. А Параскева трудилась на большом предприятии. Как верующую, ее, наверное, притесняли, но она так себя вела, что в глубине души все ее уважали. Она была наполнена любовью, всем помогала, всех жалела — хоть верующий человек перед ней, хоть нет.
Когда-то случилась такая история. Одна женщина с завода, где работала Параскева, шла домой после второй смены, в двенадцать часов ночи. Зашла в темный переулок, как вдруг видит: какой-то мужчина стал ее преследовать. Она ускорила шаг, и он ускорил, она побежала, а он — за ней. Она поняла, что тот хочет над ней надругаться, и начала кричать: «Бог Сироткин, помоги мне!» И мужчина пропал.
— Прямо как библейское «Бог Авраама, Исаака и Иакова»…
— Вот таких людей я знал.
— Ваше Блаженство, известно, что делами против священнослужителей занималось целое отделение в органах госбезопасности. Что мог простой человек противопоставить этому отточенному репрессивному аппарату?
— Только личное мужество. Ведь то была огромная машина, хорошо налаженная, хорошо финансируемая, и противиться ей хоть на юридическом, хоть на экономическом уровне было невозможно и бесполезно. Противостоять ей можно было только мужеством.
— Испытывали ли вы притеснения на себе? Как удалось это преодолеть?
— Честно говоря, с увещеваниями отказаться от веры ко мне не приходили.
Помню только один случай. Когда поступал в духовную семинарию, надо было пройти медкомиссию — очень строгую, как в военном училище. А я в детстве перенес болезнь легких. Давно уже вылечился, все было нормально, но на рентгене нашли какие-то следы этой болезни и отправили меня на обследование в городскую больницу.
Я пришел, врач-пульмонолог, женщина, делая обследование, начала уговаривать. «Вот, ты такой молодой человек, тебе бы работать на каком-то предприятии — вот ты был бы счастлив. Мы бы тебе помогли поступить в вуз, ты бы учился и стал еще счастливее…» Я молчу, ничего не отвечаю, а про себя думаю: «Господи, да я только с предприятия приехал, но счастья там не нашел. И в вузе три года проучился и тоже счастливым там себя не чувствовал».
Хорошо, что я промолчал, ибо к любому слову можно было придраться, а к молчанию — нет. И она поговорила-поговорила да и умолкла.
— Вы ведь не только с живыми святыми пересекались. В 1992 году вам довелось в Киево-Печерской лавре обретать мощи священномученика Владимира (Богоявленского). Первый новомученик Церкви Христовой, и время обретения его мощей пришлось также на апогей давления государства… Можете рассказать, что вы чувствовали, когда приступали к этой святыне? О чем тогда думали?
— Помню, когда раскрыли крипту в Крестовоздвиженском храме, то спустились вниз и при свете свечей и фонариков в полумраке стали искать, что там и где. И вдруг нащупываю на крышке гроба священномученика четыре каких-то шара. Думаю, что такое?! Что за шары такие — может быть, тогда были особенные гробы, которые сверху украшались шарами.
Крышку сняли, а под ней какая-то стружка. Потом только нащупали мощи. И поняли, что гроб… перевёрнут. Где-то мы читали, что, когда священномученика хоронили, так спешили, что гроб как-то неосторожно опускали, он упал и перевернулся. Так не стали и поднимать: всё закрыли и ушли — настолько боялись. А крест, который был у митрополита Владимира в руках, оказался в самом низу…
Конечно, было чувство благоговения перед Святителем. Он так мужественно исповедовал свою веру — и не перед словами обличения, а перед дулом винтовок показал себя христианином и священником. А это намного сложнее.
— Запомнилось очень, какое было вдохновение, когда мощи обрели… В украинском православии раскол, в обществе напряжение, а тут такое утешение: раз священномученик теперь с нами пребывает своими мощами, то все будет хорошо. Но как вы думаете, почему так получилось, что Предстоятеля Церкви на глазах у верующих прямо во время службы уводили за ворота лавры на расстрел, и никто не заступился?
— Знаете, ничего в жизни не бывает без воли Божией или без попущения Божиего. То, что случилось со священномучеником Владимиром, и было Божиим попущением. Значит, надо было страдать. Страдать, но свою веру исповедовать. Если Бог попустит и нам подобное пережить, думаю, Он даст и силу для этого, и мужество, и разум.
— Современная церковная история содержит немало печальных эпизодов: разделения, межконфессиональные столкновения, взаимная ненависть… Что можно ответить человеку, которого смущает то, что верующие люди порой не являют собой образ кротких учеников Христовых?
— Когда человек приходит в Церковь, это не означает, что он автоматически становится совершенным христианином. И в отношении монастырей так же: надевая черные одежды, люди не становятся сразу совершенными монахами. Мы только восходим на путь борьбы с собой, с грехом. И эта борьба проходит очень сложно. В ней бывают и падения, и неудачи, но и победы бывают.
Случается, при борьбе поднимается пыль, щепки в стороны летят, шум, треск… Люди видят это и удивляются: «Как такое возможно?! Ведь он церковный, а значит, должен быть совершенным».
Получается, к человеку церковному требования очень завышены, а к себе очень занижены: «Я мирянин, мне можно. А ему — нельзя, потому что он монах или давно ходит в храм».
Ничего подобного! Евангелие написано для всех. И нужно помнить, что жизнь христианина отличается тем, что он с собой борется, себя смиряет, себя удерживает от греха; при этом иногда не выдерживает, но и в падении получает драгоценные уроки смирения. Такие уроки, которые потом помогут ему одерживать большие победы.
Кроме новоначальных, в монастырях, да и в миру, есть люди, достигшие уже определенной меры совершенства. У них — любовь, терпение, смирение. Только нужно увидеть этих людей. Ведь те, кто имеет в себе доброе, всегда прячутся, остерегаясь гордыни, которая может всё уничтожить: и что человек приобрел, и что хотел приобрести.
Человек тогда перестанет замечать недостатки других, когда сам начнет борьбу с собой. Тогда научится быть кротким, милостивым и снисходительным к немощам ближних. И если он увидит падающего, то скажет: «Господи, я сам столько раз падал. Помоги, Господи, чтобы он встал, и ради его молитв помилуй меня и помоги мне идти путем спасения». Поэтому, чтобы увидеть в Церкви достойных людей, которые действительно являются носителями благодати Божией, нужно начать борьбу с собой, со своим грехом и идти к Богу.
Источник: журнал «Отрок»