Эмили, один из координаторов волонтерской помощи беженцам в Ростовской области, сама родилась на Украине и 13 лет прожила в Краматорске. Еще до войны она общалась с девушками с Юго-Востока Украины через интернет. Когда начался конфликт, она предложила им приют на первое время. Когда дело приняло дикий оборот и в Ростовскую область хлынула лавина беженцев, друзья Эмили по «мамскому» форуму начали собирать гуманитарную помощь. Привезли в лагеря беженцев продукты и вещи — узнали о новых потребностях. Теперь Эмили занимается организацией помощи практически безостановочно.
Ее подруга Мария Домницкая помогала беженцам еще в 2008 году, когда речь шла об Осетии. Сейчас ее опыт координации пригодился: она умеет говорить и с людьми, и с администрацией. Ее телефон начинает звонить в шесть утра и не умолкает до часу ночи. Хотя усталость уже накопилась адская (особенно за те четыре дня, когда у всех официальных учреждений и структур были выходные) и иногда хочется «выключиться» из ситуации хотя бы на пару дней, Мария понимает: сейчас бросить людей без помощи нельзя.
— Мы давно понимали, что на Украине может такое произойти, но до конца не верили, — говорит Мария. — Когда приехали сотни детей от нуля, помощи было нужно много, а без координации люди повезли бы не то и не туда. А когда ты в это вошел, выйти ты уже не можешь. Видимо, это мое предназначение…
Фото: Администрация Ростовской области
Граница: окна сужаются
Мария и Эмили в один голос говорят: беженцы добираются в Россию по-разному, и те, кто едет не на организованных автобусах, стараются об этом не распространяться.
— Из-за этого, когда сейчас в социальных сетях люди с Украины спрашивают меня, как им выбраться, я не знаю, что им ответить, — признается Эмили. — В период безвластия не к кому обращаться. В основном люди выезжают с помощью ополченцев, сами находят друг друга в интернете или с помощью «сарафанного радио».
— Очень много провокаций. Дважды-трижды в день предлагают помощь или деньги — и сразу спрашивают, где пути входа и выхода через границу, где партизанские тропы, — говорит Мария.
Кто-то запирает дома и уезжает всей семьей, говоря только одно: «хочется жить». В некоторых семьях мужчины остаются: «кто охранять, кто воевать — никто вам честно не скажет», — говорит Эмили. Многие беженцы не хотят, чтобы их снимали на фото или видео.
На российскую сторону пускают всех, но изнутри границу постепенно отсекают, выехать становится всё сложнее. Тем не менее поток беженцев постоянно увеличивается: в воскресенье только на границе Ростовской и Донецкой областей, по сведениям волонтеров, было около 600 машин с беженцами.
Фото: Администрация Ростовской области
«Самотеком» в Россию
Проще устроиться на Российской стороне тем, кто выезжал организованными автобусами. Тогда инициативная группа или ополченцы обычно находят какую-то связь с Россией или хотя бы предупреждают: едут столько-то человек оттуда-то, помогите встретить и разместить. Тогда их компактно и размещают — так заполняются лагеря и базы отдыха, украинцев берут на учет в ФМС по месту прибытия и ставят на довольствие.
К тому же они не теряют связи с родными: в лагерях всем розданы российские симки, предоставлен wi-fi. Но лагеря уже не могут принять всех. В интернете пытаются создать базы данных людей, готовых принять у себя беженцев.
— Конечно, на дороге с ноутбуком никто не стоит и не распределяет едущих самотеком, — объясняет Эмили. — Беженцам нужно приходить в районные администрации, потому что готовые принять людей местные жители сообщают о себе чаще всего именно туда.
Некоторых неравнодушные россияне встречают на границе, на этой стороне, на собственных машинах. Тех, кто приезжает «самотеком» и не устраивается в лагеря, люди разбирают жить по квартирам, пустующим дачам. На довольствие таких беженцев никто не берет, учитывать их крайне сложно. Им приходится искать здесь родственников и друзей, самим себя легализовывать, получать юридический статус, рассказывают волонтеры.
Фото: Администрация Ростовской области
Один мужчина в семье с шестью детьми
Некоторые выезжают в Россию из городов и поселков Юго-Востока Украины, где стрельбы еще нет, но дожидаться ее не хочется.
— За все это время я не видела у нас ни одного человека из Днепропетровской, Харьковской областей, а только из Донецкой и Луганской, — говорит Эмили.
Многие привозят детей и уезжают обратно, оставив их на родственников или знакомых. Дети в основном веселые, поскольку детская психика более мобильна и менее рефлексивна, чем у взрослых, говорят Мария и Эмили. Им нравится, что можно купаться, студенты и волонтеры приходят рисовать, лепить, учат вышивать, играют с детьми.
— За все время я видела только одного ребенка, который часто закрывал голову руками и просил «не стреляйте», но это был мальчик с особенностями развития, — говорит Мария. — Остальные ведут себя нормально, либо шок сидит у них глубоко внутри и проявится позже. Шума самолетов они уже не боятся. Взрослые, как кажется, напуганы больше.
Фото: Виктор Погонцев/ Российская Газета
Например, в четверг Мария и Эмили устраивали на ночлег семью сразу из десяти человек из города Стаханова Луганской области. Людям было некуда идти: в лагерь прибыл глава администрации президента Сергей Иванов, там суматоха и нет мест.
— Мы понимали, что местные жители смогут их только разобрать по два-три человека по домам. Не знали что делать, пока в районной администрации не вспомнили, что один армянин был готов принять пять-шесть человек. Тут, правда, только детей шестеро: мама-пенсионерка и двое взрослых детей, у которых шестеро сыновей на двоих, да еще собака в переноске. Армянин взял всех, кроме собаки, — рассказывает Эмили.
Собаку пришлось временно взять домой Марии (к восторгу собственных детей): она породистая, хозяин хочет ее вскоре продать, чтобы иметь какую-то копейку. Да и невозможно было не взять: семья говорила, что если их не примут с собакой, они пойдут ночевать в поле.
В Стаханове остались отец и один зять из этого многочисленного семейства.
— Мы не стали спрашивать, зачем они там остались. На троих женщин и шестерых детей приехал один мужчина, и тот рвался обратно, — рассказывает Эмили.
— Они поразили меня своей готовностью жить дальше, — говорит Мария. — Казалось бы, шестеро детей и война — это труба. А они рассуждают: завтра будем оформлять документы, потом узнавать: не получится найти работу в Ростовской области — поедем дальше. Москва дорогая — туда не поедем. Устроимся хоть в Сибирь.
Марии запомнилась еще одна семьяиз-под Луганска: мать-одиночка и двое деток, ее сестра и престарелая мама.
— Название их поселка я забыла, но он уже стерт с лица земли, — рассказывает Мария. — Они пробыли в лагере меньше недели, раздобыли денег и поехали жить в Москву. «Возвращаться на Украину мне некуда, а сидеть в лагере и ждать, пока мы вам надоедим, я не могу. В Москве мама будет сидеть с детьми, а мы с сестрой пойдем работать», — сказала та женщина.
Фото: Виктор Погонцев/ Российская Газета
Мужчина должен воевать?
Говорят, из Донецкой и Луганской областей выпускают только мужчин с маленькими детьми или инвалидов, а мужчин призывного возраста заворачивают. Тем не менее мужчины-беженцы в Ростовской области есть.
— Женщинам и детям на войне не место, а мужчины должны быть там. Конечно, есть частные случаи: в сегодняшней семье шестеро детей, и мужчина должен остаться, иначе две женщины не поднимут такое количество детей и старую мать. Но есть и семьи, в которых мужчины приехали просто пересидеть конфликт в сторонке, — считает Мария.
— Многие местные тоже против того, чтобы здесь массово оставались мужчины Юго-Востока. Естественно, взашей их не выгоняют, но и радости — не испытывают, — вторит ей Эмили. — Мнение практически у всех одинаково: там — ИХ дома, ИХ земля. Кто должен ее защищать, как не они? Мы позаботимся здесь об их женах, детях и стариках, но мы не может делать это и одновременно посылать своих мужей/отцов/сыновей защищать ИХ землю, пока они здесь будут прятаться от войны. Пусть разворачиваются и идут защищать свою страну и свой дом. Да, ситуации разные, инвалиды, многодетные, отцы маленьких деток — исключение.
Нерезиновая область
19 июня Ростовскую область посетил глава администрации президента Сергей Иванов, сообщил о дотациях на содержание беженцев, посетил лагеря, где обстановку можно назвать штатной. Жители области тем временем ждут от администрации стратегических решений о судьбе приезжих. Ведь всем беженцам нужно неопределенное время где-то жить, что-то есть, устраиваться на работу.
— Можно подумать, в нашей области не было своей безработицы, а денег куры не клюют. Вот приняли вы к себе семью — день-два вы покормили их за свой счет, но потом они должны идти работать. Поскольку у них нет официального статуса, кроме права пребывать на территории Российской Федерации 90 суток, на легальную работу их никто не возьмет. Значит, они идут на нелегальную работу, это обесценивает рынок труда и создает напряженность. Далее, если всё затянется до осени, то детей нужно будет распределять по школам и детским садам. Нам и своих детей негде учить, а с садиками еще хуже — обнять и плакать, — говорит Эмили.
— Я бы хотела, чтобы власти уже сейчас подумали о том, как мы будем собирать всех этих детей в школу осенью. Учебные программы в России и Украине разные, а еще нужно купить форму, осеннюю и зимнюю одежду, обувь, канцтовары… На каждого ребенка потребуется тысяч тридцать — кто будет это финансировать? — интересуется Мария. — Человеческий ресурс однажды кончится: невозможно постоянно жить в состоянии подвига. Нам приходится разруливать вопросы, которые должны решать вовсе не мы. Надо понять, что делать с этими людьми дальше, а не что произошло у них на родине.
Фото: Виктор Погонцев/ Российская Газета
У беженцев катастрофически не хватает денег. Гривны на рубли у границы меняет только Сбербанк — по курсу один к одному (до войны за 200–250 гривен можно было получить тысячу рублей, — прим. ред.). В Ростове и в мирное время гривны обменивали только три банка, а сейчас гривны не нужны никому.
— Может быть, курс и грабительский, но куда Сбербанк эти гривны потом денет? У беженцев нет выбора. В Донецкой и Луганской республиках все равно невозможно купить валюту, банки либо не работают, либо не проводят операции с рублями. В ЛНР и ДНР банки имеют лицензии Национального банка Украины — что им спустят из Киева, то им и приходится делать. До войны в нашем районе гривны принимали на рынках, а сейчас их не поменяешь ни у одного черного менялы, — объясняет Эмили.
В те четыре дня, пока в стране были праздники, служащие МЧС даже отдавали беженцам свою еду — не хватало элементарного. Работа «Красного креста» непрозрачна, «Врачи без границ» в России, по наблюдениям волонтеров, не работают. При этом всех чиновников, как и главу президентской администрации Сергея Иванова, возят в лагеря «Пионер» и «Дмитриадовский», где все отлажено.
— Реальной ситуации с беженцами официальные лица не видят, — уверена Мария. — Позавчера мы были в поселке Коксовый Белокалитвинского района — там лагерь для матерей с детьми, старое здание со слабыми коммуникациями. Беженцы оттуда сбегают — может, это не плохо, что они не привыкают быть нахлебниками и ищут другие варианты. Но показывать властям надо не «Пионер», куда помощи навезли больше, чем нужно, а такие места.
Ростовская область не готова разместить всех беженцев на неопределенное время, но вглубь России они ехать не торопятся. Их можно понять: тут они уже хотя бы волонтеров знают, есть люди, готовые помогать, которых уже воспринимают почти как родных. А там они никого не знают и боятся: а вдруг не встретят, не поселят.
Фото: Администрация Ростовской области
Соседство войны
«Мы неровен час сами станем беженцами», — боятся жители приграничных районов.
— Когда украинские военные обстреливали Мариновку — попадало в наше Куйбышево (расстояние между пунктами 3 км). Куда БМП приехала — вы знаете из новостей. Сегодня шмаляют по Червонопартизанску, а влетают пули и снаряды в наше Гуково (расстояние 10 км). Наши люди уже некоторые уезжают вглубь области, чтобы не попасть под шальной огонь. Перед тем, как убили наших мальчиков-тележурналистов, нас уже предупреждали, чтобы мы готовили чемоданы: возможно, что на нашей территории будут военные действия. И когда я подумала, что мне нужно собирать ребенка, престарелого отца, куда-то девать четырех котов, запирать дом и куда-то ехать — мне стало очень не по себе. Ужас беженцев я понимаю, — признается Эмили.
Тем временем Славянск остался без света и воды, передают СМИ сообщение Донецкой областной администрации. А из-за отсутствия дизтоплива машины «скорой» не выезжают к пациентам, поэтому горожане остались по сути и без медицинской помощи. Представитель штаба городского ополчения сообщил журналистам, что за сутки 19 июня в Славянске четыре мирных жителя погибли и шестеро, в том числе пятилетний мальчик, получили ранения.
